В старые забытые времена, когда еще не было раздора меж кланами Замирья, когда ходили по земле диковинные звери, летали в небесах чудесные птицы, а люди жили в мире и согласии друг с другом и с самой природой, обучали Великие Боги людей тому, как подчинить себе все законы мироздания. Порождений стихий называли тогда чародеями, светлых учеников священной силы — магами и колдунами, тех же, кто знаниями этими начинал пользоваться во зло, нарекали ведьмами и чернокнижниками.

Жил во времена те могущественный маг, овладевший всеми премудростями, какими только могли научить людей Боги. Ему, как достойному учитель-Бог даровал сокровище свое — Камень жизни, один из тех, с которых начиналась история мира всего, один из тех, что принесли с собой первые Боги на землю людей. И не было равных силе тому, что завладел бы одним из камней, но оставил колдун его нетронутым, силу Бога себе не забрав, а спрятал надежно так, чтоб ни один темный помысел не коснулся его мерцания.

И взял он учеников себе из самых достойных, двух юношей, что силу желали познать. Совсем незнакомые сперва, стали они друг другу опорой и подмогой в жизни: в трудный час не бросали друг друга, в светлый — вместе радовались утренней заре. Учителя своего почитали как отца. Ни тьмы, ни злобы отголосков не было в них, и глаза их блестели, словно тот заветный камень. И не знали они о нем до поры.

Как стар стал их учитель и немощен, сокровище свое он завещал им обоим. Первому, Хоакиму рыжевласому, передал он книгу в железных оковах. Второму, Азриалу, чьи черные локоны были темнее ночи, даровал учитель ключ, что отпирал чугунный зачарованный замок. Получив дары свои и старого учителя земле предав, отправились они в путь долгий и далекий в земли до того ими невиданные.

Так шли они днем все дальше, а вечером у костра вспоминали прожитые годы свои. Немало прошли они троп, много лесов исходили, десять рек перешли, и куда бы не приходили они — везде им рады были, встречали как гостей почетных и за стол хозяйский путников люди усаживали.

Уж не помнили, сколько шли они по бескрайним просторам Замирья, как небо вдруг заслонило им золотое крыло: то ясный феникс парил над поросшим лесом утесом и, радуясь солнцу, взмывал до облаков. Огненная птица спускалась под склон и снова взлетала все выше, приветствуя путников своим радостным пением. Свободой манимый, феникс парил над землей, расправив крылья, и солнце блистало, в отражении его перьев.

Недаром место это называлось кланом неба! Ввысь тянулось здесь все: и деревья, и луговые травы, и звери, и птицы. Диковинное создание еще одним кругом облетело странников и устремилось под гору, где вдалеке сверкали в солнечных лучах крыши деревенских домов.

Яркая птица плыла по небу так же легко, как плыли по нему облака. Еще один плавный взмах, и что-то яркое, взмывшее с земли, пронзило его в ту же секунду. Упал феникс на землю, и подняться больше не мог — левое его крыло, и сердце пронзила острая стрела охотника, и, так бы и закончилась его недолгая яркая жизнь…

Спугнув того, кто жаждал наживы, подошел к нему Хоаким. И поднял он с земли птицу, жизнь которой угасала по минутам. И пожелали тогда колдуны одного и обманули они смерть. Ключ заветный в скважину железную скользнул, и раскрылась великая книга! Камень, что жизнь дарует, явился их взору в ясном сиянии. И откололся от него осколок, что всю силу камня также в себе хранил, и залечили им колдуны одно разбитое сердце. Но вложил в него Хоаким столько много сил и своих, что обратился феникс прекрасным юношей, что не помнил уже себя. И дал колдун мудрый имя ему — Лелеттер, и остался Лелеттер с ним как сын и ученик.

Силы великие таились в нем, и во благо Хоаким обуздать их сумел. Длинные рыжие локоны феникса он в косу заплетал, за косу эту Лелеттера он к земле «привязал». Не расправить ему больше крылья, не взмыть к облакам и не вспомнить самому, кем был он когда-то. Лелеттер отныне он, колдуна ученик…

========== 2. Вот и я, милый друг. ==========

Легкий ветер плавно убаюкивал высокие травы и зеленеющие деревья, но едва заметные лучи солнца уже проглядывались из-за гор и были готовы пробудить мир от ночного забвения. Эти поросшие лесами горы то поднимались почти до облаков, то спускались к равнине, где под крутым склоном вокруг кристального озера смотрели на небо крыши городских домов. С другой стороны за лесом, где тропы вновь уходили в горы с резкими обрывами и крутыми склонами, стоял на самой опушке тот бревенчатый домик. Широкий двор, посреди которого рос могучий старый дуб, деревянный забор с небольшой слегка поскрипывающей калиткой. Огород на восточной стороне, а совсем рядом был хлев и курятник. Голуби ворковали на жердочках, петух уже готовился запеть свою утреннюю песню.

