Теофания-Феофано сказала то же, что Деметриос: повидаться-то можно – на пиру, да только в присутствии мужа свекровь рта не раскроет. Не положено.

– Неужто совсем невозможно? – спросила Ольга, поглаживая свою соболью столу. Серебристый зверек водился только в дальних северных лесах, княгиня получала его в дань от вятичей.

Блудня тоже потрогала переливчатый мех. Запросила сорок шкурок. Сошлись на двадцати.

Теофания кинула на княгиню взгляд из-под длинных ресниц. Та коснулась собольей накидки, слегка кивнула: уговор есть уговор, но смотрела теперь лишь на старшую августу.

Что там понаписано, в Платоновом трактате, Ольга помнила смутно и про спящего государя придумала только сейчас, но Елена вряд ли книгочея, у византийских женщин ученость не в обычае. Надо было с первых же слов заинтересовать собой старшую императрицу, и это получилось.

– Не удивляйся, деспина, – продолжила Ольга, назвав цесарицу титулом, принятым у греков. – Я выучила ваш язык и грамоту в Киеве.

– Ты из ученой семьи? Я и не знала, что в Росии есть книжники.

Первая задача была достигнута. Разговор завязался.

– Нет, я дочь простого пахаря.

На самом деле Ольгин отец был варяг и воин, который скорее закололся бы своим мечом, чем прикоснулся бы к сохе, но армянским крестьянином был отец императрицы, покойный базилевс Роман Первый. Престола он добился хитростью, доблестью и жестокостью. Человек, обладающий тремя этими качествами, да если ему сопутствует удача, способен подняться на самую высокую гору.

Елена взглянула на собеседницу с еще большим любопытством.

– Как же ты стала княгиней?

– В юности у меня были крепкие руки. Я помогала своей семье, работала лодочницей на речной переправе. Однажды я перевезла с берега на берег путешественника в плаще на алой подкладке. Я знать не знала, что это одежда княжеская, называется «корзно» и что я везу наследника престола. Мы разговорились, он не пожелал выходить из лодки, и я тоже не хотела, чтобы красивый юноша ушел…

Эту сказку Ольга в свое время придумала для маленького сына, когда Святослав подрос и стал интересоваться покойным отцом.

На самом деле за Игоря Киевского ее выдали против воли. Собрали в Плесковский детинец на смотрины местных девок из варяжских селений: златокосых, статных, широкобедрых и чтоб непременно звали Хельгой. Жрец-годи отбраковал тех, кто заражен злым духом или распечатан. Осталось восемь. Поставили перед крыльцом в ряд. Вышел рыжий, дерганый мужичонка в алом плаще (вот единственное, что было правдой), уставился часто мигающими глазками. Другие девки умильно заулыбались, одна Ольга насупила брови и сжала губы. Дура была, не знала людей. За суровость Игорь ее и выбрал. Сказал: «Вот эта одна на княгиню похожа, остальных гнать».

– Но я не знала, сколь одинока судьба жены государя, – продолжила Ольга, угадывая, что и Елена тоже должна была хлебнуть женской доли, как же без этого. – От одиночества я стала хворать. Ко мне в терем пускали лекаря-евнуха. Он был грек, великий читатель книг. Всему, что знаю, я научилась у него.

– А где теперь твой друг и учитель?

– Умер, – соврала Ольга. Деспине незачем знать, что Деметриос еще десять лет назад был отряжен в Царьград и все это время слал отсюда донесения.

– Правду ли рассказывают, что ты отомстила мятежникам, убившим твоего супруга, спалив их город при помощи хитроумной уловки? – с любопытством спросила базилисса, забыв о мирно посапывающем муже. – Будто бы ты попросила у них в виде выкупа по голубю с каждого двора, а потом прицепила птицам на хвост горящую паклю, они вернулись обратно, и город загорелся сразу в тысяче мест?

– Сказки, – улыбнулась княгиня. – Во-первых, как бы я проверила, действительно ли мне принесли по птице с каждого двора, а не наловили первых попавшихся голубей? А во-вторых, горящая пакля спалила бы птицам перья и они попадали бы. Нет, я отомстила убийцам мужа не так.

