— Так ублюдка то выдав… — сын осекся под зобным взглядом старухи. — Скинула дура. Оттого и шкандыбает враскоряку.

Елене пришлось использовать все душевные силы, чтобы превратить гримасу ненависти в что-то хоть отдаленно похожее на купеческий оскал. Насильник за спиной пристукнул копейным древком о пол. Женщина была абсолютно уверена, что ей достаточно пары слов — и боевой дед не оставит здесь в живых никого. Беда в том, что задача голым насилием не решалась…

Она подошла к девочке ближе, обошла кругом, щурясь, презрительно цыкая зубом.

— Плох товар, — вынесла Елена суровый вердикт. — Но… — она сделала томительную для противной стороны паузу. — Если подлечить и подкормить, может, сгодится. Опять же, тихая, послушная будет. Почем?

И снова перешептывание, зловещее, как шорох насекомьего хитина в темной норе. Кулак встал и прошелся туда-сюда, будто в раздумьях, но приблизившись к Елене.

— Ну… ежели так подумать… в хороший дом… с занятиями там разными… Что ж, значит, решено, сотни коп хватит, — заявил он, будто все уже было оговорено и согласовано.

Сто коп, ни хрена себе, как точно угадал, удивилась женщина. Копеечка в копеечку весь гонорар Дан-Шина.

— Дружище, а не охренел ли ты? — совершенно искренне осведомилась Елена. — Баронским слугам в год платят хорошо если по двадцать серебряных, и то много! А ты хочешь в пять раз больше за битую скотинку!

— Так то жалованье господским, что на всем готовеньком, — осклабился продавец живого товара. — А это вольная птица.

Ах, ты ж, мудила, искренне подумала Елена. Кулацкая морда, надо полагать, была в курсе парадоксальной диспропорции в оплате труда. Дворянские прислужники, “слуги тела”, действительно получали намного меньше обычных, причем в разы. Считалось, это компенсируется полным пансионом, дарами в праздники, а также выдачей раз в год «подъемных» на одежду или сразу ткани для пошива.

Кулак старательно глядел куда-то в сторону, пряча взгляд, но пару раз хитрые глазки мазнули по рукам женщины. Елена сомкнула ладони, переплетя пальцы так, чтобы не вышло схватить за руку и хлопнуть ладонью о ладонь, скрепляя уговор. Это была давняя подсказка Марьядека, по словам браконьера, так часто обманывали неопытных покупателей — ударили по рукам, значит сделке место! А еще из кажущегося безобидным положения легко было ткнуть в кадык «скобкой» — это уже наука покойного Чертежника. Мужик явно заметил демарш, оценил и скривился, даже не пытаясь как-то скрыть разочарование. Елена тихонько обрадовалась — значит, вопрос действительно лишь в цене. Проблема в том, что селюк легко может из нахрапистой селюкской жадности заломить неподъемные условия.

Так и случилось.

— Сотня! Ни монеткой меньше! — важно провозгласил продавец, задирая нос. — И то продешевили! Может, и передумаем ищо!

Склочная семейка сразу на три голоса начала расписывать, какой чудо-работник эта выносливая девка.

— Да хрен там! — возмутилась покупательница. — Ее, по крайней мере, с месяц придется лечить и откармливать только чтобы стала на человека похожа, а в люди и того дольше не вывести! Я же лекарь, я цены знаю!

Начался торг, в ходе которого Елена почувствовала себя персонажем «Хижины дяди Тома». Быть работорговцем женщине категорически не понравилось, ее мутило, и это, как ни удивительно, помогло. Искреннюю гримасу брезгливого отвращения селюки дружно приняли на счет порченого, негодного товара, и четверть цены удалось скинуть довольно легко, но дальше процесс забуксовал. Семейство уперлось на том, что руки-ноги целы, с лица воду не пить, а чтопальцы трясутся — то стирке и прочей женской работе не помеха. Еще немного Елена сбросила, аргументируя, что шить девушка теперь не сможет, однако на семидесяти копах торг встал намертво.

— Хорошо. Семьдесят так семьдесят

Женщина подозревала, что можно было бы еще поднажать и довести до полусотни, но хотелось поскорее закончить гнусное мероприятие. Ее мутило в этом доме.

