А время, казалось, почти физически долго отстукивало свой бег, и если бы не заклинание оглушения, они бы уже давно переполошили весь дом. Пэнси стала его второй женщиной. Имя первой он уже и не помнил, а может быть, и вообще не знал — тогда мать устраивала очередной прием, и слегка перебравший с непривычки Драко проснулся рядом с дочкой одной из многочисленных подруг Нарциссы. Девчонка оказалась на редкость несимпатичной, поэтому, мгновенно протрезвев, Драко постарался как можно скорее скрыться куда подальше — то есть, собственно, к Паркинсон, самозабвенно опохмеляющейся у себя дома. Несмотря на знатное чистокровное происхождение, на пятом-шестом курсе Пэнси, в отличие от Драко, любила выпить, регулярно присваивая содержимое мини-бара своей почтенной матушки.

Проснувшись на этот раз с Пэнси, Малфой поступил точно так же. Видимо, девушка испытывала к нему некие теплые чувства, потому что проснулся он оттого, что она осторожно обняла Драко, положив на него ладонь, и нежно поглаживала теплыми пальчиками его спину. Тайком приоткрыв глаза, Драко увидел на лице подруги улыбку — немного грустную, но вместе с тем бесконечно счастливую.

Пэнси стала еще одним человеком, который относился к нему с той теплотой, которой он не заслуживал. Он знал, что гордая Пэнси никогда не простит ему этого безмолвного ухода, потому что, какую бы поддержку она ни оказывала, как бы она его ни жалела и ни любила, отдавать себя тому, кто ее не оценит и просто молча исчезнет, Паркинсон не будет. Злопамятность у нее в крови, так же, как и у самого Драко…

Стакан с бифитером уже давно опустел. Малфой, погрузившись в воспоминания, лениво листал Книгу Рода — древний фолиант, содержащий в себе сведения обо всех представителях его семьи, начиная с глубокого Средневековья. Странно, но он никогда не интересовался столь ценным изданием, хотя ветхие страницы были буквально исписаны кровью его предков. Имя каждого, кто рождался в аристократическом роду Малфоев, мгновенно занимало положенную строчку, начертанную будущим почерком своего носителя, и отнюдь не чернилами — магия, родственная Черному перу Амбридж. Написанное невозможно было зачеркнуть, выжечь или уничтожить другим способом — вырванные страницы мгновенно восстанавливались, а у вандала, столь неуважительно обошедшегося с реликвией, на руках уродливыми шрамами проступал испорченный текст.

Драко, практически не вчитываясь в разнокалиберные буквы, уже добрался до пока что последней страницы, когда заметил, что перед ним в тексте стоит совсем не Люциус Абракас Малфой. Стараясь отогнать наваждение, он потряс головой — может быть, это джин так повлиял на него? Но нет. Прямо над его именем в книге совершенно нехарактерным для Малфоев подчерком, неровным и неаккуратным, было выведено: «Стеллас Сигнус Малфой, 5 июня 1980».

====== 12 глава ======

Миссис Грейнджер не очень нравилось, когда ее дочь являлась в их дом не совсем обычным способом — трансгрессией. Женщина неизменно пугалась, хваталась за сердце и отчитывала Гермиону, шутливо попрекая безалаберным отношением к материнскому здоровью, поэтому девушка честно старалась не пугать матушку своими внезапными появлениями и всегда носила с собой ключи от дома на тихой окраине Лондона, уютно спрятанного в тени огромных раскидистых деревьев.

Вот и сейчас, вслушиваясь в шуршание гравия под ногами, Гермиона представляла, как обрадуются родители, узнав, что их «малышка», как называл ее отец, вернулась. Небо на востоке занялось тяжелыми серыми облаками, и рассветные лучи солнца никак не могли пробить эту дождливую броню. Легкий осенний морозец пробирался под высокий ворот куртки, и Гермиона удовлетворенно отметила про себя, что окончательно продрогла — холод помогал ей не думать ни о чем, кроме оттянувшей плечо огромной сумки с вещами и нескольких метров садовой дорожки, оставшихся до входа в отчий дом.

