А что же сейчас!? А сейчас она все поняла про себя, про него, про жизнь. И это откровение не позволит ей больше терпеть унижения. Она улыбнулась своему отражению в запотевшем зеркале!

Из ванной выходить не торопилась. Может, уйдет? Он частенько так делал. Раскладывал ее, где придется, и, пока она мылась, уходил.

Но сегодня не ушел. Возился на кухне, кофе заваривал. Уже полностью одет, на рукаве спортивной куртки – мокрое пятно.

Алина молча села у стола. Он вел себя по-хозяйски в ее кухне. И раньше это ее умиляло.

Ах, как ей нравилось ее нынешнее настроение, решительность. Это была она, настоящая. И это чувство пьянило.

– Что с тобой? – Олег сел за стол, придвинул к себе масленку, по-хозяйски выуженную из холодильника. Взгляд строгий, не допускающий промедления, требующий быстрого ответа. А она сознательно молчала и заговорила только, когда увидела, как у него начинают краснеть уши,

– Со мной ничего.

– От тебя пахнет лесом!

– Видимо это дезодорант.

– Идиотка! Лежишь, как бревно бесчувственное, ты что – этого анекдота не слышала?

Она покачала головой. У нее будто прорезалось зрение. Все стало ярким, отчетливым. Она увидела Олега, будто впервые. Лысеющего, неприятно пахнущего, совершенно чужого человека. «Господи! Семь лет»! Кроме этой, никаких мыслей не возникало.

– Странно было бы ждать от меня чувств, когда я лежу голым задом на мокром холодном полу.

Ей было гадко и смешно, она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Но решила не доводить до взрыва – у Олега полное отсутствие чувства юмора и он терпеть не может, когда другим весело.

«Но ведь это у него нет чувства юмора, у меня-то есть». Эта мысль пришла неожиданно, вызвала широкую улыбку, и она не стала ее сдерживать. И тут же последовал взрыв.

Олег швырнул в мойку кофейную чашку и та раскололась о край металлической раковины на две ровных половинки. Одна упала в мойку, другая – на пол.

Алина вздрогнула, сейчас начнется. Нет, он не кричал, а шипел, брызгая слюной, жуткие для нее вещи. Для Алины – влюбленной по уши, живущей только им. До этого дня. До этого самого момента.

– Ты что это, мерзкая дворняжка!? Места своего не знаешь? Ты что возомнила о себе? Да я только свистну, вся учительская ноги раздвинет!

А ей опять смешно, вся учительская – это и престарелый математик Леонид Анатольевич, и трудовик, он же физрук, прокуренный Василий Васильевич. «Какую чушь он городит. Никто не будет раздвигать ноги перед этим ничтожеством. Разве что постоянно сексуально-голодная химичка Татьяна. А она, Алина, больше не будет. Вот так вот»!

Она опять едва сдержалась, чтоб не расхохотаться. Но его ненависть была неприятна ей, и этот человек – мерзок. Она смотрела на него, не вслушиваясь в грязь, что он изрыгает, и думала только одно: «Как я могла»?

– На педсовете промолчишь, уволю, сука!

«А это выход. Скорей всего, придется уволиться. Я его хорошо узнала за эти семь лет. Жизни он не даст». – Алина сняла полотенце с головы, собираясь сушить волосы.

Когда дверь за Олегом захлопнулась и с косяка посыпалась штукатурка, Алина стала искать мобильник, чтобы отключить.

Знала, что после таких взрывов он обязательно будет звонить ночью, чтобы не давать ей спать, продолжать оскорблять.

Она искала телефон в сумке, на тумбочке в коридоре, на полу, все еще влажном. Неужели потеряла?

Бойся гнева тихого человека.

Утром в учительской Алину ждала знакомая картинка – Леонид Анатольевич опять рассказывает про ананасы, а Татьяна Игоревна продолжает его троллить.

– Да что вы?! Перегной же такой дорогой! А вы его целых три части в свой состав!

Но это напрасный сарказм. Леонид Анатольевич его не понимает, живет в своем мирке, с любящей мамой и экспериментами с ананасами. Дал объявление бесплатное, где просит людей в их городе не выбрасывать верхушки ананасов, он заберет.