«Прощай, новый меч…»

Семейство кое-как сдерживалось от совсем уж довольных переглядываний, дескать, вот мы ентих городских обули то! Елена подавила тяжкий вздох, понимая — до финала пока далеко. Требовалось еще оформить сделку документально, чтобы не рисковать последующим шантажом, дескать, похитили любимую кровиночку!

— Подпишем грамоту, — решительно проговорила она.

— Чегось? — неожиданно в разговор вступила злобная бабулька. — Грамотов не знаем!

— Расписка в том, что семья отпускает девицу в город на заработок и получила деньги, семьдесят коп, — жестко потребовала Елена. — Бессрочно.

— А неграмотные мы, — завилял сын.

— Ничего, — «утешила» его покупательница. — Я все напишу. А отпечатки пальцев сойдут вместо подписей.

— Не-не-не, — замахала щуплыми лапками старушонка. — Ни в жисть!

Инициативу снова забрал в свои руки патриарх. Он пусть и косноязычно, однако с примитивной логичностью разъяснил, что таковую грамоту подписать или чернильными пальцами в нее тыкать — никак не можно. Ежели бессрочный отпуск, то стоить это должно куда дороже, а если семьдесят, то на год и ни днем дольше.

Елена добросовестно поразмыслила. С одной стороны, девчонка не имела личных повинностей и обязанностей как, скажем, крепостная. По букве закона она была свободным самостоятельным человеком, который мог отправиться куда угодно и заниматься чем угодно без всяких официальных разрешений. С другой… Обложиться гарантиями было бы полезно. Забитая до скотского состояния девушка не производила впечатление человека, способного постоять за себя и защитить личные права. Елена обдумала это, тяжко вздохнула и решила, что, как сказал бы Дед, пора выкатывать на прямую наводку.

— Шестьдесят, — вымолвила она. — Бессрочное дозволение, — и, сделав солидную паузу, прервала поднявшееся возмущение. — Я вылечу твою ногу.

— А чего сразу нога, — патриарх машинально дернул указанной конечностью, как бы задвигая ее подальше. — Ничего с ногой. Тебе то каких делов до моей ноги?

— Я лекарь, — задрала нос Елена, которой даже не пришлось специально отыгрывать глубокое презрение к селюкам. — Я вижу как ты ходишь, как хромаешь. Мясной нарост, сильно не болит, а ходить мешает.

Она помолчала и со значением добавила:

— Пока не болит.

На самом деле, разумеется, следить за деревенскими ногами женщина и не собиралась. Это Марьядек, выполняя просьбу лекарки, разузнал, что смог, о кулацкой фамилии. В числе прочего он искусно вытянул из чужих уст слух о больной ноге. Елена уже решила, что хирургия не ее призвание и надеялась урегулировать вопрос деньгами. Но с учетом сложившихся обстоятельств дело шло к тому, что придется еще раз вымазаться в крови.

— А у тебя небось и грамотка есть? — подозрительно уточнила мать, шамкая и буравя женщину не по-старушечьи умными и хитрыми глазками. — Лекарская то?

— Разумеется, — презрительно качнула головой Елена, расстегивая кожаный тубус. — Только вы же неграмотные вроде?

И торг продолжился с новой силой, но Елена уже поймала кураж и видела, что ситуация переломилась в пользу покупателя. Теперь следовало аккуратно дожать. Ну и, конечно, выполнить медицинскую часть сделки.

Хотя процедура затянулась почти до заката, оставаться в деревне «работорговцы» не захотели. Отчасти было противно, отчасти Елена просто боялась. Среди бела дня грабить двух вооруженных людей никто не станет, однако ночью — дело совсем иное. Потом все дружно будут разводить руками, повторяя одно и то же на разные лады: ага, были тут какие-то, уехали, куда не знаем.

Девочке на прощанье выдали старое и многократно штопаное платье, кусочек мыла с четверть ладони, тощий мешочек с личными вещами, которые больше походили на мусор, а также щедрое благословение. Насильник молча посадил забитое существо на коня и привычно зашлепал босыми ногами. Елена тоже расслабленно молчала, бездумно глядя на закат, лесок, дорогу, встречных людей, которые обычно сворачивали загодя, пропуская вооруженных путников.