Снова вспыхнула молния. Катя присмотрелась – мама рыдала, спрятав в ладонях лицо. Что так расстроило её? Портрет?

–Мамочка? – неуверенно прошептала девочка. Силуэт не обернулся – плачущая женщина будто не слышала вопроса. Катенька сделала шаг. Потом другой. Чем ближе она подходила к содрогающейся от рыданий фигуре, тем страшнее ей становилось. Комнату словно накрыла зимняя стужа. Девочку била дрожь, ей хотелось закутаться в теплый плед у огня. Но сначала нужно было помочь маме.

Наконец, Катенька подошла к плачущей женщине вплотную. Девочка протянула дрожащую руку и коснулась маменькиного плеча. Рыдания стихли, и Катя отпрянула, опасаясь, что жуткая женщина, подменившая родного человека, снова набросится на неё. Силуэт медленно повернулся. Все звуки стихли – ни воя ветра, ни стука капель, ни грохота грома. Даже сердце перестало стучать, словно остановившись.

Женщина опустила руки – это Катя видела, но разглядеть скрывающееся в темноте лицо не могла. Молния на секунду развеяла мрак, осветив маменьку и портрет за её спиной. Катя закричала – закричала так, как никогда не кричала в жизни. Женщина на картине двигалась, повторяя все движения её мамы. И та прятала в ладонях не заплаканное лицо. Вместо слез по щекам стекали струйки крови. Капли падали с пальцев. Плачущая женщина в свете молний срывала с себя лицо.

22 июля 1880 года, утро, город в верховьях Камы.

Утром дождь не закончился просто стал менее библейским. Урчащий пустой желудок настоятельно рекомендовал Корсакову отбросить сомнения по поводу качества гостиничной пищи и позавтракать. На первом этаже его ожидал сюрприз – за одним из трех грубых столов, символизирующих, видимо, местный ресторан, расположился рослый мужчина в форме уездного исправника2, с солдатским орденом на груди.

– Доброе утро, – поприветствовал Корсакова визитер. Над роскошными рыжими усами блестели хитрые глаза, внимательно изучавшие приезжего.

– Доброе, господин полицейский, – Корсаков вспомнил наполеоновскую максиму, что лучшей защитой является нападение, и спокойно уселся напротив. – Составите компанию за завтраком? Что порекомендуете попробовать?

– У Михайлова? – исправник демонстративно обвел глазами убогий зал. – На вашем месте, я бы не рисковал. Хотя… Если очень голодны, попробуйте кашу – её испортить сложнее. Михайлов, принеси гостю, будь добр, – Корсаков успел увидеть крысиную мордочку хозяина гостиницы, на секунду высунувшуюся из дверей соседней комнаты и тут же скрывшуюся обратно. – Позвольте представиться – Родионов, Гаврила Викторович, здешний исправник.

– Очень приятно, Гаврила Викторович. Корсаков, Владимир Николаевич, – он протянул исправнику руку. Тот осторожно пожал её – и перед глазами молодого человека снова мелькнула картина из прошлого. Родионов приветствует бородатого незнакомца в щегольском сюртуке на главной площади, тогда еще не залитой дождем.

– Какими судьбами оказались в нашем Богом забытом городишке? – вопрос исправника в голове Корсакова прозвучал эхом – молодой человек словно услышал его дважды: здесь и сейчас, и несколько недель назад, на площади.

– Путешествую, Гаврила Викторович. Grand tour совершаю по городам и весям нашей империи. Проматываю родительское состояние помаленьку, да статьи для петербургских газет пишу, – Владимир улыбнулся и, не сдержавшись, повторил слово в слово ответ незнакомца в сюртуке. – Привлекла меня та маленькая древняя церквушка над городом, и не смог отказать себе в удовольствии осмотреть её повнимательнее.

Исправник впился в него удивленным взглядом и заметно напрягся.

– Да неужели, господин путешественник? – Родинов придвинулся к столу, упершись в него локтями, явно рассчитывая припугнуть собеседника своими впечатляющими габаритами. – Как же вы смогли её разглядеть-то, ночью и в непогоду?

