Дана облокотилась на стол, брезгливо отдернув руки от его поверхности.
— Как не стыдно, Героиня Войны, а спишь с последним ублюдком, который предал ваше грязнокровое отродье, еще когда…
— Заткнись, — заорал Драко, но, несмотря на клокочущую злость, не двинулся с места, только плотнее прижался к ошеломленной Гермионе.
А она стояла молча, не говоря ни слова. Гермиона знала, что не стоит поддаваться на провокации обозленной непредсказуемой женщины, но ничего не могла поделать с любопытством, смешанным с гадливостью и неприязнью.
— Кто ты?
Свой тихий, но настойчивый вопрос Гермиона слышала словно со стороны, так же отстраненно наблюдая, как взмахом руки Дана не позволяет Драко ответить за нее. Легкое движение — и он, словно тряпичная кукла, тяжело оседает на пол, как если бы кто-то точным движением подсек его под колени.
— А я тебе говорила, что эта замечательная вещица защищает от большинства видов магии, надо было себе оставить, — злорадно прошипела Дана, с удовлетворением наблюдая за его беспомощностью. — Бедняжка Драко Малфой, что, воды в рот набрал? Или неважно себя чувствуешь?
Он молчал, обессиленно и недвижимо растянувшись у ног Гермионы. Та склонилась над ним, но поняла, что ничем не поможет — тело его окуталось синеватым свечением, подверженное не знакомой ей магией. Магией, не знакомой Гермионе Грейнджер. Еще один чертов парадокс…
— Малфой! — Гермиона схватила его за руку, но ее остановил истерический крик Даны:
— Лучше не трогай его! Ты думаешь, сможешь помочь? Может быть, сначала хочешь узнать кое-что интересное?
— Ничего я от тебя знать не хочу! — несмотря на требование Даны, Гермиона не выпустила его ладонь.
— А придется… Выбирай: либо он сдохнет у тебя на глазах прямо сейчас, а следом и ты, либо… — Дана задумчиво прикусила распухшую от ожога губу, отчего по уродливому подбородку потекла капля алой, рубиново горящей крови, — либо он сдохнет чуть позже вместе с тобой, но ты успеешь потешить себя надеждой на ваше героическое спасение. Ну же, храбрая Грейнджер, не разочаровывай меня!
Гермиона сдалась, несмотря на свое раздраженное «Да пошла ты!». Ненавидя себя за свою беспомощность, она с ужасом наблюдала, как с лица Малфоя исчезают краски, — кожа становится бледной и безжизненной, глаза стекленеют. Гермиона вцепилась в запястье, с легким успокоением отмечая слабо дергающийся пульс.
— Давай, начинай, рассказывай! — зло выкрикнула она, не отпуская его руки, но Дана, казалось, нарочно издеваясь, принялась медленно прохаживаться перед ними.
— Жалкая картина, — жеманно протянула она, — доблестная подруга великого Поттера и ее сердечный самодовольный дружок Малфой! Кому скажи, не поверят.
Гермиона лихорадочно соображала, что можно сделать, но так как физически ощущала исходящую от сумасшедшей изувеченной женщины первобытную магию — сильную, необузданную, неизведанную, — ответа на свои размышления найти не могла. Но действительно лелеяла надежду спастись.
— Наш с тобой друг наделал много ошибок, — наконец, напыщенно произнесла Дана, не забывая наблюдать за реакцией Гермионы, — но именно благодаря мне он стал тем, кто он есть.
Когда не стало Люциуса, Драко долго таскался по Великобритании — и магической его части, и магловской, — взращивая в себе желание стать чем-то большим, чем просто сын Пожирателя смерти. Дешевые мотели и вульгарного вида девицы сменялись шикарными ресторанами и изысканно наряженными дамами, но итог дня оставался один — вечерами наследник аристократического рода напивался до полубессознательного состояния, каждому встречному рассказывая о великой миссии возрождения былой славы этого самого аристократического рода. Чаще всего его слова принимали за пьяный бред, но так было ровно до того момента, пока он не встретил ее. Дану.
— Ты, наверное, знаешь, что значит влюбиться как кошка? — доверительным тоном вопрошала женщина, не обращая внимания на отвращение на лице Гермионы. — Знаешь, конечно.
