— А Вы?
— А я научу тебя всему, чему уже никогда не научит он… то, как ты сейчас стоишь — запомни это, прочувствую каждой клеточкой тела. Не горбись, держись уверенно, голову выше. Знаешь, почему так важно не замыкаться? Ты должен быть открыт, но в то же время сосредоточен. Руки должны быть чистыми, дыхание ровным, в уме не допускай ненужных мыслей. Колдуны не носят перчаток, ты знал это?
— Н… нет, господин Азриал, — всё больше краснея, простонал так, чувствуя, что недолго удержится на ногах в таком положении.
— Если колдун попадает в темницу, ему на руки надевают кожаные перчатки и привязывают их, чтобы тот не смог снять их сам — так он не сможет колдовать. Сила не работает, когда ладони закрыты. Вся мощь копится в них, пока ты крепко сжимаешь их в кулаки и прижимаешь к плечам, — Азриал, обхватил руки Леля и, скрестив их, прижал каждую к противоположному плечу. Колдун отступил назад и, как только Лелеттер снова твердо встал на ноги, отпустил его и, обойдя, встал впереди. — Сжимай как можно крепче, — продолжал он, протягивая руки к юноше, — ты должен почувствовать, как что-то обжигает их изнутри, а когда не сможешь больше терпеть, просто выпусти это пламя!
— Я опалю деревья, — произнес Лель. Он чувствовал этот жар, ощущал почти каждый день, но теперь ему казалось, будто он, действительно, загорится ярким пламенем.
— Если ты чувствуешь свой огонь, он не причинит вреда тем, кому ты его не желаешь, — Азриал отошел еще назад и встал, спрятав руки за спину. — Ну же! — подначивал он сомневающегося юношу.
— Я не смогу! — возразил ученик.
— Не бойся!
— Я… я… это совсем не то, что я делал раньше, — он стоял все так же, не разжимая рук, и даже не замечал, что с каждым словом сжимает кулаки все сильнее до боли в пальцах и впивается в кожу ноготками.
— Лель, поверь. Не узнаешь, пока не попробуешь.
— Но… но даже учитель Хоаким не знает про огонь, — признался Лелеттер, что немало удивило Азриала. — Учитель… он не учил меня… — нервно глотая воздух, продолжал юноша. — Я сам научился этому. Это случайно, я боялся ему сказать. Из всех стихий огонь опасней всех прочих. Им можно лечить, можно использовать его во благо, но тот огонь, что создаю я, он всего лишь горит. Он может причинять лишь вред…
— Лель, — поняв, к чему это идет, Азриал вновь подошел к нему и провел кончиками пальцев по его щеке, — Лель… к каждому из нас однажды приходит откровение, и мы начинаем понимать, чему принадлежим. Но мы не сотворенные из элементов мира чародеи, с рождения умеющие подчинять себе силу. Они знают, на что способны, но не колдуны. И в этом, я считаю, вся прелесть, Лелеттер. Мы не знаем, что сможем в следующий миг, а учимся чему-то новому каждый день. Хоакиму всегда лучше удавалось подчинять себе свет и землю, он мудрец и врачеватель, каких бы поискать еще на этом свете. Моим уделом было познать металл и камень. Что чувствуешь ты? Что ближе тебе? Что, если твой огонь отзовется журчанием рек или раскатом грома? Что если то пламя в тебе — это безумные порывы ветра.
— Огонь… — прошептал Лелеттер, прекрасно зная, о чем говорит ему черноволосый колдун. — Это именно огонь, господин Азриал. Яркий, обжигающий, едва сдерживаемый.
— Ты говоришь сейчас о себе самом. Но ты не похож на тот огонь, что описываешь. Нельзя запирать себя, покажи, какой ты есть.
Глубоко вздохнув, обдумывая последние слова колдуна, Лель отошел назад и, еще несколько раз набрал воздух полной грудью. Он чувствовал как что-то, похожее на едва ощутимый импульс, пробегает по его телу, сочится по жилам, пронизывая насквозь. Закрыв глаза и расслабившись, он представил это, как маленькие огоньки, со скоростью падающей звезды, пролетающие от сердца, где становилось все жарче, к самой середине ладоней и оставались там, обжигая руки все сильней. И было уже так жарко и больно, что все прочие опасения уходили, и хотелось теперь лишь одного — стать этой необузданной стихией.
