1989 * * * Жестокая прихоть – бездомных котят согревать И с рук отпускать – в темноту, пустоту, неизбежность. Озябшее сердце, зачем ты забилось опять От взмахов ресниц, утаивших ненужную нежность? Как больно в груди от посулов чужого огня! И вяжет язык шелестящее, легкое имя… Наверно, сиротство так долго хранило меня, Что стали глаза близоруки и слишком ранимы. Медлительный жест, словно вдох, нестерпимо знаком – Вот так осторожно к холодным щекам прикоснуться… Зачем эта прихоть, когда за железным замком Немая душа до апреля не в силах очнуться? Иди, беззаконник, под солнце чужих городов – Не жалость бессильна, а суть беспощадна и точна… Очнется душа от твоих безнадежных шагов – Звереныш бездомный в разъезженной грязи обочин. 12 марта 1990 * * * В смуглеющем, теплом, июльском зерне, Наверно, сокрыто терпенье такое – В прозрачном, как крылья стрекоз, полусне Томиться душе, изнывая в покое. Хлебнуть горьковатой, стоячей воды, Понять, что уже ничего не случится, И видеть, как утром живые сады Спеша покидают угрюмые птицы! Все в оспинах капель дрожат лепестки – Ненужная роскошь вишневого лета… И как без тебя безнадежно легки Ее небеса в отпечатках рассвета! 14 марта 1990 * * * Серую воду дня забелил Перистый, влажный снег, Будто не хватит у марта сил Новый начать разбег! Росчерки синих живых ветвей На снеговых листах, Росчерки крыльев – золы черней – В утренних небесах. Почек невнятный и клейкий бред, Обмороки воды. – В путь! И обратной дороги нет, – Прошелестят сады. Тень голубая скользнет стремглав, Ветер расправит смех, Он на горячих, сухих губах Будет нежней, чем мех. И сквозь белила чужих снегов, Не запахнув плаща, Март, как мальчишка, уйдет легко В юную сень дождя… 1 апреля 1990 * * * Дождь грезит листьями и небом, Сон пахнет яблоком и хлебом. Переплетаясь, сон и дождь Зачем приводят душу в дрожь? Она же столько дней томится В нелепой клетке, словно птица. Зачем, зеленый юный ветер, Ты вновь ей расставляешь сети? И этот голос ниоткуда Твердит безумно: чудо, чудо… 1 апреля 1990 * * * Голубые лунные столбы – В первое раскрытое окно, Юный запах неба и травы, Терпкий, как столетнее вино. Колдовство апрельского тепла И бессонниц легкие глотки, Кажется, что жизнь еще светла, Словно эти лунные мостки. Каждый день дарован и прощен, И покой глубок, как сон седьмой, Рай тысячелетний возвращен, Ласковый, блаженный, золотой. Но сквозь теплый обморок глубин Чья-то мысль взметнется сгоряча – Беспощадней яростных стремнин Мысль о смерти – птицею с плеча! 4 апреля 1990 * * * Научиться б по-новому думать и петь, Каждый день выбирать, словно тонкую сеть Из слоистой, зеленой и скользкой воды, По ночам не считать отголоски беды… 4 апреля 1990 * * * Начинено взрывчаткой и стихами Антоновское яблоко планеты, Подточено пророческими снами И сказками от Ветхого Завета. Его сентябрь в ладонях желтых греет Над пустотой вселенского пространства, Еще от «Марсианских хроник» Рея Такой покой, и мир, и постоянство! А эти сумасшедшие богини Незрелую антоновку – в разборы Еще не бросят и небесной сини Не замутят языческою ссорой? Взорвутся лишь стихи, а вся взрывчатка Прольется ливнем в пятом измеренье, И в чутких снах усталых глаз сетчатка Забудет устрашающие тени… 9 апреля 1990 * * * Попробуй теперь – притворись безразличной, Тоскует и рвется, как голос скрипичный, Душа в безмятежном, бесценном апреле Вне всяких причин и бессмысленных целей. А утром отмытые окна открыты В бушующий сад с соловьиною свитой, Мешаются запахи кофе и листьев, И древнего неба – на беличьей кисти. О, если бы можно вдышаться тихонько, Удрать, как больному с продавленной койки, От ранящих слов, что тревожно и жутко Настигнут меня, прекословя рассудку, Когда бы суметь навсегда не вернуться К тому, что оставлено временем в блюдцах Фарфоровых луж, бормотанье зеленом И слабых висках в ореоле бессонном. Попробуй теперь, но уже бесполезно – Мятежные ливни, как звуки оркестра, Взвихрятся, взорвутся в недужном покое, Что рухнет, как миф, под твоею рукою. |
