– Не беги, пока я не скажу, а потом побежим со всех ног, – предупредила Мила.

Небо порозовело. Через час рассвет. Я встал полюбоваться утренним небом, город еще не проснулся. Сколько рассветов я встретил в одиночестве, они в каждый раз умело поражали меня своей непохожестью друг на друга. Я впитывал эту красоту годами, но природа умудрилась в очередной раз заставить биться сердце чаще, разлив розовые краски на светлеющем после ночи небе.

Я загляделся на половинку луны, висящую высоко над облаками. Она была похожа на пирожок и медленно плыла по своему вечному пути.

Олли заворочалась, я подошел к ее кроватке и качнул колыбельку, если она проснется, придется отнести ее Ханне, а она, кажется, совсем недавно только заснула. Я любовался сестрой. Она как рассвет, чистая, новенькая часть этого мира. Подумать только, она недавно родилась, а уже обошла своего старшего брата – умеет такую фантастическую для меня вещь – спать. Олли снова сладко засопела.

Я тихо подошел к своей кровати и лег. 17 лет я прожил в нашей родной квартире со своей семьей. Теперь мы начинаем новую жизнь здесь, в Нью-Йорке. Я не могу спать, но мне повезло с моей семьей – они, не задумываясь, улетели со мной в другую страну, оставив дом, имущество, работу, друзей, родных. Ханна рискнула улететь за две недели до рождения своего первенца ради моей безопасности. Мне повезло с моим другом, благодаря Шону ко мне пришла на помощь Мила и ее родители.

Олли завозилась в кроватке затем начала плакать, я осторожно взял ее на руки, и стал покачивать. В комнату вошла Ханна, ее волосы были спутаны, одежда помята, но она улыбалась, у нее сработала радио-няня.

– Спасибо, что покачал ее. Я немного поспала, – она забрала малышку и ушла к себе.

Я старался помогать Ханне всегда, когда был дома, в особенности по ночам, из-за переезда она лишилась помощи подруг и родных.

Дядя Джон проходил стажировку, надеясь получить новую работу. Я же наконец смог устроиться в кафе. Моя давняя мечта сбылась, я мог учиться у профессионалов, к тому же это приносило хоть и небольшие, но такие нужные нам сейчас деньги.

Я прошел на кухню и достал рисовую запеканку с тыквой из духовки. Дядя Джон вошел следом за мной и направился к столу, потирая глаза, высыпал пару ложек быстрорастворимого кофе в чашку.

– Я могу готовить тебе кофе по утрам, – сказал я, – Ты же любишь свежесваренный.

– Все нормально, – отмахнулся он и улыбнулся, – Все наладится, мы уже это проходили, когда ты был маленький, после тебя Олли просто сокровище, она хотя бы спит.

Мы, улыбаясь сели завтракать. С появлением Олли дядя Джон просто светился счастьем, несмотря на недосып, наш переезд и поиски работы.

– Выключался сегодня? – спросил он с интересом.

– Нет, – я покачал головой, – Вчера да, минут на 15, но сегодня я дежурил у колыбельки, поэтому даже не настраивал себя.

– Ничего, теперь нас трое мечтающих о сне, в твоей команде прибавилось.

Мы тихо рассмеялись.

– Жду тебя в машине.

Дядя Джон по-прежнему подвозил меня с утра, это немногое из того, что может напомнить нам прежнюю жизнь.

– Месяц назад я вез тебя в школу, а сегодня на работу. Глазом моргнуть не успею, как Олли побежит в детский сад.

– Я и сам о таком даже подумать не мог.

Перед вылетом Стэп передал мне новый паспорт, понимаю, что он вряд ли был получен законно. Документально мой возраст увеличился на пять лет, поэтому Ханна и дядя Джон автоматически перестали быть моими опекунами. Теперь все документы я мог подписывать сам, это исключало риск попадания в подобные учреждения, плюс нас не могли запугать лишением опекунских прав. Для меня это значило даже больше, чем безопасность. Во-первых, я наконец мог не стесняться несоответствия своего возраста и внешности. Я начал больше принимать себя. Мне не было жаль этих пяти лет, ведь я прожил каждую минуту своей 17-летней жизни, поэтому, по сути, мне и было 22 года. Во-вторых, я наконец, смог найти работу, в статусе подростка это было сделать проблематично.

