Когда подъехали к избе Фёдора, Кмита очнулся. Альгис ещё раз угостил его по затылку саблей плашмя, чтоб сознание ненадолго отошло от сдуревшего на крови названого папаши.

– Давай на поскотину его, – сошёл с коня, прошёл на двор, осмотрелся. – Пожалуй, к тому вон столбу приторочи. Кляп вынь.

Староста, придя в себя, дико вращал глазами, которые продолжали сверкать, по усам и бороде стекала пенная слюна будто у голодного волка, лишившегося добычи.

– Зачем вы здесь? – Альгис в эти одичавшие глаза смотрел беспристрастно, ледяным взглядом, под которым Кмита начал трезветь, а чуть позже и догадываться обо всём.

Не глупый был шляхтич Филон Кмита. Знал цену словам, но ещё знал, что иногда молчание более ценно. Он и раньше наблюдал, как умеет красноречиво молчать его воспитанник, не по возрасту серьёзно, убедительно. Альгис-таки молчал, по-прежнему глядя немигающими глазами в самую душу. Огромный, как медведь, крестьянин принёс вязанку хвороста, раскидал у ног. Достал кресало, стал высекать искры на пучок пакли. Вскоре пакля задымилась. Вспыхнул огонёк, запрыгал, как маленький козлёнок. Староста понимал, что сие означает. Сам пытал. Никто не выдерживал. Нисколько не сомневаясь, что «крестник» не вымолвит боле ни слова, не остановит пытку, пока не добьётся правды, а он способен отличить, где ложь, где нет, Филон начал сознаваться.

– Основной целью было отвлечь русских. Вроде шло по плану. Потом стали возникать непредвиденные ситуации, совершенно непонятные. Теперь-то ясно. Сюда пришли по наводке одного из бояр. Пойдём на Ржев. Оттуда на Старицу. Там сейчас царь Иван Грозный с семьёй. Радзивилл принял решение сжечь близлежащие деревни и сёла. Я предложил напасть на Старицу, взять в плен царя. Сегодня и выступаем. Где-то так.

Меж тем занялся хворост. Пламя принялось лизать голенища сапог. Альгис продолжал молчать. Шляхтич впервые ощутил, что есть на самом деле животный ужас. Хворосту было немного, по крайней мере недостаточно, чтобы сжечь человека полностью. Но вполне хватало для прожарки подошв, в которых, как известно, столько нервных окончаний, сколько нет во всём теле. Даже через добротную дублёную кожу подмёток. Появилась боль. Нестерпимая, жуткая, разлагающая психику.

Через минуту Кмита начал выть, извиваться, умолять вначале, чтобы пощадили, а ещё чуть позже, чтобы пристрелили. Альгис молчал. Фёдор не выдержал, взял за локоть.

– Барин, да пёс бы с ним. Не по-христиански как-то. Хватит, может?

– Залей огонь. Где конь его?

– Прибёг. Сам прибёг. Мы хотели было прогнать. Но он не отставал. Преданный. Такому псу такой конь.

– Развяжите.

Двое мужиков, недоумённо переглядываясь, освободили старосту от пут, подхватили под руки, подождали, пока вновь обретёт навык стоять самостоятельно.

– Фёдор, саблю его сюда.

– Дык ты не велел брать, барин.

– Неси.

– А я чё, я ничё. Так, прихватил на всякий случай. И откуда только прознал? Глашка! – крикнул жене. – Принеси-ка шаблю ту, золотую.

Альгис, когда старосте вернули оружие, извлёк из ножен своё. Филон понял, с ехидцей улыбнулся. Что-что, а в поединке равных ему не было. Выхватил саблю, покрутил, клинок зловеще засверкал. Такое считалось незаурядным мастерством. Стоявшие рядом крестьяне испуганно отшатнулись, Фёдор подхватил с земли кол.

Теперь действительно началась нешуточная схватка, не на жизнь. Великолепные, калёные клинки со звоном высекали искры. Староста постепенно успокоился, обрёл боевое хладнокровие, действовал умело, решительно атаковывал, финтил, перекладывал саблю из одной руки в другую. Показывал чудеса, загляденье прямо.

