Что-то неприятно кольнуло самолюбие Грейнджер — может быть, то, что он видит в ней лишь объект, владеющей определенной информацией? Гермиона отогнала эту назойливую мысль. Вздор, видимо, не слишком-то его интересует, кто и кого там с кем перепутал. Увидел ее — и спросил, а мог бы и без нее попытаться что-то узнать. Существуют же какие-нибудь магловские справочные службы, которые ищут людей.

«Мне словно что-то мешает». Ну да, плохому танцору… Гермиона вдруг почувствовала прилив непонятного раздражения, хотя никаких предпосылок к этому не было. Остро захотелось оказаться дома, в гордом одиночестве, в компании лишь очередной кружки чего-то горячего. Может быть, даже горячительного. Она устала от чужих проблем, свои-то разгребать не хочется.

— Знаешь, все, что я могу тебе сказать, — протянула Гермиона, борясь с приступом внезапной злости, охватившей ее, — не бери в голову. Мало ли кто на кого похож, тем более статистика вообще говорит, что в мире есть как минимум несколько копий каждого из нас.

Деймон устало вздохнул.

— Наверное, ты права… Извини, что…

— Не извиняйся, — Гермиона поднялась со стула, со скрытым злорадством окидывая взглядом бардак, разведенный ею на столе, — просто не бери в голову. Внешне ты можешь быть похож на кого угодно, главное, что внутри вы абсолютно разные. И… спасибо за эти несколько часов, но мне пора. Правда.

Деймон только кивнул.

— Тебя проводить?

— Не стоит.

Гермиона еще крепче сжала палочку в кармане, жалея, что нельзя трансгрессировать прямо отсюда. Она чувствовала обиду растерянного Деймона, но ничего не могла с собой поделать. Ей не хотелось объяснять, кто такой Малфой, не хотелось думать об этом, в очередной раз, снова. Потому что сейчас она не могла сказать, кто Драко на самом деле. Она просто сама не знала. И зачем он вообще снова нарисовался в ее жизни, тоже не знала. И зачем она сама от него сбежала. И зачем…

Какая, нахер, разница, что и зачем.

Гермиона скомканно попрощалась и уже развернулась, чтобы поскорее уйти, как ее настиг тихий, отвратительно неожиданный вопрос:

— А ему ты рассказывала, что есть человек… его копия?

Гермиона остановилась как вкопанная.

— Нет, — она даже не обернулась, — как-то не пришлось. Извини.

Она отчетливо слышала звук своих шагов, точно ее ноги были обуты не в мягкие кроссовки, а в туфли на тонкой шпильке. Словно молоток стучит по шляпкам беззащитных гвоздей, мягко входящих в податливое дерево. Гермиона только что совершенно необоснованно обидела ни в чем не повинного человека, грубо оборвав разговор своим уходом.

Твою мать, что же это с ней происходит? Какая идиотская сила толкает ее на эти дурацкие поступки, дурацкие уходы, дурацкие слова?

Желание просто лечь и уснуть, желательно безо всяких кошмаров и сновидений, с новой силой навалилось на нее, тяжелым грузом сдавив грудь. Гермиона почти физически задыхалась, ощущая ледяной, но отчего-то обжигающий ветер на своем лице. Воздух плавленым свинцом затекал в ноздри, причиняя странную, горячую боль.

Гермиона побежала, не в силах терпеть острое жжение, проникающее вместе в порывами морозного ветра под распахнутую куртку, под самую кожу, в легкие, в желудок, в сердце. Побежала, не глядя куда, не видя изумленных лиц прохожих. Ей казалось, что от саднящих в горле резких выдохов она сейчас просто-напросто выблюет внутренности вместе отвратительно сладким облепиховым чаем.

Бегом, бегом, не смей останавливаться, иначе будет еще больнее, еще холоднее.

Грейнджер ни на секунду не задумалась о причинах такой резкой смены сначала своего настроения, а потом и самочувствия. Голова раскалывалась, пульсирующей болью вытесняя все остальные мысли.

Бежать, только бежать.

Гермиона споткнулась, едва устояв на ногах. Кажется, ее подловил кто-то, но она, не извиняясь, из последних сил ринулась дальше, словно от этого зависела ее жизнь. Ладони горели огнем, но Гермиона уже практически не чувствовала этого, не замечала, что пальцы посинели от холода. Ей казалось, что каждый сантиметр ее кожи лопается трещинами, будто ножами режут…

Господи, лишь бы выдержать это мучение…

Что вообще происходит?!

