— Господин дал мне разрешение.

— На что? — напряжённо спросил Рагиро, повернув голову чуть в бок.

Ответил Габриэль не сразу. Он специально выждал достаточно долгую паузу, прежде чем ответить, и сначала очередным невесомым прикосновением заставил повернуться Рагиро к себе лицом и посмотреть себе в глаза, один из которых неожиданно обрёл красный цвет:

— Делать с тобой всё, что я захочу.

Это не было новостью. Это даже не то чтобы удивляло, хотя страх новыми несгибаемыми стрелами впивался под кожу намертво. Единственное, что видел Рагиро в тот момент, были разноцветные глаза Габриэля Грэдиса, словно его собственные, только на несколько оттенков светлее. Раньше такие глаза он видел лишь в зеркале, но его собственный взгляд всегда был немного затравленным, а у Габриэля — властным.

— Знаешь, в чем наше различие? — спросил Габриэль вслух, но в коротких паузах между слов Рагиро слышал другой вопрос. «Знаешь, почему я всегда буду сильнее?» — безмолвно спрашивал Палач, смеясь ледяными глазами. — Тебя всегда вынуждали обстоятельства, а я пошёл на это по доброй воле.

Это — Шесть Путей, служба у Бермуды, бесконечная темнота и боль. Габриэль Грэдис был рожден для всего, что было связано с Дьяволом, в отличие от Рагиро, желавшего нормальной, спокойной жизни с человеком, которого он любил. Ему не нужна была сила, которой он обладал с рождения и которую заполучил, пройдя испытания, собственный корабль и команда, власть, неожиданно появившаяся с силой, кораблем и командой.

— Знаешь, в чём наше различие? — эхом повторил Рагиро, отчаянно игнорируя нарастающую панику. — Я не забыл, что значит быть человеком, а ты никогда им и не был.

— Если эта мысль тебя успокаивает, то не стану с тобой спорить, — не переставая слащаво улыбаться, отозвался Габриэль.

Он не предал особого значения словам Рагиро, потому что был уверен, что сказано это было либо из страха, либо из желания казаться сильнее, но ни то, ни другое не могло затронуть каменное сердце Палача. Мысленно он уже видел, что должен сделать, чтобы наконец образумить, сломать, морально убить Рагиро. Иногда Габриэль даже признавал его как равного себе, но не сегодня.

Белые стены как будто бы стали жёстче, когда Габриэль опустил свою руку, и Рагиро наконец сделал шаг назад, незаметно дернув плечом. Неприятные ощущения чужих пальцев все ещё фантомными болями мешали сосредоточиться, но смотреть Габриэлю Грэдису в глаза все равно стало немного легче, пусть даже цвет радужек сбивал с толку.

В абсолютной тишине Палач развернулся и, стуча невысокими каблуками, вернулся к тому месту, откуда ушел несколько минут назад: к висящим на стене металлическим цепям.

— Подойди.

Не просьба — прямой приказ, нетерпящий неповиновения и допускающий лишь абсолютное подчинение. Внутренности скрутились в ком, перекрывая дыхание. Рагиро сделал один шаг вперед, но сразу же остановился: кончики пальцев дрожали, плечи и спина разве что не раскалились до предела. Он не мог дышать, и каждый вдох, каждый выдох был готов сорваться на просьбы остановиться.

— Я. Сказал. Подойди.

Стальной голос Габриэля Грэдиса выжигал клеймо на ребрах, пронзая тонкими иглами насквозь. Рагиро не смотрел на него, но на несгибаемых ногах подошел настолько близко, насколько мог, и Габриэль уже не улыбался своей омерзительной слащавой улыбкой, наблюдая за скованными движениями и наслаждаясь каждым мгновением.

Палач резким движением впился бледными ледяными пальцами в нижнюю часть лица Рагиро и заставил его смотреть себе прямо в глаза. Снова. В этот раз в глазах сверкал металлический блеск, предвкушающий то, что Габриэль Грэдис любил больше всего на свете: чужую боль.

— Скажи мне, — потребовал Габриэль, сильнее надавливая пальцами. Чужой холод пробирал до костей, морозил все изнутри, и сердце с пульсом переставали биться. — Что будет, если человек, прошедший Шесть Путей, пройдет ещё Шесть? Останется ли он человеком, как ты говоришь?