Он забрел к ней случайно, избитый, весь в синяках и крови. Увидев Малфоя впервые, Дана приняла его за такого же, как она сама, — искалеченного, отверженного, измученного. Но за те несколько дней, когда она залечивала его сломанные ребра и вывихнутую челюсть, он стал для нее всем. Потому что не пугался ее обезображенного лица, не морщился при виде изувеченных рук и принимал такой, какая она есть. А была она не просто волшебницей — ученица свихнувшегося колдуна, его преданная последовательница, перенявшая совершенные умения своего учителя — безупречную легилименцию, сверхтонкую интуицию, идеальное владение невербальной магией и потрясающие познания в области зельеварения. Отшельник, живущий на окраине магического Лондона, где любой запрещенный товар можно купить за бесценок или просто украсть, наложив на торговца непростительное, нашел Дану совсем девчонкой. Что было до него — она не помнила. Знала только, что всем обязана ему…
Когда женщина говорила о своем учителе, в тоне вместо привычной иронии чувствовалось благоговение. И эти изменения пугали больше, чем если бы она кричала или хохотала как умалишенная. Это лучше, чем тихий шелест, напоминающий шипение Волан-де-Морта.
Но за свою щедрость учитель запросил слишком высокую цену. Идеально красивая девушка превратилась в обезображенную уродину, обгоревший кусок мяса. Правда, за это она получила еще одну особенность и необычный подарок — древний парный артефакт, аналога которому нет нигде в мире. Подобной античной магией не владел, наверное, сам Дамблдор! Дана умела управлять огнем. Могла сжигать людей изнутри или вызывать стихийный огонь в том месте, в котором пожелает. Могла превратить любого в жалкое подобие себя — кроме того, кто будет носить второе кольцо. При одном условии — второй владелец должен всей душой любить истинную владелицу артефакта.
Однако ее уродство не было окончательным — хитрый колдун устроил все так, что только искренне и взаимно полюбив, Дана сможет стать прежней. Звучит как сюжет тривиальной и скучной сказки, но у искусного волшебника, видимо, было плохо с фантазией.
— Так я и ждала своего прекрасного, черт возьми, принца, — Дана становилась все эмоциональнее, все яростней, — даже когда учителя не стало, я ждала его. И дождалась.
Драко Малфой стал для нее тем самым «принцем». Два года она обучала его всему, что знала сама, не требуя ничего взамен. Два года она верила в его чистую, но невысказанную любовь, каждое утро с надеждой глядя в зеркало. Но видела только свое уродливо раскроенное лицо.
— Он носил меня на руках, — грустно, с каждой секундой меняя настроение своего истерического повествования, поведала Дана, — я была для него всем. Я! Он угадывал мои мысли, и для этого ему не нужно было лезть мне в голову. Он любил меня.
Но всякой сказке, даже самой обычной и банальной, приходит конец. Драко уже умел все — и, может быть, в чем-то больше или чуть меньше, чем сама Дана, — но этого ему стало недостаточно. Он ощутил в себе силу, способную помочь его изувеченной семье. Но сама Дана так и не вернула своей былой красоты.
— Я думала, любовь побеждает все, так ведь? Ничего подобного. В его случае любовью оказалось просто иметь меня так, как ему вздумается, во всех смыслах… И обещать вернуться тогда, когда даже не собирался этого делать.
Но Дана оказалась чуть умнее, чем предполагал наивный Драко Малфой. Она отдала ему кольцо — не для того, чтобы уберечь от самой себя.
Обратная сторона магии — тот, кто носит это кольцо, не взрастив в себе любви к ней, всегда будет в поле зрения Даны. В преисподней или эдеме — но она найдет его. Убить не сможет, но свести с ума, заставить поверить в проклятие, лишить сна и покоя— запросто.
И Драко об этом догадывался. Но думал, что действие распространяется только на тех, кто связан с ней, с Даной, для остальных являясь просто щитом от ментальной магии.
Наивный дурак.
— Играть с вами было даже интересно. Я не собиралась отдавать его тебе — пусть бы тешился, пока мне это не надоест. В конце концов, мужчинам нужно иногда… отвлечься. Но вернуться он должен был ко мне.