Резкое столкновение в бок заставило Гермиону громко закричать, вырвав из ее глотки давно сдерживаемый вопль. Боль, и до этого практически невыносимая, превратилась в испепеляющий поток острых игл, впивающихся, кажется, в каждую клеточку тела. Не удержавшись, Гермиона, как ей мерещилось, уже почти упала, но, вдруг наоборот, почувствовала, что ее отчего-то подбрасывает в воздух.

Сильный удар. Черт, голова…

Волосы, как всегда, некстати растрепавшись, колюче лезут в распахнутый в немом крике рот, заставляя почти задохнуться.

Лицо усыпает осколками.

На самом деле осколками. Потому что в ушах звучит запоздалый звук разбивающегося стекла. Наверное, стекла.

Какая разница.

Гермиона закрывает глаза, краем сознания понимая, что и так до этого ничего не видела. Только чувствовала. Животный страх и чудовищную боль.

А теперь темнота. В темноте хорошо.

Кажется, вот он, долгожданный сон. Без кошмаров и сновидений.

====== 13 глава ======

Запах многовековой библиотеки и старых фолиантов настолько прочно въелся в его сознание, что даже сочный ростбиф, приготовленный старательными домовиками, казалось, пах книжной пылью. Думая об этом, Драко лениво ковырял вилкой идеально поджаренное мясо, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за матерью.

За эти несколько дней, прошедших после его возвращения, Нарцисса словно проснулась, взгляд приобрел былую живость, даже на щеках появился легкий румянец. Казалось, что не было этих долгих месяцев болезненного, испуганного молчания. Едва леди Малфой увидела сына на пороге своей спальни, как ее существование снова наполнилось хоть каким-то смыслом, зазвучало ее собственным живым голосом, вытеснившим мертвенный шелест былых воспоминаний.

Однако теперь, когда Нарцисса перестала напоминать молчаливое привидение и даже иногда робко, будто с непривычки, улыбаясь, заводила тихие беседы, Драко не мог выкинуть из головы мысль, что все это — кусок тщательно подготовленного обмана, вынужденного спектакля длиной в его собственную жизнь. Он злился, в бессильном гневе позволяя себе лишний стакан огневиски, но это никак не могло ему помочь…

Стеллас Сигнус Малфой, 5 июня 1980.

Не нужно было обладать сверхъестественным умом, чтобы понять — Драко не единственный ребенок аристократической четы Малфоев. Более того, судя по дате рождения, неведомый Стеллас — не просто его родственник, а брат-близнец. Причем преспокойно здравствующий и по сей день, ибо в противном случае дата его смерти была бы указана. Стало трудно дышать, едва эта очевидная мысль достучалась до его мозга, затуманенного бифитером. В легких не осталось ни капли воздуха, а жар сковал тело до самых кончиков пальцев.

Драко перерыл всю библиотеку, в нервном возбуждении листая родовые книги, фамильные летописи и личные записи Люциуса Малфоя, но это ни на секунду не помогло. Помимо Книги Рода, нигде больше не упоминалось о таинственном Стелласе.

В отчаянии Драко даже обратился к портретам предков, надменно взирающих на него со стен Мэнора, но ни один из них не соизволил проронить хотя бы слово. Только Люциус, за столько короткое время вполне удобно обжившийся на своем холсте, смотрел на сына сочувствующе и немного грустно. Как никогда при жизни, и это было еще страшней, чем тайны, унесенные отцом в могилу. Младший сын Малфоев поежился от этого непривычно теплого отцовского взгляда.

Младший сын… Драко еще не осознал до конца, каково это — из единственного ребенка превратиться в младшего сына, и теперь, перерыв тонну ненужной информации в библиотеке Малфоев, наконец-то решился на разговор с матерью.

Но что сказать? Слова категорически не желали приходить на ум, растерянными пчелами роясь в мыслях, голодными псами выгрызая остатки самоконтроля. Можно было, конечно, прочесть ее мысли — но лезть в голову собственной матери казалось ему подлым и постыдным, словно подглядывать за чем-то до крайности непристойным.