Тот придвинулся к экрану.

– Что у тебя с глазом?

Доктор заерзал, чувствуя неладное, и взялся за мышку компьютера, похоже готовился в любой момент перекрыть кислород нашему разговору.

Я вдруг взглянул на электронные часы на столе доктора – пять минут шестого. А это идея! Но дядя Джон не поймет. Шон – вот он догадается наверняка.

– 505! – выпалил я.

– Что? – нахмурился дядя Джон.

– Передай это Шону, моему другу из соседнего дома. Скажи, это номер моего электронного шкафчика в школе. Пусть сдаст мою контрольную. Запиши электронный номер – 505.

– А, хорошо, конечно, я поговорю с твоей классной, чтобы тебе передали задания.

Доктор кашлянул.

– Сожалею, вынужден прервать разговор, Нику пора отдохнуть.

– Конечно, выздоравливай, когда я могу… ?

Но доктор уже выключил связь.

Я вернулся в палату, меня охватило отчаяние. На что я надеялся? Что Шон поймет мое сообщение?

На ужин принесли филе рыбы и картофель. На этот раз на вид и вкус все было более съедобным. Я съел все, потому что не знал принесут ли мне еду ночью. В предыдущей больнице я спасался сладкими батончиками.

Еще позже доктор занес мои книги.

– Я обычно ем еще в середине ночи, – сказал я доктору.

– Понимаю, тебе нужны силы на восстановление, еду принесут.

Почти всю ночь я провалялся в кровати. Жутко отлежал все бока на неудобном матрасе и окончательно впал в отчаянье.

Утром доктор зашел ко мне. Я заметил в его руках наушники наподобие тех, что были на старушке и похолодел.

– Сегодня я установлю прибор, который обеспечит твою безопасность. Любое изменение жизненных показателей будет записано. В случае критического состояния к тебе сразу придет реаниматолог. Надевать его будем почти в каждый день после лечебных процедур, сегодня тестовая примерка.

Оказалось, что уши прибор не закрывает – от дуги, которая делала его похожей на наушники шли провода с липучками на конце, их присоединили к моей голове, для чего доктор слегка побрил волосы на макушке, чтобы прикрепить датчик к коже.

Прибор был тяжелым, мне сразу захотелось сорвать его. Станут ли его надевать на меня силой? Неужели и на такие процедуры давал согласие дядя Джон? Я никогда в это не поверю! Он всегда переживал за меня, порой больше, чем Ханна, потому что знал, что я для нее значу.

На завтрак мне принесли кашу с малиновым отливом, я принюхался и почувствовал знакомый запах микстуры, отодвинул тарелку – на этот раз обойдемся без снегопада.

Ко мне зашла медсестра и сняла прибор, я с наслаждением почесал голову.

– Идемте на прогулку.

Наконец-то. Никогда раньше на пару суток я не оставался без выхода на улицу, от нехватки свежего воздуха голова болела почти постоянно.

Мне выдали мои ботинки и куртку, которую пришлось надеть прямо на халат, потому что другой одежды мне не дали. К счастью, кто-то заботливо почистил их от травы. Я с надеждой пошарил по карманам – пусто, хотя я точно оставлял в одном из них коробку леденцов.

Когда мы вышли на улицу, медсестра объяснила мне, что гуляем мы отдельно от других пациентов, разговоры между больными запрещены. На улице медсестры оставались в медицинских масках. Скрывают свои лица, потому что эта больница не так чиста, как кажется? Или так положено, чтобы не заразить случайно чем-то уникальных пациентов?

Я прошелся по длинной дорожке сада, незаметно посматривая на других пациентов. Нас было восемь человек, с каждым – медсестра в маске. В основном, все пациенты были преклонного возраста.

Я увидел старушку соседку. С нее тоже сняли аппарат, она заметила мой взгляд и тепло улыбнулась. Я хотел бы поговорить с ней, но медсестра взяла ее под руку и повела в другую сторону.

Одна девушка выглядела лет на двадцать, то есть внешне мы были одного возраста, она сидела на скамейке с закрытыми глазами, поджав под себя ноги и время от времени вскидывала руки вверх. По глазам медсестры можно было понять, что она улыбается под маской. На минуту я почувствовал, что нахожусь в психиатрической лечебнице. После короткой прогулки меня проводили в душ.

