22 июля 1880 года, вечер, церковь на краю холма.

Потолок церкви был закрыт туго натянутым полотном, которое раньше могло быть парусом. Украшала его незаконченная картина, выглядевшая в этой церкви словно богохульная, оскверненная фреска. По спине Корсакова побежали мурашки. На картине, несомненно, был изображен пейзаж, открывающийся с обрыва. Монолиты, лес, петляющая дорога, городок у подножья холма и изгибы реки. Над пейзажем застыло самое жуткое небо из тех, что ему доводилось видеть – темное, пурпурное и зеленоватое одновременно, словно пронизанное жилами, а в центре небосвода раззявил ненасытную пасть вихрь, напоминающий небесный водоворот. Вниз на землю низвергались потоки воды. Городская колокольня кренилась к земле, готовая упасть. Вода в реке будто вскипела, из неё ввысь тянулись сотни рук. Нет, даже не рук, а лап, с острыми когтями. Им навстречу из небесного водоворота уже показались кончики пальцев – огромные настолько, что воображение Корсакова отказывалось представить истинные размеры твари целиком. Надев очки для чтения и забравшись на одну из лавок, он смог разглядеть среди камней тщательно выписанную фигуру – высокий худой человек с развевающимися на ветру волосами и одеждой, стоящий у мольберта.

–Что ж, – пробормотал себе под нос Корсаков, снимая очки, и вздрогнул от звуков собственного голоса. – Это объясняет обезумевшую стихию.

Он вышел из церкви и огляделся в поисках провожатого. Мальчишки и дух простыл, зато на фоне леса застыла могучая фигура исправника, завернувшегося от непогоды в прорезиненный плащ, что придавало ему сходство с изображениями мрачного жнеца на старинных гравюрах.

– Гаврила Викторович! – громко и с показавшейся фальшивой даже ему самому радостью воскликнул Владимир. – Решили составить мне компанию на прогулке?

При этом рукой Корсаков старался как можно небрежнее дотянуться до револьвера, который он спрятал в кармане брюк выходя утром из гостиницы, отчаянно надеясь, что оружие ему не понадобится.

–Держите руки на виду, пожалуйста, господин Корсаков, – сурово ответил Родионов. – Я не люблю, когда меня принимают за дурака и врут в лицо.

– Что вы… – попытался оправдаться Владимир.

– У нас не забирали почту с самого начала потопа, – исправник навел на него собственный револьвер и сделал шаг вперед. – Так что вы никак не могли получить письмо от своего друга. Более того вся корреспонденция до сих пор лежит в почтовом доме, и я даже почел за труд бегло её просмотреть. Там нет ни одного письма, подписанного Стасевичем, и ни одной весточки, которую бы пытались отправить из усадьбы Серебрянских. Так что советую прекратить мне врать и ответить, за каким чертом вас принесло в мой город?!

– Чертом? Очень правильный вопрос! – даже находясь на мушке, Владимир не мог не усмехнуться над иронией обстоятельств. – Боюсь, вам будет сложно мне поверить. Но если все-таки хотите послушать – давайте укроемся внутри. Эта непогода меня утомила. А вам будет легче понять, о чем я говорю.

Две недели назад, усадьба Серебрянских.

– Поверьте, выслушать меня в Ваших интересах!

Софья Николаевна Серебрянская никогда не видела человека, который не просто выдерживал на себе тяжелый взгляд, заставлявший трепетать крестьян, но даже позволял себе разглядывать её в ответ, дерзко и спокойно. Высокий чернобородый незнакомец в изящном сюртуке прошествовал от дверей столовой и уселся на массивный стул на другом конце длинного, накрытого порядком истлевшей скатертью, стола.

– Подплывая к этому чудесному городу, я не мог оторвать глаз от чудесной натуры, открывшейся мне. Древние камни, а рядом с ними – старая, покосившаяся церквушка. От валунов исходила такая зловещая сила, что я задал себе вопрос – кому же пришла в голову построить храм рядом с ними? Сойдя на берег, я попросил утолить мое любопытство и хозяина гостиницы, и местного исправника. Оба ответили мне – церковь строил род Серебрянских. И я понял, что именно вы, драгоценная Софья Николаевна – вы-то мне и нужны!

