Я должен был получить эту работу. «Так я убью сразу двух зайцев, – думал я, – заработаю хоть какие-то деньги и сближусь с Аделаидой». Наконец заметив, что я еле сдерживаюсь, чтобы не заблевать все вокруг, Донна спокойно произнесла, поправив на довольно крупном узком носу с горбинкой (придававший все больше сходства с птицей) очки тыльной стороной руки:

– Скажу сразу – ты не привыкнешь. Туалет в конце коридора, но можешь и сюда, – указала подбородком на раковину, – меня не стесняйся.

После чего троакар начал работать в обратном направлении: теперь по нему в грудную клетку и живот стало поступать дополнительное количество химического коктейля с еще более высокой концентрацией химических веществ.

– Не переживай, – вдруг произнесла Донна, – если Лютер сразу не захлопнул дверь перед твоим носом, значит ты уже принят.

Я попытался выдавить из себя радостную улыбку, а сам, помимо всего прочего, думал лишь о том, что запах сирени теперь будет ассоциироваться для меня исключительно со смертью. И что я еще долго не смогу забыть Дарлу, свой первый труп. Она словно заклеймила меня и теперь я всю жизнь буду таскать на себе ее отметину, глубоко врезавшуюся в кожу. Я ее никогда не забуду. Это как первая любовь, будь она неладна. И ни один труп, с которым я буду иметь дело, не сможет занять ее место. Даже если мне в руки попадет мой знакомый или даже родственник, эффект все равно будет уже не тот. И что в ближайшее время я вряд ли смогу предоставить кому-нибудь [из живых] свои услуги массажиста. Слишком уж остро впечатление.

– Лимон добавлять? – спросила Донна, разливая по кружкам таиландский чай, после того, как мы забальзамировали Дарлу и придали ей «естественный» вид.

– Да, пожалуйста.

Я завороженно следил за тем, как синий цвет чая медленно превращался в фиолетовый. Мы сидели в углу, достаточно далеко от тела, за маленьким столом, покрытым клеенкой в цветочек и ели яблочный пирог. Из радио доносился баритон Джеймса Хэтфилда – фронтмена группы «Metallica».

– Почему печи выглядят так, словно их построили тысячу лет назад?

– Милый мой, они современные, но да, согласна, что они до сих пор похожи на первые модели 1870-х годов – десятитонные глыбы из стали, кирпича и бетона.

– Я думал, что все уже давно перешли на компьютеризированное оборудование.

– Думаешь, это хорошая идея? – Донна добавила себе в чай пару кубиков рафинированного тростникового сахара. – Понимаешь, Спайк, компьютер способен кремировать тело только тогда, когда оно находится в идеальном состоянии. В противном случае, машина начинает неистово пищать, сообщая тем самым, что кремация окончена, хотя на самом деле тело еще и наполовину не сгорело. Ты открываешь дверь, а внутри тебя ждет, дико извиняюсь, подгорелый кусок мяса. Страшное дело эти ваши компьютеры.

Лютер, как и обещал, явился за мной минута в минуту и велел идти за ним. Несмотря на наше странное знакомство, Донна мне очень понравилась, а пироги она печет просто язык проглотишь. И лучше бы я был у нее «мальчиком на побегушках» и делал с этими телами все, что она скажет, лишь бы не идти сейчас куда-то с этим странным типом.

Под строгим надзором Лютера я вытащил из холодильника тело какого-то мужчины и положил его на скрипучую каталку. Затем, когда я привез тело в крематорий, он ловко поместил мужчину внутрь печи и выставил все настройки на передней панели. Я лихорадочно следил за каждым его движением, пытаясь ничего не упустить.

– Значит так. – Лютер выключил вторую работающую печь, нацепил защитные очки на лицо и открыл дверь. – Тут все, – заключил он, взял в руки инструмент, похожий на металлические грабли и показал мне несколько движений. – Вот этим выгребешь оставшиеся кости из печи. Я доходчиво объясняю? – После чего взглянул на карманные часы, сунул мне в руки защитные очки и добавил: – Через два часа сделаешь то же самое с прахом из другой печи. Это и есть твоя работа. Остальное потом. Мне надо идти.