– Одарен феноменальным зрением, Гаврила Викторович. К тому же товарищ мой высоко отзывался о вашем городке в письмах. Сергей Стасевич, художник. Слыхали о таком?

– Предположим, – исправник внимательно разглядывал лицо собеседника, пытаясь понять, куда тот клонит.

– Только, дырявая голова, забыл он мне написать, где остановился. Явно не в гостинице, иначе бы мы с ним уже встретились. Может, подскажете?

– Может, и подскажу, да только позвольте увидеть ваш паспорт. Хотелось бы убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете. Не сочтите за оскорбление, да только городок у нас маленький и тихий, приезжих мало, а уж чтобы с разницей в несколько недель – так вообще не помню, когда такое случалось. Служба у меня – следить, чтобы порядок никто не нарушал.

– Какие оскорбления, Гаврила Викторович, все прекрасно понимаю. Только паспорта, увы, не имею3. А вот дворянскую карту – извольте, – Корсаков сходил в номер, извлек из походной сумки плотную папку с документами и, вернувшись за стол, предоставил исправнику удостоверение личности.

– Графы у нас появлялись и того реже, – хмыкнул Родионов. – Ну, что ж, друг ваш действительно появился две недели назад и остановился в усадьбе Серебрянских. Это шесть верст4 от города, как раз за старой церковью. Только доберетесь вы туда вряд ли – дороги размыло ливнями. Сами видите – стихия у нас разгулялась.

– Я, пожалуй, испытаю удачу. А что за Серебрянские?

– Когда-то им принадлежала вся округа, – от Корсакова не укрылось, что исправник невольно понизил голос, словно боялся, что его услышат. – Древний род, скрытный к тому же. В городе почти не появлялись, только присылали слуг.

– Любопытное семейство приютило моего друга. Спасибо за помощь, Гаврила Викторович.

– Рад, что смог быть полезен, – исправник поднялся из-за стола. – Если понадоблюсь, то можете найти меня здесь же, на главной площади. Следующий дом за гостиницей.

– Спасибо, обязательно!

Исправник был уже у дверей, когда его остановил вопрос Корсакова.

– Позвольте полюбопытствовать: а когда у вас ненастье разыгралось?

– Дайте подумать, – Родионов задумался, а затем удивленно поднял глаза на гостя. – Да те же две недели назад. А что?

– Праздный интерес.

Полтора месяца назад, кафе “Доминик”5, Санкт-Петербург.

Вошедший солидный господин преклонных лет сразу заметил человека, которому назначил встречу. Тот вальяжно расположился за отдельным столиком у одного из шести окон, выходивших на Невский проспект. Перед ним стояло блюдце со сладостями и чашка кофе, а сам гость рассеянно листал газету. На вид молодому человеку было чуть меньше тридцати, среднего роста, слегка полноват, чисто выбрит, с густыми каштановыми волосами и очками для чтения, закрывавшими половину лица. Никому в голову не пришло бы назвать его красивым, но в его внешности было что-то, привлекавшее внимание.

– Владимир Николаевич? – осведомился пожилой господин, остановившись у столика.

– А, таинственный мсье N, – молодой человек отвлекся от газеты. – Присаживайтесь, прошу.

– Благодарю, что откликнулись на мое приглашение.

– Оставьте! Даже не знаю, что меня заинтриговало больше – ваше письмо или приложенный к нему аванс. У вас, безусловно, эффектный способ вести дела. Только… Чем же я привлек ваше внимание?

– Я навел справки, – пожилой господин внимательно разглядывал собеседника. – Несмотря на возраст, вы успели заработать в определенных кругах двух столиц репутацию человека, разбирающегося в делах… Скажем так, неестественных.

– Давайте уж не будем изъясняться эвфемизмами – оккультных.

– Люди, которым я доверяю, сказали мне: “Помочь может лишь молодой граф Корсаков”. Поэтому, перейду сразу к делу. Слышали вы об эпидемии самоубийств, которая случилась в столице этой весной?