Ярмарки были главным экономическим событием в Ойкумене, независимо от места и времени. Проводить у себя ярмарку считалось за большую честь и удачу, а потеря ее неизменно оборачивалась упадком и бедностью, зачастую для целого региона. Теперь громадное число людей не сможет продать и купить уйму товаров — по «месту прописки» сбыта нет, а до столицы слишком далеко и дорого. Инструменты, утварь, посевной материал, дерево, глина, сотни и сотни наименований, все это замрет, создав жесткий товарный дефицит и открывая дорогу спекулянтам. Указ бил по экономике всей тетрархии, превращал столицу в огромного вампира, обескровливающего все вокруг.

А еще Указ был абсолютно, прямо-таки вопиюще незаконен.

В голове у Елены сразу же запрыгали варианты и комбинации — как подобное могло случиться. Самое простое и естественное объяснение сводилось к тому, что воинствующие графья выбили у короля очередную мега-преференцию. Оспорить ее можно будет лишь в суде императора, случится это не раньше будущего года, а деньги польются в сундуки еще до зимы. Тем, кто против, графские дружины пояснят насчет справедливости. От такого решения веяло замогильной жутью кристально чистого принципа «умри ты сегодня»… но своя логика в нем имелась. И понятно из-за чего радуются горожане, не им ведь придется сбывать перекупщикам за бесценок все подряд, лишь бы пережить зиму.

Елена подумала еще немного и выразила отношение к происходящему словом, которое ближе всего было к русскому «пиздец». Гамилла кивнула, соглашаясь, но опять же как-то отстраненно, будто из другого мира.

Недалеко от дома Дан-Шина располагалась харчевня, по виду приличная, наполовину открытая, как веранда со съемной крышей. Здесь много играли, но пристойно, даже без воплей и драк. Женщины решили, что Гамилла посидит за бутылкой вина, Хель же подойдет, уладив проблему пациента.

— О, слушай! — встрепенулась Хель. — Тебе рожать приходилось?

— Нет, — озадаченно вымолвила Гамилла. — Параклет миловал как-то.

— А-а-а, жаль, — с явным огорчением протянула рыжеволосая. — Ну, ладно.

На том и расстались.

— А что император думает о ярмарочном беспределе? — спросила Елена, раскладывая принадлежности на вымытом и отскобленном до желтизны столе, который для верности еще и ошпарили кипятком.

— Я выполняю приказы, а не мысли Его Императорского Величества, — буркнул Дан-Шин, стараясь не глядеть в сторону отвратительно полированных и блестящих железок.

Комит нервничал — а кто сохранил бы на его месте спокойствие? — и срывался. Елена решила, что лучше помолчать, сосредоточившись на грядущей операции. Теперь, наглядно представляя задачу, лекарка уже не чувствовала прежней уверенности, а также подозревала, что Гамилле одной бутылки не хватит.

— Может, все-таки, «молочка»? — без особой надежды спросила Елена, имея в виду магический эликсир, примерно на четверть часа убивающего боль. — Сейчас закажем, пусть и с переплатой, завтра будет готово.

— Нет, — отрезал комит, щедро хлебнув горячий отвар, который был не магическим, делался из растения, похожего на молочай, и действовал примерно также, только подольше и ощутимо слабее.

Если бы не сильные руки, привычные к тяжести меча, Елена вряд ли сумела бы удержать дрожь в пальцах. Она посмотрела в окно, прикинула, что самое время начинать — удастся захватить, по меньшей мере, час хорошего солнца в дополнение к искусственному свету. Боже, насколько сумрачно в этих склепах, которые именуются «домами»! Как иглой укололо запоздалое озарение — надо было поискать для операции садик, открытый солнцу и свежему воздуху! Но теперь уж поздно.

Дан-Шин привалился к стене, косясь на привязанную — не слишком туго — к скамье ногу.

