И увидев перед собой Елену, понял, что эти мечты – реальны! Как только она стала откровенно заигрывать с ним на пляже «Коровий» в посёлке Врунгель, где они устроили пикник.

Он пришёл из рейса и тут же дал почитать Ганимеду то, что успел сотворить в море. Заявив, что хотел бы сделать перевод своей книги «Судный день» для того чтобы издать её по всему миру.

Ганимед (который вслед за Дезом по привычке звал Ганешу Зевсом) чуть подумал и сказал:

– Знаешь, Зевс, Дэконтес Воронцова, которая раньше жила с Адлером, сейчас углублённо изучает английский язык. Если что, можно к ней за этим обратиться.

– Воронцова? – не понял Зевс. Что такую девушку можно бросить. Взял у него номер её домашнего телефона, позвонил Елене и предложил заняться… переводом книги. Для начала.

Встретившись с Зевсом и полистав рукописный экземпляр книги, Елена сразу же согласилась… выполнить перевод. Так как по его к ней – возвышенному – отношению сразу же поняла, что он – голодный матрос, который ещё ни с кем не «сорвался с цепи». И стала периодически названивать и приглашать его и Ганимеда «весело провести время».

А на самом деле – весело провести Зевса, держа его возле себя на привязи обещания перевода книги. Пока у него есть деньги. Видя, что тот готов потратить на неё всё до цента!

Хотя, казалось бы, ничем не примечательный средний лоб, острый юркий нос, добротные славянские скулы и нордический волевой подбородок, средние губы, светло-русые длинные волосы, голубые, от природы слегка хитровато прищуренные глаза, да и всё тут. Так что могло бы показаться, на первый взгляд, что Елена была не более, чем симпатична. Если бы всё это не дополнялось внутренним богатством её души, что так и вырывалось из неё наружу. В каждом её слове, улыбке, то умном, то хитроватом, а то и подчёркнуто простоватом взгляде. Не говоря уже о её эмоциональном фоне, расцвечивающем каждое её слово или невольный жест такой густой палитрой, как обычную морскую воду – картины Ай!вазовского. Вызывая у каждого, наблюдавшего за ней более двух минут, жажду её выпить. Ну, или хотя бы – воспользоваться её кувшином с узким горлышком. В сексуальном плане, кто не понял. Что для них это было одно и то же. Побуждая Зевса трепетно следовать их примеру. С первого же дня, как только её увидел, придя с морей. И взалкал! Её солёную влагу. Которую мог теперь ощутить, как только сделает ей солянку. Недаром её так и назвали, тут же понял он: от «соль-». Соль жизни! Пятая и самая высшая нота бытия! Где все эти до, ре, ми, фа… – не более, чем ля-си-м-трясим: брачные игрища, играя которыми на скрипке своей души мы и составляем для себя мелодию своего сердца!

Которой он и спешил поделиться со своими слушательницами, зачарованно внимавшим ему на пляже. Разумеется, уже – методом от противного. Чтобы те не стали задирать нос и вытирать об него ноги, как Джонсон. Входя в образ Зевса (тем более что в этой музыкальной тусовке этого «умника» именно так и звали):

– Ваш горизонт мышления настолько узок и низок, что постоянно пригибает вас к земле, заставляя жить «одним днем», лишь здесь и сейчас, – усмехнулся Зевс над Еленой и Милой. – Даже не задумываясь о своем дальнейшем существовании завтра и послезавтра. А тем более – всегда.

– Не строить планов? – не поняла Елена, изучавшая в клубе «перспективное планирование».

– Да не в планах дело, – усмехнулся Зевс, – а в качестве вашей текущей и всё время изменяющейся от ваших поступков жизни. Планы вы, конечно же, строите. Это ваши, так называемые, мечты. Но вы ни секунды не задумываетесь о том, почему вам всё никак не удается их осуществить.

– И – почему же? – недоверчиво усмехнулась Мила, пытаясь примерить на себя эту «шкуру».

– Да потому, – усмехнулся над ней Зевс, тут же сдирая с неё эту шкуру, – что в силу того, во что вы себя превращаете, вы становитесь просто-напросто непригодными, как некачественный уже материал для того чтобы быть задействованными другими в сферу реализации ваших планов.

