Казаки! С рождения в седле, саблей рубиться для них не токмо умение, жизненная потребность. Лихие, знающиеся с нечистой силой, готовые хоть в пекло, хоть в рай. В пекло им ещё сподручнее. Порой даже янычары бледнеют на фоне проделок, что устраивает казачья вотчина, будь то на службе у кого-нибудь, будь то в самовольных разбойных отлучках.
Подумало великое гетманство, подумало, и обратилось прямо к ним за помощью, поскольку хорошо было осведомлено, как запорожцы султану «желают крепкого здоровья, радости и счастья». Спят и видят посадить турку на кол. Петро Сагайдачный! Их гетман, личность неординарная, честолюбивая, имеющая склонность к аналитическому мышлению. Польских корней, что немаловажно. По данным секретной службы, намерен на основе Запорожской Сечи создать независимое православное государство вдоль Днепровского бассейна, добиться равноправного партнёрства с европейскими странами, с какой-нибудь из них взаимовыгодно заключив союз.
В июне Казацкая Рада на общем сходе решение помочь Польше в борьбе против Турции одобрила и не замедлила выслать в Варшаву делегацию во главе с самим Петром Конашевичем-Сагайдачным. Сорокатысячное войско запорожцев под командованием сечевого гетмана Якова Бородавки выдвинулось к пограничной с Молдавией крепости Хотин. Туда же скрытно Альгис вёл свою хоругвь.
Не знал, вернее, не успел узнать он тогда, что Осман ещё до того, как ринуться на поляков, предпринял некоторые подлости в отношении военных объектов Малой Польши. Причём руками самих же поляков. Костью в горле были султану приднестровские крепости, в особенности Рашков, уже много десятилетий стоявший на самом выгодном стратегическом направлении. Помимо прочего, администрация Османа обладала секретной информацией, что в городе орудуют чуть ли не все европейские разведки, сплошная штаб-квартира. Своя, турецкая, в том числе. Торговцы, евреи, конокрады, казаки, монахи всех мастей, ремесленники, бродяги, нищие и юродивые. Сплошь тайные агенты. Казачьи банды имели свои городские районы, дома, словно малые цитадели. Неизвестно, против кого те казаки пики повернут, если что.
Казаки действительно не брезговали пощипать мелкие, местами даже крупные польские поместья, разоряя уважаемую шляхту безбожно. Когда возмущённые ясновельможные паны хватались в горячке за пистоли, казаки долго не церемонились, всех убивали, поместья сжигали дотла. Приблизительно такие разведданные султан Осман и привёл польскому королю. Коль не хочешь, брат шляхтич, удара в спину от неуправляемой своры, испепели этот Рашков к собачьим чертям. И пан король внял голосу турецкого разума.
За день до выхода хоругви Альгиса в поход на Хотин крупный отряд крымских татар по приказу из Варшавы, поскольку состоял на службе при войске польском, ранним утром вошёл в крепостное поселение Рашков. Командовал татарами родственник хана Гирея, на ту пору верноподданного турецкого султана. Звали родственничка Хабибрасул. Молодой, высокий, тонкий в талии, широкий в плечах, аккуратная чёрная бородка, усы, жгучий карий взгляд из-под красивых длинных ресниц. Вороной конь удивительной грациозности был под стать хозяину. Поговаривали, такого быстрого скакуна вообще в мире не найти. Хабибрасул воином был с рождения. Невероятно храбр, равно, как и жесток. Также и подл. К людям относился исключительно с позиций, удобно ль зарубить или придётся ещё фехтовать. Приблизительно таких же сколотил в собственный отряд, который рос численностью, прекрасно вооружался, оттачивал боевое мастерство.
Рашков уже пробудился от сладких снов южной заристой ночи. По разным концам раздавались весёлое ржание, невинное блеянье, мирное мычанье, запоздалые петухи горланили от нечего делать, возбуждая суетливое куриное кудахтанье по дворам и переулкам. Купцы деловито фланировали по улицам и главной площади. По заветным точкам расползлись нищие. Торговцы раскрывали ставни своих лавок, развёртывали лотки, вывешивали для обозрения товары. В многочисленных мастерских вовсю стучали молоточками, скрежетали железками, вжикали рубанками. Туда-сюда сновали женщины с кувшинами. Кто-то выкатывал бочки с вином, рядом столик, скамеечка, на столике плошки для питья. Некоторые преуспевающие рисковали выставить посуду побогаче, кубок серебряный, к примеру, или что-нибудь из китайского фарфора.