Так… Вроде бы все на месте. Спирта — много. В прозрачной бутылочке, чтобы легко было контролировать убыль. Это есть, и это есть… Долото на месте, вроде должно сработать. Молоточек?.. Где молоточек?! А, вот он. Прокипяченные тампоны из корпии, чистые тряпицы, кустарные зажимы для кровеносных сосудов, разнокалиберные щипцы…

Елена пропустила между пальцами нечто похожее на крупные четки или бусы. Тоже ее собственное изобретение, родившееся из опыта ампутаций и воспоминания о том, как Шарлей отсек сам себе руку, затянув потом бретерские шнурки на одежде. Лекарка рассудила, что, быть может, такая конструкция окажется более щадящей чем обычный жгут, который прерывает кровоснабжение полностью. «Четки» пока свободно легли на бедро у самого паха — на крайний случай, если все пойдет совсем плохо. Дан-Шин посмотрел на долото для костей и глотнул еще отвара. Пальцы чуть дрогнули, горький и густой напиток пролился на чистую рубашку.

— Начинай, — сипло выдавил комит, быстро вытирая потный лоб, зрачки у него расширились и лихорадочно блестели. Дан-Шин сунул в зубы сложенный вдвое ремень и стиснул челюсти до каменных желваков.

— Ага, — согласилась Елена таким же севшим голосом, думая, что сейчас она либо вытянет счастливый билет, не угробив пациента, либо… не вытянет.

— Начнем.

Гамилла неторопливо пила, отхлебывая буквально по глоточку, смачивая небо и язык. Трактирщик временами кидал недовольные взгляды в ее сторону, но вино было достаточно дорогим, чтобы женщина сидела тут хоть до заката. Настроение создавала небольшая группа уличных музыкантов — две флейты, тамбурин и маленькая лира. Играли прилично, до Гаваля им было далеко, но люди старались, уравновешивая непрофессионализм душевностью. Этого телохранительница никак не могла втолковать партнеру — коль хочешь истинной славы, играть надо струнами души. А юный менестрель все время боялся ошибиться, поэтому манера исполнения у него была холодной, она могла развлечь, однако не грела сердце.

На другой стороне улицы расположились игроки в «Короля и свиней», пока играли чинно, без рукоприкладства и даже почти без ругани. Гамилла, как опытный городской человек сразу вычленила острым взглядом слаженную группу шулеров числом трое. Судя по всему, заезжих, с юга. Держались они уверенно, так что или заплатили «покровителям» взнос за право обирать народ, или отрастили наглость до небес. Прямо сейчас жулики обрабатывали горожанина, простого, как топор, в поношенной куртке и красной шапке. Кубики перекатывались, сопровождаемые костяным стуком, в такт ему четвертинки и половинки серебряных монет бежали с игровой доски в карманы шулеров.

Профессионалы работали грамотно, время от времени давали отыграться и даже чуть-чуть выиграть. Обираемый горячился, радовался отыгрышу, горестно сминал шапку, просадив очередную ставку, в общем, вел себя, как положено простофиле, который вернется домой босым и в одной рубахе. Гамилла с ленцой потягивала вино и гадала, чем все закончится. Шулеры раз или два настороженно глянули в ее сторону, однако поняли, что она здесь не по их души, сосредоточились на работе.

Прозвонили колокола — середина дневной стражи, Хель не выходила из дома пациента уже больше двух часов, впрочем, арбалетчица иного и не ждала. Как правило, Хель вела себя удивительно робко, незаметно, но время от времени — причем внезапно и непредсказуемо — демонстрировала такую самоуверенность, будто весь мир лежал у нее в кошеле. Кажется, лекарка искренне думала, что справится с чужой хворью по щелчку пальцев, скопом превзойдя университетских докторов. Хотя… с нее ведь станется.

Пока военная женщина пила и думала, простофиля наконец проигрался вдрызг и ушел, понуро ссутулившись. Скандалить он даже не пытался, то ли верил в честную игру, то ли прикинул соотношение сил. Тем временем из-за угла появился новый персонаж. Он целеустремленно направлялся к игрокам, лавируя меж лавками и лотками торговцев, держа на плече длинный меч с рукоятью на полторы руки. Оружие было дорогим, без малого рыцарским, куртку мужчина тоже носил на манер благородного плаща, но, судя по обуви, дворянством здесь и не пахло. Да и куртка хоть и пошита на совесть, имея разрезанные вдоль рукава, сделана была из небеленого полотна. Один из шулеров поднял руку, останавливая мужчину, дернул головой, молча указывая на меч. Бородач в плохих ботинках кивнул и без вопросов оставил оружие, прислонив его к стенке, острием вверх. Чужак явно имел намерение сыграть.