Альгис пока только оборонялся, ловко отбивал самые мудрёные выпады. У того, кто его знал, наверняка бы создалось впечатление, будто нарочно поддаётся. Кмита ухитрился несколько раз полоснуть лезвием по плечу, где имелся незащищённый участок, по щеке, куда-то под кольчугу успел просунуть. Кровь залила кафтан. Наблюдавшие за поединком молодицы постоянно вскрикивали, прикрывались руками. Мужчины вздрагивали, от отчаянья скрипели зубами. Но Альгис продолжал, словно вообще не чувствовал боли. Староста окончательно уверовал в собственное неожиданное превосходство, возомнил себе счастливое будущее и, возможно, гетманскую булаву, чем чёрт не шутит. У щенка-то больше гонору, нежели мастерства. Пора кончать гадёныша. Да, хватит с него, хорошего понемногу. Но каков мерзавец! Ловко он за нос меня.

Филон замахнулся наконец рубануть так, чтобы вместе с кольчугой, пополам вдоль хребта. Проделывал не раз. Даже успел издать победный рык, будто африканский лев или амурский тигр. В этот миг по нижней кромке его панцирной накладки, глубоко, прямо в печень вонзился острым концом клинок Альгиса. Кмита саблю выронил, сник. Но не упал, присел, прижав ладони к животу. Альгис махнул Фёдору, чтобы подвёл коня. Вместе подняли старосту в седло.

– Ну что же, братья, спасибо за подмогу. Теперь не мешкайте. Радзивилл вскорости будет здесь. Уводите скот, что можно, возьмите с собой. Гетман ничего не оставляет, кроме выжженной земли. Ещё поручение тебе, Фёдор…

Поклонившись, запрыгнул в седло. Поскакал впритык со старостой, поддерживая за плечи, чтоб не упал. Через час они приблизились на версту к стану Радзивилла. Кмита ещё жил некоторое время, пока подъезжали, но уже без сознания. Таким его Альгис и представил ясновельможному пану гетману, скупо, в нескольких словах поведав, как они, вопреки данным лазутчиков, напоролись на отряд царёвых стрельцов, приняли неравный бой. Пан староста сражался, аки лев или тигр, но проклятых русских было втрое, может, значительно больше. Как мужественно казаки охраны приняли основной удар на себя, давая возможность раненому старосте уйти живым.

Выслушав доклад, Радзивилл глубоко задумался.

– Значит, стрельцы уже здесь. Прочёсывают крупными отрядами округу. Это может значить одно. Западню мне готовят. Самого царя как приманку подсунули. Ай да Малюта! Хитёр, старый лис.

Он молчал минут пять, не шевелясь, никого и ничего не замечая. Потом перевёл затуманенный неожиданными мыслями взор на Альгиса. Тот безмолвствовал, будто идол с застывшими чертами лица.

– О, матка бозка! Да ты весь в крови, бедный мой мальчик. Эй, стража, лекаря сюда!

Явился щуплый старикашка, седой весь, редкие волосья спадали до плеч, глазки подслеповато сощурены, на носу, прямо на кончике, бугорчатая бородавка, словно пуговица от казачьего кафтана. Взгляд цепкий. Пальцы длинные, гибкие, ногти острижены коротко. Низко поклонился ясновельможному.

– Что пан Кмита?

– Он оставил нас, мой господин. Рана оказалась, увы, смертельной.

– О, бог мой, какая потеря! – Радзивилл горестно заломил руки, картинно воздел их к небу, даже слезой блеснул.

Помолчали ещё некоторое время. Вспомнив о лекаре, гетман велел осмотреть Альгиса. Лекарь помог стянуть доспехи, кафтан, рубаху. В животе сбоку зияла ровными краями сквозная, но без проникновения в брюхо рана, плечо несколько раз подверглось глубоким сабельным порезам. Щека продолжала кровоточить. Юноша действительно был весь в крови. Радзивилл под искренним впечатлением побежал к себе в покои, откуда вскорости вернулся с подарком. Лекарь, отлично зная своё дело, успел промыть, обработать и зашить раны, перевязал, заставил принять что-то невероятно горькое, весьма целительное.

– Позволь, юный мой друг, вручить тебе вот это. Бери, заслужил. Геройски заслужил, – и с полным восторга взглядом вручил уникальную карабелу в золочёных ножнах, инкрустированных драгоценными камнями. – Да ты не тушуйся, вынь, в руке подержи. Обрати внимание, какой стали клинок. Такую саблю не сыщешь во всём княжестве.

Альгис, не скрывая восхищения, извлёк карабелу из ножен, отошёл подальше, взмахнул ею вправо, влево, сделал казачью крутку и, не удержавшись, вжикнул по подсвечнику, на котором горело пять свечей. Никто ничего не понял, свечи остались вроде нетронутыми, даже пламя не дрогнуло. Но через минуту попадали, перерубленные ровно по центру. Альгис оценил подарок. Припал на колено.