– И чем я могу помочь, молодой человек? Учтите, древность моего рода не стоит равнять с его богатством. Денег от меня вы не дождетесь!

– Помилуйте! Мы оба знаем, что богатство Серебрянских – не в деньгах! Оно покоится на краю холма, и, вот тут вы правы, пребывает в запустении, – его длинные пальцы изящным жестом пробежались по столешнице, словно по клавишам рояля. – Скажите, ведь невзгоды начались, когда император отнял у вас крестьян? И они лишились причин жить в страхе перед вами. Шептаться в своих убогих лачугах о тех, кто посмел провиниться перед барыней – и исчез. Как сквозь землю провалился.

– Молодой человек, то, на что вы намекаете…

– Чудовищно, но необходимо! Ведь те силы, ради которых ваше семейство осталось здесь, в Богом забытом углу; те, что даровали вам жизнь, близкую к вечной; те, что позволяли вам править своей вотчиной силой крестьянского страха – они требуют жертв. А если нет крепостных – нет и жертв, так? Перед тем, как зайти в дом, я не мог не обратить внимание на могилы у беседки в старом парке. В городе шептались, что-де старуха Серебрянская, мать хозяев, приезжала в город и требовала у городского головы вернуть крестьян, – он поднялся со своего места и, не торопясь, подошел к женщине, продолжая вкрадчиво шептать. – Но люди глупы. Вы – дочь хозяев, красавица, разбивавшая сердца. Вы смотрели, как ваши старшие родичи обращаются в прах. Вы видели, как стареете, с каждым днем все больше, – пальцы незнакомца нежно скользнули по недвижимому лицу хозяйки дома. – Какая несправедливость, терять такую красоту…

– Чего вы хотите? – прошептала женщина.

– Я хочу помочь вам! Вернуть благосклонность покровительствующих вам сил! Вернуть вашу молодость!

– И что вы просите взамен?

– Всего ничего – лишь кусочек тех сил, что может дать круг камней. Видите ли, изучая в одной библиотеке старинные труды об искусстве, я случайно наткнулся на преинтереснейшую книжицу, переведенную с одного из мертвых языков. Очень полезный трактат. Он открыл мне глаза на те стороны нашего бытия, которые принято не замечать, и наделил одним полезным художественным талантом. Талантом, блага которого я готов предложить вам.

Хозяйка молчала, вглядываясь в лицо гостя. Ей смертельно хотелось поверить, что незнакомец говорит правду, но его слова были слишком хороши…

– Что вы намерены сделать?

– Вернуть этим силам то, чего они были лишены все эти годы, с лихвой. Видите ли, мой талант – наделять жизнью свои картины. То, что сокрыто на вашей земле, способно усилить этот талант стократно. Я начну с того, что напишу ваш портрет – картину, которая вернет вам молодость и красоту. А затем я обращусь к хозяевам каменного круга и предложу им жертву – весь этот жалкий городишко, укравший власть у них, и у вашей семьи. Все это – лишь за кров вашего дома и возможность ощутить всего кроху той силы, что могут дать ваши покровители. Что скажете, Софья Николаевна?

Она смерила художника взглядом, в котором вновь разожглась искра той властности и гордыни, что была свойственна роду Серебрянских. Её старческий рот, почти лишившийся зубов, осклабился в плотоядной ухмылке:

– Когда хотите приступить, господин художник?

22 июля 1880 года, вечер, церковь на краю холма.

– Итак, позвольте уточнить, правильно ли я вас понял: наш потоп вызвал беглый столичный художник, который пишет картины, сводящие людей с ума. Прячется он у бывших помещиков Серебрянских. Которые, на самом деле, то ли язычники, то ли дьяволопоклонники. И церковь свою построили, чтобы незаметно приносить жертвы неведомым существам, оставившим после себя валуны на вершине обрыва. Ничего не пропустил? – насмешливо уточнил исправник.

– Я предупреждал, что вы мне не поверите, – устало покачал головой Корсаков. – Да только в глубине души вы знаете, что я прав. Что все слухи о Серебрянских, ходившие в здешних местах, появились неспроста. Что все страшные истории о них, которые принесли бежавшие крестьяне, правдивы. Что не зря вы ощущаете внутри странный тоскливый испуг, стоит вам поднять глаза на круг камней и старую церковь.