Я дал себе слово, что обязательно выясню, что произошло тем вечером. На самом деле.

Катарина не пошла на похороны, и я не мог ее винить за то, что мать не пожелала смотреть на то, как ее единственного сына зарывают в яму. Когда мы с отцом вернулись домой, она сидела одна в тишине гостиной и выглядела хрупкой, оглушенной и потерянной. Папа наклонился и прикоснулся к плечу жены – легкое прикосновение, после стольких лет брака, заменившее объятия.

На поминки постепенно начали подходить гости, но я чувствовал, что если еще хоть один малознакомый человек сунется ко мне со словами сочувствия, я сорвусь. Поэтому, миновав местных женщин, тихо роняющих слезы на тарелки с бутербродами, колбасными рулетами и пирогами, плотно обернутыми пищевой пленкой, я поднялся наверх.

Переодевшись, я сел за письменный стол Дэйтона, включил компьютер и, перед тем как продолжить взламывать пароли на обнаруженных мною папках с сомнительным содержимым, я первым делом просмотрел социальные сети девушек, побывавших здесь неделю назад.

Я видел их на похоронах. Я не был до конца уверен в том, что они придут, но ведь не зря же говорят, что убийцы возвращаются на места своих преступлений и частенько заявляются на похороны своих жертв. Они подошли уже под конец церемонии и держались на расстоянии. Я пытался не смотреть в их сторону, но в итоге только и делал, что изучал каждую из них взглядом.

Отец не смог дождаться конца церемонии, и я поспешил за ним к выходу с кладбища. Убедившись, что он в порядке и сможет доехать домой, я надел мотоциклетный шлем и, вставив ключ в зажигание супербайка Дэйтона, не сумел удержаться и обернулся, чувствуя, как на висках начали пульсировали вены – по аллее к выходу, ровным, невозмутимым шагом со строгой осанкой старых балерин, шествовали девушки. Через пару минут они сели в джип и уехали. Я едва поборол желание проследить за ними.

Девушки, подобные им не раз встречались мне, однако об этих невозможно было не думать. Найти Джаки Годелив – блондинку, что приводил к себе Дэйтон в тот вечер не составило никакого труда. В ее аккаунте, зарегистрированном в единственной социальной сети «Facebook» почти не было личных фото и видео, зато было полно постов о благотворительности, связанной с животными. Но вот профиль брюнетки с каре отсутствовал во всех известных мне социальных сетях, однако путем нехитрых махинаций мне все же удалось выяснить ее имя – Аделаида Делайт. Однако на этом все. Поиск в «Гугле» в ответ на комбинацию Аделаида + Делайт выдавал мне информацию о ее бабушке – Луизе Делайт, до замужества Реарден, владелице похоронного дома в городе. Искать информацию об остальных троих незнакомках я не стал.

Через несколько часов мне все-таки удалось взломать пароль на папке, дата изменения которой была совсем свежей относительно остальных, но я не был до конца уверен, хотел ли знать, что внутри. А там были десятки видео. Понимая, что вот она – точка невозврата, черта, переступив которую, пути назад уже не будет, я клацнул мышью по самому старому видео двухлетней давности.

На мониторе возникла все та же комната, правда обстановка была немного иная. Следом появились русая девушка и сам Дэйтон. Поначалу все шло гладко и девушке нравилось происходящее, чувствуя себя каким-то извращенцем, я промотал видео ближе к концу. Видео не закончилось чем-то принципиально новым для меня, но и ничего из ряда вон выходящего тоже не было. Я облегченно выдохнул.

Дэйтон снимал секс с девушками. Само по себе это было не бог весть какое преступление, конечно, но почему-то я был более чем уверен, что девушки не давали на это своего согласия. Просмотрев с десяток видео с шестнадцатилетним Дэйтоном, я перешел к прошлому году, боясь того, что могу там найти. Хоть Дэйтону не было оправданий, я надеялся, что случай с той девчонкой был единичный и он вовсе не тот, кем его, я уверен, считают те девушки.

А я сам?