Окна кухни, украшенные кокетливыми шторками с оборочками, приветливо зазывали своим электрическим светом — мама уже проснулась, и даже наверняка успела разлить кофе по чашкам. Папа, скорее всего, рядом с ней — негромко ругаясь, вытаскивает из тостера обжигающие гренки. Это был их утренний ритуал, семейный обычай — совместный завтрак. Что ж, они будут только рады дочери, это все равно что вернуться в то беззаботное время, когда маленькая Гермиона возвращалась из Хогвартса на каникулы.

С той лишь разницей, что сейчас она совершенно не знала, куда после этих «каникул» возвращаться.

Проворачивая ключ в замке, Гермиона уже слышала торопливые шаги матери. Через несколько секунд она увидела ее лицо — встревоженное, озабоченное.

— Гермиона?! — мама удивленно ахнула, заключая дочь в объятия, пахнущие свежими тостами и кофе. — Как… что ты здесь делаешь? Да еще и в такую рань… Что случилось?

Вопросы сыпались один за другим, но Гермиона не спешила отвечать — она наслаждалась этим теплым, родным, бесконечно трепетным ощущением, посещавшим ее каждый раз, когда она оказывалась дома.

— Ничего не случилось, мам, — она мягко отстранилась и ободряюще улыбнулась, видя, что морщинка на лбу матери стала глубже, — правда. Мне просто пришлось съехать с моей квартиры, и пока не найду новую, поживу у вас. Вы не против?

Гермиона лукавила. Еще ночью, так и не сумев уснуть, она твердо решила, что намеченный ей же план — уволиться и путешествовать — будет осуществлен.

Гори оно все синим пламенем.

Голландия с тюльпанами, Россия с медведями и балалайками, Италия с пиццей и болоньезе… Гермионе было все равно, в какую страну ее занесет и каким способом, самолетом или трансгрессией. Лишь бы подальше от опостылевшего магического Лондона, от вечно попадающего в неприятности Хогвартса, от лгущего, как всегда, «Пророка»… От всего, что прочно пускало корни в ее запутавшейся и задыхающейся душе, стремящейся всеми своими мыслями к человеку, который, наверное, еще обнимает во сне ее подушку.

Папа уже шумел посудой, доставая еще одну кружку для Гермионы, и укладывал новую порцию хлеба в тостер. Он, в отличие от матери, сдерживал рвущиеся наружу вопросы, понимающе предоставляя дочери возможность самой рассказывать то, что она посчитает нужным.

— Я увольняюсь из газеты, — тем временем объявила Гермиона, осторожно пробуя горячий напиток, — хочу заняться чем-нибудь… другим.

— Например? — мама задумчиво жевала свой тост, внимательно разглядывая ее.

Ее девочка похудела еще больше, лицо осунулось, синяки под глазами… Волосы собраны в какой-то нелепый пучок. Худые руки, неаккуратно обломанные ногти. Едва заметные отметины на шее полоской спускаются вниз под вырез свитера. Женщина смущенно нахмурилась — материнское, да и просто женское, чутье подсказывало, что неспроста ее дочь появляется с чемоданами на пороге родного дома, да еще и в шесть тридцать утра. Конечно, она уже взрослая девочка, вполне может иметь свою личную жизнь, в конце концов, один раз уже чуть под венец не пошла, но кто же не хочет оградить своего ребенка от необдуманных решений и горьких ошибок?

Проблема в том, что и подсказать здесь она ничего не сможет — слишком уж отдалились они друг от друга, слишком в разных мирах живут. Миссис Грейнджер знала, что Гермиона одна из умнейших волшебниц своего времени, и, нисколько не таясь, гордилась этим. Она до сих пор не понимала, как у них, абсолютно обычных людей, родился такой особенный ребенок. Поначалу это казалось сном, какой-то нелепой шуткой. А сейчас ее дочь, боровшаяся с сильнейшим злым колдуном, прошедшая чудовищную войну и пережившая предательство некогда любимого человека, друга, сидит напротив, неловко скрывая синяки от мужских поцелуев и совершенно обыденно намазывая тост джемом.

— Например? — эхом отозвалась Гермиона, не подозревая о мыслях матери. — Хочу куда-нибудь поехать. Отдохнуть. Потом же, скорее всего, займусь научной деятельностью, не зря же я столько лет провела в обнимку с учебниками.

Мистер Грейнджер довольно хмыкнул:

— Это точно, мы будем удивлены, если ты не сделаешь какое-нибудь важное открытие у себя… там.