— Пей.

Я все ещё хорошо помнил, как она отхлестала меня по щекам на третьем Пути. И помнил все остальное, что она или её муж делали. Спорить с ней не было ни сил, ни желания, спрашивать что-то — тоже. Пришлось покорно взять кубок из её бледных, слишком ухоженных рук. Для того, кто жил в трущобном детском доме её руки были непозволительно чистыми.

Я выпил. Разом, чуть не захлебнувшись. Вкус был едва ли ощутимый, немного сладковатый, а после сразу отдавал чем-то кислым.

Мирелла улыбнулась, довольно, немного надменно, но сдержанно. Было чувство, что она боялась, что пойло, которое она мне вручила, не сработает, но у Инганнаморте всегда всё срабатывало так, как надо.

Я почувствовал, как огонь разгорался внутри, проходил по горлу, лёгким и опускался вниз. Сначала слабо, а потом сильней и сильней. Желудок скрутило в тугой ком, сдавило спазмом, и так несколько раз подряд. Ощущения были, будто бы я задыхался. Ещё один спазм, и я, обхватив себя руками, опустился на колени. Потом меня начало рвать.

Кроме второго Пути, они не морили меня голодом. Еда там, откровенно говоря, была отвратная, но она была.

И она вся лезла обратно.

Желудок сводило спазмами, меня выворачивало наизнанку, и с каждой секундой — всё сильней. В перерывах я жадно хватал ртом воздух, пытался зацепиться руками за что-то невидимое, что могло мне помочь, а потом снова сгибался пополам, чувствуя, как все внутри выходило наружу.

Это неприятно. Но на фоне всего остального — вполне терпимо. Я бы даже сказал, уж лучше я бы выблевал все органы, чем вновь прошёл Шесть Путей, — Рагиро потер ладони друг о друга в дикой попытке избавиться от грязи на пальцах. — Это длилось недолго. Не знаю точно, сколько, но недолго. Мирелла не двигалась, только собрала всё обратно в коробку и осталась ждать, пока действие напитка закончится. Она даже не успела заскучать и с интересом наблюдала за тем, как меня рвало. И улыбалась своими тонкими побледневшими губами так, будто была королевой всего живого.

Может быть, и была.

Кто знал.

Меня скрутило в последних порывах, я скрёб ногтями по каменному полу дрожащими пальцами, рвано дышал и чувствовал непреодолимую усталость. Внутри было пусто. При желании я мог бы сложить себя несколько раз, и ничто бы не могло этому помешать. Вокруг была лужа из всего, что я ел в тот день вперемешку с моей кровью. Пахло отвратительно, и только от одного запаха хотелось снова блевать, если бы было чем. Как ни странно, но органы остались при мне, хотя по ощущениям должны были лежать в этой оранжево-коричневой кучи с красными, кровавыми пятнами.

Искоса посмотрев в сторону Миреллы, я заметил, как она поднялась на ноги, услышал, как она хлопнула в ладоши один раз, а потом направилась к выходу медленными шагами. Знаешь, священник, а у нее были очень тонкие и ровные ноги. Это единственное, на что я в тот момент хотел смотреть. Ее ноги.

Она вернулась вместе с Чезаре. Он придирчиво и с отвращением осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на месиве рядом со мной и что-то прошептал жене. И вытащил из-за спины металлические щипцы и тонкую-тонкую иглу.

Если бы мне когда-нибудь нужно было выбрать между демонами и богами, я бы выбрал первых. Они более справедливые и знают, что такое милосердие. Или сочувствие. А ещё знакомы с честностью. Боги же… слишком эгоцентричны. С ними невозможно договориться. Поверь, священник, я пытался. Не один раз. И ни один раз не получилось.

Я отполз к стене, вжимаясь в нее спиной. Это все, на что хватило моих сил. Во рту все ещё присутствовал неприятный кислый привкус, горло болело и жутко хотелось выпить воды. Чезаре подошёл ко мне, присел рядом и, схватившись рукой за мою челюсть, заставил разжать зубы. Щипцами залез мне в рот и вытащил язык. Я смотрел на него затуманенными взглядом. Смотрел ему в глаза. Он был сосредоточен на щипцах и игле у себя в руках. Мирелла быстро подошла к нам, но осталась чуть позади Чезаре, когда поняла, что её помощь не требовалась. Он отпустил мою челюсть, поняв, что я не собирался ни сбегать, ни сопротивляться, ни вообще что-либо делать, и взял иглу освободившейся рукой.