После душа, я хотел вернуться в палату, но медсестра сообщила, что меня ждет доктор Колкин, и вручила мне еще одно сухое полотенце.

Мы спустились на первый этаж, затем свернули в коридор, пол которого был покрытый каменной плиткой. Я почувствовал запах хлорки, стало труднее дышать.

Медсестра открыла высокие двери, и я с удивлением увидел достаточно большой бассейн. Этого мне еще не хватало! Я терпеть не мог хлорную воду, к тому же достаточно плохо плавал. Медсестра ушла, прикрыв за собой дверь. Наконец, я заметил доктора Колкина в дальнем углу бассейна в шапочке для плавания и плавках, он приветственно помахал мне рукой.

– Все в порядке? Завтрак съел?

– Да, – буркнул я угрюмо.

За последние дни я начал автоматически отвечал на вопросы враньем. Если раньше я мог уйти от ответа, сменить неудобную тему, когда, например, кто-то спрашивал меня, как я успел написать такой хороший реферат за один вечер, то теперь в голове была пугающая пустота. Похоже стресс лишил меня возможности культурно разговаривать, и ответы вылетали сами по себе, те, которые, на мой взгляд, звучали максимально безопасно.

Я услышал странный звук, похожий на тявканье. Как я раньше не заметил ее? Маленькая болонка скользила по воде и почти не гребла лапами и не поднимала брызг. Картина была такая, если бы ее тянули за веревочку, которой, естественно, не было. Я уже догадывался о гипнотических способностях доктора, но подобное видел впервые и был поражен.

– Полезай в воду, – скомандовал доктор.

Я уныло поплелся к лесенке. Он подал мне трубку для ныряния и велел лечь на воду на живот и расслабиться. Подобное нас просили сделать на уроках плавания в начальной школе. Я плохо слышал из-за воды, но, кажется, доктор что-то говорил. Очередной гипноз? Хочет научить меня спать в воде? Сколько мне так лежать?

Мне надоело, и я встал на ноги.

– Что вы со мной делаете?

– Мы попробуем повторить твое рождение. Я введу тебя в нужное состояние, есть надежда что твой мозг перезагрузится и сам исправит ошибки.

Мы провели в бассейне еще минут пятнадцать, когда забежала медсестра и срочно позвала доктора со словами: «Ей стало хуже».

Как стремительно Колкин вылетел из бассейна, я понял, что дело серьезное. С облегчением вылез из бассейна вслед за ним. Медсестра проводила меня в душ.

Когда я возвращался в палату, увидел, как увозят старушку из соседней палаты на каталке, врачи шли спокойно, никуда не торопясь. Зрелище неприятно взволновало меня, я почувствовал очередную волну слабости, в глазах потемнело, но я уже знал, что за этим последует, поэтому, глубоко дыша и контролируя себя, сел в незаметный угол коридора. Через пару минут я снова чувствовал свое тело, встал и пошел в палату.

Значит я научился справляться, смог не упасть. Главное больше не допускать, чтобы мне кололи уколы, после которых я еще долгое время обездвижен.

Я вдруг ясно понял две вещи – доктор похоже безумен, и одержим и мне пора убираться отсюда любыми путями. Я не могу связаться с родными и друзьями. Что будет, если при очередном видеозвонке, закричать дяде Джону, чтобы звонил в полицию? Но я не знаю адреса центра, знает ли дядя Джон?

Почему Ханна до сих пор не попыталась дозвониться до меня? Знает ли она что я здесь? Скорее всего нет. Дядя Джон ей не сказал, в этом он прав. Ханне нужно думать сейчас о ребенке, она на семнадцать лет отложила его рождение ради меня, и теперь свои проблемы я должен решать сам.

Значит нужно бежать. Открыты ли входные двери сейчас, есть ли охранник на входе? Можно ли спуститься из окна, как добраться потом до города? Что сделают со мной, если поймают? Ценен ли я доктору живой? Можно ли попросить о помощи кого-то из персонала, например, передать письмо дяде Джону? Я не знал ответа ни на один вопрос.