Город приступал к обыденной жизни. Ребятня высыпала. Стражники мелькали около своих постов и будок. Гарнизон в казармах занимался заточкой клинков, чисткой мушкетов и пистолетов, штопкой обмундирования, промыванием косточек отцам-командирам, обсуждал городские новости, делился победами на любовном фронте. Появление на улицах татар ни у кого не вызвало удивления. Обычное дело. Обстоятельство, что их сделалось невероятно много, тоже особого фурора не произвело. Свои же люди.
Когда раздался почти одновременный душераздирающий вопль, а следом гиканья, рыканья и прочие звуковые атрибуты боевой атаки орды, обыватели ничего такого не заподозрили. Вплоть до момента, пока по деревянным отмосткам и пыльным улицам не покатились невинные головушки, а из ужасных ран не хлынула кровища рекой, заливая канавы и вскорости все улицы. Пока разом не вспыхнули по всему городу крыши домов. Горели и храмы, православный, католический. Даже небольшая синагога, несмотря на то, что каменная. Предсмертные стенания, крики, визги, вой собак, рёв горящих живьём животных и детишек.
Гарнизон сопротивления практически не оказал. Не успели. Казаки, правда, быстро собрались, обнажили клинки. Рубились отчаянно, умело. Каждый положил по пяти и более крымчаков. Но силы были неравные. Татары заполонили город действительно чёрной безжалостной ордой, несущей огонь и смерть. Русская резидентура понесла в тот день серьёзные, трудно восполняемые потери. Польские, литовские, турецкие шпионы загодя были предупреждены. Удалось после неравной кровавой схватки прорваться за город знакомым нам по прежним делам Никите Дуболому и Фёдору, крестьянину, которого Альгис в своё время посылал предупредить Ивана Грозного.
Город пылал, даже на утренних облаках заметны были отсветы пожаров. С десяток татарских конников ринулись преследовать. Они уже наседали, кони-то особенные, первостатейные скакуны. И всё время стреляли из луков, не понимая, почему эти русские не выпадают из сёдел. Стрелы каждый раз улетали без промаха. Наконечники, выкованные из железа особого сплава, обычно пробивали и кольчугу, и щиты. Татары начинали бесноваться. Вроде настигли, а расстояние как бы не убавляется. Кричали до хрипоты, гикали, рыкали, взвизгивали, придавая лошадям настроения. Скакуны наращивали темп, снова казалось, что ненавистные спины уже вот, один рывок, и можно рубить. Ан нет, русские поддавали жару, разделяющее расстояние каверзно нарастало. Натягивали тетивы, пускали стрелы. Начали уставать руки. Вскоре колчаны опустели.
Неожиданно преследуемые остановились, развернули коней, сняли со спин свои луки. Первые же стрелы прошили насквозь двоих, тут же ещё двоих и ещё двоих. Опытные ордынцы, быстро придя в себя, пригнулись к гривам, выхватили сабли. Понеслись в атаку. Тут же двоих коней пронзило длинными копьями, бедняги кувыркнулись, с кошмарным хрустом подминая под себя всадников. Оставшиеся двое татар совершенно опешили, резко натянули поводья, скакуны поднялись на дыбы. Они, эти русские, вблизи выглядели великанами, закопчёнными, окровавленными, страшными настолько, что кони сами развернулись, чтобы дать стрекоча, хозяева даже не пытались остановить. Плевать на позор, надо когти рвать. Но пока разгонялись, ужасные русские уже тут как тут. Ни иллюзий, ни надежд, ничего, никакой альтернативы. Два синхронных взмаха могучих рук, яростный свист клинков, рассечённые вдоль хребтов кольчуги вместе с горячими телами татарских крымских парней.
– Фёдор, глянь-ко, вроде один живой, – Никита саблей указывал на убегавшего в сторону поросшей фиолетовым шалфеем балки татарина. – Хромает. Ногу никак сломал? А ну-ка, поехали, глянем, что там у него.
– Осторожно, братуха! От недобитка всего ждать.