И рассказала, как древлянские послы приплыли в Киев, привезя во искупление Игоревой крови богатые дары и двадцать связанных поселян, умертвивших князя. Древний обычай предписывал принять эту виру, и Ольга бы согласилась, если бы чувствовала себя на престоле уверенно. Но киевляне и дружина роптали, что не желают быть под бабой. Надо было показать им, что власть в крепких руках.

– Как ты понимаешь, деспина, просто казнить послов было бы мало, – говорила Ольга базилиссе так, словно кроме них двоих тут никого не было. – Народу нужно зрелище, которое его потрясет, и чтоб рассказ потом передавался из уст в уста, обрастая подробностями.

Елена кивнула.

– Я велела ста слугам поднять ладью с послами из воды и пронести по улицам. Следом валила густая толпа, не понимая, зачем это делается. Во дворе перед дворцом за ночь вырыли большую яму, развели в ней жаркий огонь. Туда, как в вашу христианскую преисподню, корабль и спустили.

– Красиво, – одобрила базилисса. Ее прищуренный взгляд сделался деловит. – Но прошлое прошлым, а нам надо обсудить будущее. Росия не соблюдает условия договора, который мой отец заключил с твоим покойным мужем. Киев не присылает нам обещанных воинов.

Лишь теперь Ольга успокоилась. Беседа повернула в нужное русло. Наступило время торговли, а этим искусством княгиня владела превосходно.

– Живут лишь те мирные договоры, которые выгодны обеим сторонам. Все прочие чреваты новой войной. Нужна ли Византии война с севером, когда идет тяжелая война на юге?

Сухое лицо Елены сделалось еще жестче:

– Росия собирается с нами воевать?

– А что нам остается делать? – сокрушенно вздохнула княгиня. – Вы остановили торговлю, пятый год ни одного каравана. Казна пуста. Времена, когда мы ходили на вас за добычей, остались в прошлом. Теперь если нападаем, то по необходимости – чтобы не оголодать.

Помолчав малое время, императрица спросила совсем про другое:

– Твой сын тоже читает греческие книги?

Голос был мягок, но тайный смысл вопроса Ольга отлично поняла.

– Если я по дороге домой вдруг заболею и умру – на всё воля небес, – со Святославом вам будет много труднее, чем со мной. Грамоты он не знает и науками не интересуется. Князь-книжник Русью править не может, только воин. Потому я с болью душевной отдала сына на воспитание моим варягам, и они вырастили его свирепым барсом. Святослав грезит военными походами. Он уже явился бы под стены Константинополя, не будь меня. Давай же не допустим войны, деспина. Если довериться мужчинам, они непременно устроят бойню.

– Предлагай. Слушаю, – сказала Елена.

– Воинов я вам не пришлю. Самой нужны. Но пока я жива – а я собираюсь жить долго – сыну воевать с вами не дам. Конечно, лишь в том случае, если возобновится торговля. Без нее мои витязи будут, как голодные волки – их не удержать.

Теперь был ход базилиссы.

– Я думаю, мы сможем на это согласиться – но с одним условием. Ты велишь своему народу принять христианство. Долгий опыт научил нас, что истинное добрососедство и взаимопонимание возможно только с единоверцами. Ты примешь от нас епископа с попами и позволишь им набрать учеников, чтобы вырастить местных священников.

Как бы не так, подумала княгиня. Так я вам и дам детей портить, превращать их в греческих прислужников. А вслух сказала:

– Русы – не греки. Они народ свободный. Насильно их в другую веру не обратишь. Да и не верю я в принуждение, когда речь идет о душе. Тут нужно вести дело постепенно, мягко, оно надежней получится. Лучше сделаем вот как. Христианство приму я, правительница, никого к тому не понуждая. Ты знаешь, как устроены люди. Им хочется во всем подражать тем, кто выше их. Моему примеру сначала последует знать, потом столичные жители, потом остальные. Так оно выйдет хоть и не быстро, но верно.