Насколько Алина знает, никто по объявлению не откликнулся, кому охота заморачиваться, хранить ананасовые верхушки. Но штук пять он по знакомым собрал. Значит, к весне у него будет целых пять экзотических кустов, каких в этих широтах не видали. Озолотится.

Возле окна расположился их трудовик, он же физрук Вась Вась, график какой-то чертил. Несмотря на алкоголизм, он большой любитель разных графиков и таблиц, раскрашенных разноцветными фломастерами. И еще – у него всегда есть деньги, чтобы выпить – он работает еще в паре-тройке школ, берет там часы физкультуры и труда. Поэтому в его распоряжении есть дополнительная почва для самых замысловатых сплетен.

А у Алины опять Гофман, сегодня в четвертом «Б».

Алина вошла в класс и сразу же увидела синяки на лице Саши Жезловой. Ярко рыжая, с тонкой бледной кожей, Саша выглядела еще бледнее от синих и сиреневых разводов на нежном личике.

Хорошее настроение от того, что сейчас она будет делиться с ребятами любимой сказкой, ушло. Хмурясь и внимательно вглядываясь в лица, она начала урок. Слова текли, но души в них не было. Может, сейчас же потребовать, чтобы сказали, кто избил Жезлову? Нет, так не годится, Саше будет только хуже. Если сейчас начать разбирательство, ее опять изобьют, уже по ее, Алины, вине.

Саша сидела, внимательно слушая. Огромные зеленые глаза смотрели на Алину с восторгом, рыжие волосы, заплетенные в косицы, растрепались.

По глубокому убеждению Алины – Саша – ангел. У нее внешность ангелов с картин Боттичелли. Но дело не только в этом. У девочки простодушие святой, она бесхитростна и открыта. И у нее странная, поразительная особенность – видеть вещие сны.

Алина обожала с ней разговаривать. Саша видела сны каждую ночь. И они всегда сбывались. Иногда она видела какие-то неважные мелочи. На следующую ночь что-то глобальное.

Алина ей снилась в лапах у чудовища. А разве нет? Ее безумные отношения с директором вполне можно назвать: «в лапах у чудовища». Все так, монстр приходил к ней вечерами семь долгих лет.

Но Саша, после того, как рассказала сон о красавице и чудовище, подбежала через пару дней и поведала, что видела Алину в прекрасном саду с желтыми розами. С каким-то человеком. Незнакомым, но хорошим. Желтые розы росли у Алины на даче. И Саша знать об этом не могла.

Этот сон про желтые розы давал надежду, что сад и хороший незнакомый человек рядом с Алиной – ее ближайшее прекрасное будущее. Почему, нет?

Наверное, глупо и несолидно верить в сны рыжей девчонки. Но Алина верила. И воспоминания об этом сне давали ей надежду, не позволяли отчаиваться, прибавляли сил. И намекали, что счастье обязательно придет, ему ведь тоже интересно.

Весь урок Алина вглядывалась в лица детей. Она наверняка знает, кто избил Сашу.

В классе есть три бандюгана. Они могут издеваться просто так, из любви к искусству. Второгодники. Какое же это издевательство над остальными детьми – второгодники! Здоровые тринадцатилетние лбы, они гнобили десятилеток: лапали девчонок, избивали мальчишек.

Нет, не получалось сегодня наслаждаться Гофманом, сашино лицо в сине-фиолетовых разводах сбивало с мысли.

Во время переклички Алина узнала, что сегодня нет Светы Сергеевой, у нее младшая сестра попала под машину, умерла, вчера похоронили, и Света придет только на следующей неделе.

Прозвенел звонок на перемену и Алина кивком оставила Сашу в классе. Присела к ней за парту, попыталась поговорить.

В класс входили и выходили дети. На задней парте играли в карты второгодники. Разговаривать невозможно!

Алина взяла Сашу за плечо и вывела в коридор. Стали в неглубокой нише, где не было бегающих и вопящих учеников.

– Алина Сергеевна, разве я виновата, что вижу эти сны? И как я могла не сказать? Я ведь думала, что это как-то поможет, что этого не случится!