– Другими? – оторопела Елена. – Но при чем тут другие и мои собственные планы?

– Да при том, что ничего из того, о чём ты мечтаешь или только строишь планы, ты не сможешь достичь в робинзонадствующем одиночестве своём вне непосредственного участия в этом других, имеющих сходные устремления. Для того чтобы они могли быть хоть как-то задействованы тобой на том или ином этапе твоего плана. Вот другие невольно и служат средством «естественного отбора» тебя и твоей пригодности в «идеальных мирах» их чаяний и устремлений. То есть – пригодности тебя для твоих же собственных планов! И возможности их совместно с тобой хотя бы частично реализовать. На том этапе твоего плана, который для них сейчас наиболее актуален. Переведя ваши совместные планы из состояния мечты отдельных индивидов о прекрасном, но лишь только возможном бытии, в состояние реальной общей Сказки.

– Сказки? – оторопела Елена. Всё ещё не веря в то, что Сказки (то есть то, в чем ты и сама себе не решаешься, порой, признаться) для него уже настолько актуальны.

– И это касается чего угодно, от самых грандиозных, до самых незначительных событий в твоей жизни. Ведь любая твоя деятельность, хочешь ты того или нет, носит общественный характер. «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», если верить Марксу. Поэтому всё будет у любого из нас идти «как по маслу», если мы будем пользоваться обратной связью, то есть учитывать мнения и действия других, корректируя своё поведение соответственно новым входящим данным; идти – кое как; либо – вообще ничего не будет получаться, если мы будем думать только лишь о себе и слышать только то, что говорим сами. Не обращая внимания на те знаки (внимания), которые другие нам постоянно посылают.

– Кроме затрещин! – задумчиво усмехнулся Ганимед, вспомнив о своём крутом брате.

– Для того чтобы ты наконец-то начал задумываться о себе и меняться – для своей же пользы, – усмехнулся над ним Зевс. – Для пригодности обитания в своих же «идеальных мирах». Поэтому девушки и напоминают мне бесят, которые истерично разбрасывают свои игрушки. Наивно полагая, что им никогда не придется их собирать.

– Бесят? – недоверчиво спросила Елена.

– Да, Елена. В этом виноват живущий в каждом из нас так называемый «архетип бесёнка», трансформировавшийся под крылом цивилизации в «беса-играющего». Как написал об этом Хейзинга.

Но когда Елена поняла для себя, о какой именно Сказке Зевс ей толкует, пытаясь вовлечь её в перевод своей волшебной книги, она стала делать вид, что не особо-то им и интересуется. Свернув с его дорожки в Рай.

Зевс удивился этому перепаду настроения и легко переключился на другую «Еву» – её подружку Милу, которая была чуть беднее фигурой и лицом, что дополняли едва заметные усики. Которые он, заметив их, в шутку поцеловал.

– Это безобразно! – возмутилась Мила.

– Безобразное – это художественный элемент любой Сказки, – усмехнулся над ней Зевс.

– Сказки любого, – пояснил Ганимед.

– Который мы используем направо и налево для придания себе комических и трагических эффектов. Думая нарушить этим гармонию чужой Сказки, по тем или иным причинам чуждой духу нашей. Но реально нарушаем лишь свою. Зло ужасно, в основном, тем, что превращает твою Сказку в былину. Подрезая Икару крылья и превращая тебя обратно в беса.

– В обывателя, – усмехнулся над ней Ганимед.

– А затем, по мере проникновения в тебя зла – твоей озлобленности и лени – и в животное. Каждый твой злой поступок или мысль, взгляд, вздох, жест, не суть важно – создает у тебя установку на зло.

– Создает брешь, – уточнил Ганимед, – через которую в тебя и проникает Зло. И начинает через тебя действовать.

– Разрушая все твои Сказки! Из-за того, что все ошибочные или злые действия есть продукты недопонимания ситуации они и являются заблуждениями. Так что грешника не случайно именуют развалиной. Ведь, заблуждаясь, он обречён блуждать по развалинам своих Сказок!