В едином порыве он будто распахнулся как бутон огненной розы, едва воспарив над землей и запрокинув голову. Жаром обдало все его тело, и каждую искорку он ощущал как часть себя, но длилось это недолго. Не прошло и десяти секунд, как яркое пламя угасло и Лель упал на землю без сил.
Приподнявшись на локти, он отдышался. Азриал стоял рядом и смотрел на него, довольный чем-то, чего Лель никак не мог тогда понять.
— Вот видишь, мальчик, совсем не страшно. Сложно, правда, поначалу, — усмехнулся колдун. — Я научу тебя, — с этими словами он подал руку и помог юноше подняться на ноги.
Лишь под утро уснул Лелеттер, размышляя о словах Азриала. Мысль о том, что столько опасный колдун вернулся в их края, долго не давала ему покоя. Мучил его вопрос: «А кто же верно поступил? Судья, посадивший чернокнижника в темницу? Стражники, что схватили Азариса? Или же сам он, потому как избавил мир от тех, кто губил животных и птиц в округе? И… этот огонь… это действительно я? Огонь — моя стихия?»
Разбудили юношу голоса птиц за окном, которое тот приоткрыл слегка, на ночь глядя. Долго Лель лежал, разглядывая свои рисунки на стенах, все четче становились его сны, где он летал над лесом и полями и все яснее видел он ту недостающую не картине деталь. Юношу все еще клонило в сон, он прикрыл глаза и вздохнул устало, как вдруг тот самый вид, как наяву, предстал перед его глазами. Резко вскочив, Лель сорвал один из рисунков со стену и, подбежав к столу, быстро дорисовал то, что вечно ускользало от него во снах: две фигуры внизу, два человека, что, завидев его, обернулись и смотрели.
Окончив, Лелеттер сел и еще долго вглядывался в эти небрежные штрихи по старой слегка пожелтевшей бумаге. Отчего-то стало легче на душе, но не до конца. Все еще что-то тревожило его. Много вопросов появилось, а ответ на все оставался все там же — в вечно повторяющемся сне.
За работой по дому и в огороде Лель не прекращал думать об Азарисе. И сам не понимал он, отчего казалось, будто не был он виновен. Зачем что-то внутри него пыталось оправдать убийцу за его поступок? И что это за чувство? Остановившись возле грядок с граблями в руках, Лелеттер посмотрел куда-то вниз задумчиво.
— А что бы сделал я? — подумал юноша. — Азарис убил охотников… хотел ли он убивать, или же так далеко, но лишь случайно зашло его жестокое наказание.
Карканье вороны прервало его раздумье: черная птица села на покосившийся от времени забор и прокричала еще несколько раз.
— Не часто вы к нам залетаете, — улыбнулся Лель, посмотрев на нее. Ворона чуть наклонила голову, будто понимая, о чем ей говорят. — Что же в мире справедливость? Кто прав, кто виноват? — продолжал он совсем шепотом. — Птицам, наверное, свысока виднее, кто и вправду в чем был виновен? — ворон еще раз прокаркал что-то и проскакала ближе к Лелю по тому же невысокому заборчику. — А ты меня совсем не боишься? — удивился Лель. — Или ты клюнуть меня пришла?
На его слова птица лишь покрутила головой, разглядывая его поближе, а затем, крикнув, взмахнула крыльями и приземлилась на голову юноше. От неожиданности Лель так и замер на месте. Ворона слегка потопталась по рыжей макушке и, издав свое громкое «кар», вспорхнула. Два круга пролетела она над огородом и обернулась под конец черновласым колдуном. Обернувшись к Лелю, Азриал хитро и довольно улыбнулся. Раскрыв от изумления рот, Лелеттер стоял на том же месте, не выпуская грабли из рук.
— Не ожидал? — усмехнулся колдун.
— Так, Вы… — придя в себя воскликнул Лель, — Вы, господин Азриал… оборотень?
— Хах. Оборотни нынче не такая редкость, как хорошие колдуны, а хороший колдун, Лель, и в зверя обратится, и в птицу, и рыбой море переплывет, — мужчина подошел ближе и встал около забора. — Многие чарами овладели. Часто в былые времена колдуны в зверей обращались, да не все возвращались.
— И учитель Хоаким умеет так? — спросил юноша.
— Умел когда-то. А что сейчас… — подумав, Азриал лишь развел руками.