Мы решили, что пока моя история не забудется, или пока я не научусь спать, дорога домой нам закрыта. Кстати, небольшие результаты у меня уже были. Пару раз в неделю из-за сильной усталости или любого стресса я чувствовал потемнение в глазах и слабость, но уже научился успевать принимать сидячее положение, а один раз умудрился даже лечь. Время вынужденного отдыха увеличилось, но это не было настоящим сном. Во-первых, я все видел и слышал, во-вторых, это состояние настигало меня внезапно, доставляя социальные неудобства. Например, в первый рабочий день от непривычной физической нагрузки я вырубился прямо на кухне. Хорошо, что не держал в руках какой-нибудь только что сделанный замысловатый десерт. К счастью, мне удалось оправдаться, что сильно заболел живот.

Я работал помощником кондитера в кафе "Праноми". Надо сказать я оббивал пороги различных кафе ни один день, всем требовались работники с опытом или хотя бы с образованием. Опыт у меня был большой, но только в пятом кафе управляющий мистер Промс согласился его оценить без подобающих бумажек.

Меня отправили на медкомиссию, которую я прошел за пару часов, жутко волновался за анализы после больничных уколов и питания, я ведь даже не знал, чем меня пичкали, но к моему облегчению противопоказаний к работе у меня не нашли.

Потом была испытательная рабочая неделя, где я работал на подхвате у кондитера. Конечно, не было ничего скучнее быть подающим соль, сахар и другие ингредиенты. Мне хотелось начать творить, но шеф-повар предупредил, что в их кафе есть классические рецептуры, которые они не планируют менять. Работа не требовала много усилий, я успешно прошел испытательную неделю и перешел на должность кондитера.

Су-шефу Невгелю нравилась моя работа, он советовал мне закончить поварские курсы и хотя бы 12 класс, потому что из школы я отчислился со справкой о прослушивании программы 11 классов, которую получили и выслали Ханне родители Милы. Я решил поработать какое-то время, а потом, получить нужное образование. Невгель был всегда добр ко мне и научил многим кулинарным хитростям, о которых я и не догадывался.

Я все больше задумывался о гармонии и балансе всего живого. Я лишен сна и нормального развития организма, но имею рядом людей, с которыми могу это пережить.

Шон почти перестал писать мне, он был сейчас полностью погружен в учебу, к тому же начал встречаться с Милой. Это случилось сразу же после моего вызволения из больницы. Когда они провожали меня, у самолета уже держалась за руки.

После всего случившегося мое настроение часто менялось: то меня переполняла любовь к близким, хотелось делиться своим теплом, помогать Ханне, готовить для людей вкусные блюда. В другое время возникали мысли о непринятии себя, накрывали размышления о том, кто я такой и что меня ждет. В голове проносилось множество вопросов без ответов, накатывали приступы тревоги, и тогда я замыкался в себе, с трудом шел на контакт с близкими.

Я задавал себе вопросы один сложнее другого. Как быстро я буду стареть, если все-таки не научусь спать? Два месяца не прошли бесследно, внешне я стал выглядеть еще старше. Я раздумывал о том, смогу ли в будущем создать свою семью, боялся, что Колкин найдет меня. Винил себя, злился.

По мнению Ханны это просто сложный возраст, плюс переезд и появление второго ребенка в семье. Но я знал точно, что не успокоюсь, пока не начну спать.

***

Однажды мы созвонились с Шоном по видеосвязи, он показывал мне ремонт в своей комнате.

– Даже не верится, – усмехнулся я, – Твои обои с машинками наконец поменяли.

– Да-да, они же все были исписаны ручкой, помнишь? Когда мне что-то срочно требовалось записать, я писал прямо на стенах.

– Ты говорил, что возможно родители так быстрее сделают тебе ремонт.

Шон смеялся.

– Что же на них нашло?