Уж десятый год так начинался каждый день. Десять лет мира и покоя, вдали от непривычной городской суеты.

Выйдя на равнину, мужчина в плаще взглянул на домик, что стоял от него поодаль и улыбнулся со вздохом, полным умиротворения и ностальгии.

— Вот и я, милый друг, — произнес он и зашагал к дому вверх по склону, помогая себе длинным посохом.

В том доме, что не знал ни ссор, ни криков. В том маленьком мирке, что был построен силами и знаниями, полученными от Богов. В той маленькой избушке на окраине леса, откуда весь клан с утеса был, как на ладони. В той маленькой комнатке под самой крышей, где было много потушенных недогоревших свечей, где яркие лучи солнца, пробивающие через небольшое окошко, оставляли дорожку света на полу с раскиданными свитками и раскрытыми книгами с множеством закладок. На той постели, под тем одеялом, пододеяльник которого был сшит из множества разных лоскутов. Он спал там, поджав ноги и держа руки у самой груди. Длинные ярко-рыжие волосы его, заплетенные в косу, лежали на подушке и чуть свисали к полу.

Веки его чуть дрогнули, и юноша съежился еще сильнее, хватаясь рукой за рубашку. Пару раз он шелохнулся во сне и, выдохнув, наконец, медленно открыл глаза. Подняв взгляд, он увидел перед собой собственный рисунок, давно повешенный на стену: на нем был прекрасный пейзаж, горы и город под склоном, как могла бы увидеть все это лишь птица. Кончиками пальцев, юноша коснулся бумажного листа и, вздохнув, перевернулся на другой бок.

С первого этажа были слышны звуки металла и дерева — Хоаким хлопотал по дому с самого утра, разрешая ученику выспаться вдоволь, хоть и сам юноша порой вставал раньше него и выходил один в поле, где долго наблюдал, как из-за гор выплывает дневное светило, пламенным светом озаряя все вокруг. Он чувствовал нечто непередаваемо легкое, но бьющее в душу, когда яркие отблески отражались в его неземных зеленых глазах.

Встав с кровати, юноша, чуть нагибаясь из-за низкого потолка, что был и крышей дома, подошел и сел у окна. Отсюда открывался прекрасный вид на поле, уходящее вниз под небольшим наклоном к дороге. Скрипнула калитка и юноша перевел взгляд: кто-то незнакомый в сером капюшоне вошел в их двор и, постояв несколько секунд у забора, направился в избу.

— Учитель Хоаким! — крикнул Юноша, рванув к лестнице, но тут же споткнулся о книги, лежащие на полу. — Вот ведь, — впопыхах он начал собирать все, что не успел убрать на место вечером. Уже сложив все бумаги в стопку, и скрутив все свитки, он услышал, как в дверь постучали.

Оставив завтрак на печке, колдун Хоаким подошел, чтобы открыть дверь нежданному гостю.

Это был уже не тот молодой рыжеватый кудрявый парень с веснушками, который однажды отправился с другом с мир, где только они и великая сила. За десять лет он не в меру постарел, так что кое-где на волосах виднелась седина. На его щеках были морщины, а небольшую бороду и густые усы он перестал сбривать уже довольно давно. Весь тот нажитый за жизнь опыт можно было видеть, лишь посмотрев в его чуть побледневшие голубые глаза.

— Вот и я, милый друг! — услышал он, как только дверь перед ним распахнулась.

На пороге стоял его давний друг Азриал, почти такой же молодой, как прежде, будто ничто не забирало его годы и юношескую улыбку. Блестящие черные волосы колдуна струились по его плечам и такие черные же темные глаза смотрели на Хоакима… Хотя улыбка его все же во многом изменилась, теперь за ней таилось нечто большее, чем чистая жажда жизни и стремление к знаниям и свободе. Много воды утекло за эти, казалось бы, долгие, но такие незаметные десять лет.