Но мое сердце пропустило удар, когда на одном видео он толкнул девушку на кровать и, наматывая ее длинные огненно-рыжие волосы на кулак, грубо начал стаскивать с ее бедер джинсовые шорты. Девушка умоляла не делать этого, но он лишь сильнее вжал ее голову в матрац и жестко взял сзади. Не в силах смотреть дальше, я поставил видео на паузу и спустился в подвал.

Я молотил грушу до тех пор, пока не ссадил кожу на костяшках пальцев, пока футболка не поменяла цвет, пропитавшись потом. Как может человек измениться так сильно и так глубоко, что остается лишь удивляться – как ты вообще мог думать, что знаешь его?

Наконец выплеснув гнев, я остановил грушу, вытер лоб подолом футболки и вышел на улицу. Прижимаясь лбом к прохладной стене дома, старался медленно вдыхать и выдыхать свежий ночной воздух, наполненный запахом сосны, растущей у дома и скошенной травы, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

В немецком языке есть слово «hassliebe» – чувство, колеблющееся между любовью и ненавистью. Именно его я испытал, узнав, что единственный человек, которого я любил больше, чем собственных родителей и которого похоронили всего несколько часов назад, неоднократно насиловал девушек и снимал это на видео.

Почему ни одна из них не подала на него заявление в полицию? Мешал стыд, что все узнают? Страх, что им не поверят? Опасение, что Дэйтон ответит какой-нибудь ужасной местью? Поэтому все они сомневались давать показания против него? Если бы хотя бы одна из них пошла до конца и от нее бы не отмахнулись, возможно Дэйтон сейчас был бы жив.

«Ты же в курсе, что делают в тюрьмах с такими как он? – напомнил голос. – Ты бы предпочел для него такую жизнь взамен смерти?»

И в первые за все это время я подумал, что такой исход – не самый худший из финалов.

И устыдился своих собственных мыслей.

Невероятная удача, что одна из двоих потенциальных подозреваемых осталась в городе. Днем она строит из себя строгую управляющую семейным похоронным бюро, а по ночам танцует в баре pole dance[6].

Похоже, Аделаида, пришло время узнать настоящую правду.

Тем не менее, не могу же я заявиться к ней на порог со словами: «Хэй, салют, меня зовут Спайк и я брат Дэйтона. Он умер три года назад. Я вот что хотел сказать: я уверен, что ты и твоя подружка каким-то образом в этом замешаны. Что говоришь? Почему я так думаю? Да я тут нашел запись того вечера с веб-камеры компьютера Дэйтона. Там правда видно, что он собирается изнасиловать девушку и записать все это на камеру, но ты ему помешала, вот непруха-то, а потом что-то странно подозрительное происходит в коридоре, после чего я узнаю, что Дэйтон мертв – проломил череп, «упав» с лестницы».

Разумеется, я не могу так сделать. В лучшем случае, она примет меня за психа, если вообще откроет дверь. В худшем – вызовет полицию, сообщив, что возле ее дома ошивается странный псих и обвиняет ее в убийстве трехлетней давности.

Я не могу никому показать видеозапись, так как это скомпрометирует Дэйтона. Да, мне больно от того, что он делал, я чертовски зол на него и ничто в этом мире не может оправдать его действий. Да, мне бесспорно жаль тех девушек, которым пришлось пройти через это, но, черт возьми, это мой брат и я не хочу, чтобы кто-то рылся в его грязном белье, особенно если принять во внимание тот факт, что он гниет в могиле в шести футах под землей.

Даже если я совсем отчаюсь и пойду в полицию, предъявлю им доказательство, – прошло уже три года. Если следователи не обнаружили ничего подозрительного тогда, то сейчас и подавно шансы практически сведены к нулю. Эта парочка искусных лгуний, очень умных и достаточно хитрых, чтобы выйти сухими из воды. «Он собирался меня изнасиловать!», «Это была самооборона! Вы же видите, что он встал после того, как я ударила его по голове и отлично себя чувствует!», «Он был пьян, потерял равновесие и упал, а мы испугались и никому ничего не сказали, потому что боялись, что его смерть свалят на нас!» – скажут они в один голос и их отпустят за не имением доказательств. Занавес. Нет, мне нужно что-то посерьезнее, чем видео.