Вот так просто я стал оператором кремационной печи, находящимся на низшей ступени иерархии смерти. Я не знал, с какого боку мне подступиться к Аде, потому что у меня возникло стойкое впечатление, что к ней и на хромой козе не подъедешь. Я долго и упорно размышлял над этим, пока совершенно случайно не наткнулся в Интернете на объявление о поиске сотрудника к ней в бюро. Я незамедлительно позвонил и после довольно странного разговора, в котором я максимально кратко изложил суть своего звонка некоему мужчине (судя по всему это и был Лютер), меня пригласили в бюро на собеседование. Я думал, мне придется заполнять ворох анкет с вопросами типа: «Почему Вы заинтересованы в работе в похоронном бюро?», или «Готовы ли Вы проявлять гибкость на работе и выполнять дополнительные обязанности, не входящие в должностную инструкцию?», или «Кем Вы видите себя через пять лет?». На деле же все оказалось гораздо прозаичнее.

Я бы солгал, что никак не представлял себе эту работу. На самом деле я был практически уверен, что буду закидывать трупы в огромные печи, задирать ноги на стол, жевать попкорн да нон-стоп слушать музыку, становясь с каждым днем тем самым парнем, который совершенно невозмутимо смотрит в глаза смерти и готов ко всему, что последует после нее.

Лютер – мой заместитель, – загорелый мужчина в возрасте сорока двух лет, с крупными, симметричными чертами лица и с пронизывающим взглядом из-под прямых, скошенных бровей, от чего он всегда выглядит устрашающе, оповестил меня о том, что во время моего двухдневного отсутствия, в течении которых я проводила время с Джейн, нанял человека на должность оператора кремационных печей, чему я несказанно обрадовалась, поскольку предыдущий работник проработав полгода, одним прекрасным днем просто на просто исчез. Позже я узнала, что он переехал в Эквадор в коммуну утопистов, где нарек себя Блаженнейшим и сейчас разводит лам. Я за него очень рада, но все-таки от такой услуги как кремация мы не можем позволить себе отказаться, поэтому разместили в Интернете объявление о поиске оператора, на которое откликнулось аж три человека. Лютер выбрал двадцатичетырехлетнего парня по имени Спайк.

– Почему ты сделал выбор в его пользу? – поинтересовалась я полушепотом у Лютера во время обеда.

Мы сидели в небольшом закутке, сооруженным между залом для посетителей и морозилкой (так мы называем холодильные камеры для тел), служащим сотрудникам мини-кухней и нервно поедали лапшу быстрого приготовления. Несмотря на то, что был полдник и в это время дня в бюро очень редко заходили клиенты, мы все равно старались особо не рассиживаться, боясь, что в любую минуту в бюро могут прийти люди, чтобы отдать распоряжение о похоронах или кремации. Мы должны быть профессионалами, а не казаться ими.

– Странно, но он напомнил мне тебя в детстве. – Лютер сделал глоток воды из пластикового стаканчика. – Я решил дать ему шанс.

– И как его успехи? – Из-за острого мои глаза начали слезиться, а рот горел, из-за чего я открыла его, шумно вдохнула и, задержав дыхание, начала размахивать ладонью перед ртом в надежде, что это поможет.

– Знаешь, на удивление хорошо. – Мужчина передал мне стаканчик воды. – Напортачил всего четыре раза и то по мелочам. Донна от него в восторге, говорит, наконец-то появился человек, разбирающийся в музыке, – произнеся это, мужчина демонстративно закатил серо-голубые глаза.

Мы столкнулись в коридоре, когда Спайк направлялся из холодильной камеры, толкая перед собой гидравлическую каталку с телом в зал для кремации, а я как раз несла ему разрешения от родственников умерших на завтрашний день. Я была приятно удивлена тому, как ловко он управлял каталкой, ни разу не врезавшись в стену или дверной проем. Интересно, он уже обнаружил наш холодильник для еды в одной из камер?

– Вижу, ты уже освоился, – сказала я.

– Более или менее, – приветливо ответил парень низким, хрипловатым голосом, будто диктор, озвучивающий за кадром военный документальный фильм: одновременно отстраненный и бесстрашный.