А потом стал медленно вонзать мне в язык иглу. Я пискнул, но не дернулся. Закрыл глаза — их снова щипало от слез. Первый укол.

Горло по-прежнему жгло, хотелось выпить воды, хотя бы немного. Кричать я не мог, а слезам не позволял пролиться, потому что это понравилось бы Чезаре. Второй укол.

Голос Миреллы ворвался в сознание слишком резко, но в то же время — замедленно. Она сказала что-то в духе «какой он стал терпеливый» и рассмеялась. Третий укол.

Хотелось прекратить дышать. В очередной раз я желал умереть и в очередной раз этого не случилось. Во рту кисловатый привкус смешался с другим, солёным. Четвертый укол.

Кровь стремительно наполняла рот, вытесняя воспоминания о том, что ещё пару минут назад меня выворачивало наизнанку. Пятый укол.

Тонкая струйка горячей солёной крови стекла в горло. Ещё один сдавленный писк, пальцы предательски дернулись. Один раз. Шестой укол.

Шесть уколов — по одному на каждый путь. Маленькие точки-шрамы до сих пор остались на языке. Они изуродовали меня не только снаружи, но и внутри. Ты это, вероятно, и без моих слов понял, но я имею в виду не только физические увечья. У меня не было шанса стать нормальным, но порой очень хотелось.

Например, научиться смеяться. Нормально. Как смеются все дети, а не сдавленно, хрипло, выплевывая легкие и сдерживая крик о помощи.

У меня так и не получилось. Но сейчас это уже не нужно, верно?..

Чезаре убрал испачканную в моей крови иголку, отпустил язык и следом убрал щипцы.

Оставался Шестой путь. Он начался сразу же следом за Пятым. Мне не дали времени прийти в себя, отдохнуть, поспать или даже привести в порядок дыхание.

Последний Путь — Путь Богов — доказал мне, что Боги самые страшные на Земле существа.

ГЛАВА 19

«ЭЙЛЕРТ И РАГИРО»

Слова Ханны Ламан не выходили у Эйлерта из головы. Два гадания, и оба не предвещали ничего хорошего. Ему было страшно. Он даже представить не мог, что могло ожидать «Пандору», но отступать не собирался. Он был готов пожертвовать любым ради спасения Рагиро, но признавался в этом только самому себе. Слишком жестокими были эти слова. Слишком эгоистичными были его желания.

Тонкая цепочка оказалась чересчур тяжелой, поржавевшей со временем, но все ещё могущественной. Даже ничего не смыслящий в магии Эйлерт чувствовал мощь внутри маленькой вещицы, и магия рвалась наружу, жаждала вернуться на Маледиктус. Чтобы понять такую простую истину, не надо быть гением. Он рассматривал тонкие сцепленья женского украшения, надеясь увидеть там что-то, что могло дать подсказку или ответить на незаданные вслух вопросы.

Эйлерт все ещё плохо понимал, как нужно действовать. Одна идея сменялась другой, мысли в голове перекрикивали друг друга, и каждая была безумней предыдущей. Он не мог сфокусироваться ни на чем и в то же время пытался сосредоточиться на всём. Пришлось закрыть глаза и сжать цепочку в кулаке: ладонь обожгло слабым импульсом, но Эйлерт не обратил на это никакого внимания.

— Я не знаю, слышишь ли ты меня, — зашептал он. Со стороны могло показаться, что он обращался к самому себе, но на самом деле говорил с Рагиро. Эта идея — поговорить с тем, кого не было рядом — была не самой сумасшедшей из всех, зато самой навязчивой и громкой. «Пандора» плавно направлялась к Сент-Люси: именно там Эйлерт договорился встретиться с Риганом и его командой. — Но должен сказать тебе, что мы… я спасу тебя. Несмотря ни на что. Меня не пугают ни Проклятые острова, ни Морской Дьявол.

Эйлерт чувствовал себя умалишенным. Уперевшись сжатыми кулаками в деревянную поверхность стола, он с закрытыми глазами говорил с пустотой. Если бы его увидел Грэм, то покрутил бы пальцем у виска. Если бы его увидел Олден, то добродушно посмеялся бы, но потом обязательно посоветовал бы найти лекаря. Если бы его увидел Рагиро, он бы сказал…