Рагиро непроизвольно дёрнулся в сторону, выдохнул так, что воздуха в легких не осталось, и вцепился рукой в запястье Габриэля в надежде, что чужие заледеневшие пальцы больше не будут так яростно впиваться в кожу.

— Нас, Палачей, правда семь, но это не страшно. Я придумаю, как себя развлечь, — губы все же расплылись в отвратительно приторной улыбке.

Габриэль Грэдис знал, куда давить.

Его ледяные пальцы разжали хватку, на несколько долгих мгновений задержались на губах, затем опустились на подбородок, шею и замерли, сжимая ровно настолько, чтобы хватало кислорода, но чтобы Рагиро не вздумал дёргаться.

Смотря глаза в глаза, Рагиро не смел произнести ни слова, едва ли мог удержать нарастающую панику и продолжать бесстрастно оценивать ситуацию. Хотелось умолять Габриэля остановиться, но именно этого он добивался: сломать Рагиро, заставить его признать собственную слабость, обещать сделать все, что угодно, лишь бы не повторять то, через что однажды ему уже пришлось пройти. Рагиро молчал, сосредоточившись на собственном дыхании. Кислорода уже отчаянно не хватало, пульс на шее бился бешено, губы дрожали в попытке сдержать рвущиеся наружу мольбы.

Габриэль Грэдис был Богом во плоти, а Бог, как водится, не знал ни пощады, ни сострадания, ни милосердия. Бог был жестче Дьявола и оттого не было никого равного Богу.

— Раздевайся.

Плечи Рагиро рефлекторно вздрогнули от такого хорошо знакомого приказа. Он уже это слышал. Ему уже приказывали это, и голос, прозвучавший сейчас, так сильно напоминал тот, другой, принадлежавший когда-то главе семьи Инганнаморте, религиозным сектантам, определившим его жизнь от начала и до конца и забравшим самое ценное, чем Рагиро мог обладать: его свободу и его выбор. Сейчас Габриэль Грэдис делал то же самое.

Беспощадно бил по самому больному.

— Мне снова нужно повторить дважды? — глаза у него сверкнули каким-то странным железным глянцем, пальцы на шее сжались сильнее, а потом резко разжались, и он с размаху ударил Рагиро по щеке тыльной стороной ладони. Лучше бы Габриэль врезал кулаком. Пощечина казалась слишком унизительной, оскорбительной и позорной. — Лучше тебе сделать это самому или голова твоего капитана окажется в твоей каюте. Раздевайся.

Рагиро был в ужасе. Он всегда знал, что Бермуда не терпел непокорности в любом её проявлении, но всегда из года в год выполнял каждое его поручение и лишь на одном оступился, не думая, что единственной ошибкой заслужил гнев Габриэля Грэдиса.

Дрожащими руками Рагиро расстегнул верхние пуговицы плаща. Остановился, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Губы по-прежнему дрожали, в глотке застрял отчаянный вой и мольба. Он хрипло что-то прошептал, но сам не услышал собственных слов. Больше всего на свете Рагиро не хотел, чтобы Габриэль добился того, чего добивался сейчас, но повисшее молчание наносило последние удары так лихо, что сил не оставалось даже на дыхание.

— Ты что-то сказал? — спросил Габриэль, подался чуть вперед и погладил кончиками пальцев по горящей огнем щеке, словно щенка.

Рагиро не мог этого повторить. Он повернул голову сначала в одну, потом — в другую сторону, стиснул зубы и плотно закрыл глаза.

Габриэль Грэдис не шутил, когда говорил про Шесть Путей.

Габриэль Грэдис действительно мог заставить его пройти через ад снова.

Габриэль Грэдис с радостью будет наблюдать за тем, как остальные Палачи один за другим подарят ему минуты, часы, дни, целиком и полностью окутанные болью.

А потом Габриэль Грэдис придумает свой Седьмой Путь и покажет Рагиро что-то, чего он ещё не знал.

— Не делай этого со мной, — он не сразу понял, как сказал это. Не сразу узнал свой голос, звучавший непривычно, испуганно и нерешительно. Словно Рагиро действительно молил его. Он не говорил так даже с Чезаре Инганнаморте, его личным Дьяволом. А с Габриэлем — заговорил. — Прошу тебя.

— Просишь? — Палач недоверчиво поднял брови и усмехнулся. И было что-то до странности знакомое в его интонации, в его реакции, в надменном, издевательском вопросе. Словно Габриэль рассчитывал на другую формулировку.