— Я хочу… скажем так, устранить юного Артиго. Выдернуть эту нить из сложного узла, что завязывается сейчас. Пока узел не разрубили топором.

Раньян стиснул кулаки, в тишине полутемной комнаты отчетливо скрипнула плотная кожа. безымянный телохранитель уже не скрываясь положил руку на саблю. Бретер даже не взглянул на него, внимательно следя за собеседницей.

— Если принять за правду все сказанное выше, — негромко и на первый взгляд очень мягко вымолвил он. — По меньшей мере, глупо предлагать мне… подобное. Ведь сыноубийство есть грех по законам божеским и людским. Хоть и не столь тяжкий, как покушение на жизнь родителей.

— Разве я предложила «убить»? Кажется, было сказано совершенно иное. Я всегда стремлюсь к точности в словоупотреблении.

Бретер склонился вперед, оперся на локти, сомкнув ладони. Взгляд его был неприятен и колюч, а в глазах женщины, наоборот, плескалась безмятежность.

— Точнее, будьте любезны, — попросил, наконец, Раньян. — Выразите мысль так, чтобы ее понял… даже я.

— Изволь. Как уже было сказано, мое намерение просто — убрать с центра доски фигуру короля. То есть Артиго, чья беда заключается в том, что в его двойной фамилии решительно неясно, какую нужно ставить первой, Готдуа или все же Пиэвиелльэ.

— И у вас есть действенное предложение?

— Разумеется.

— В чем оно заключается?

— В судьбоносном росчерке. Насколько я помню, ты грамотен?

— Да.

Рука, затянутая в изящную и прочную перчатку, скользнула обратно в рукав, бретер на мгновение напрягся — множество хитрых покушений начинались именно так. Однако на свет появилась не ядовитая змея или колдовское оружие, а свиток. Достаточно объемный валик из черного дерева с серебряной инкрустацией, пергамент исписан безукоризненно четким, каллиграфическим почерком. Женщина положила свиток перед Раньяном.

— Что это? — сухо осведомился бретер, не притрагиваясь к предмету.

— Ознакомься. Или ты из тех, кто предпочитает пересказ сути?

Раньян сжал губы, чувствуя, что его переигрывают как в дуэли, начисто, используя слова вместо клинков. Молча взял свиток и развернул его. Долго вчитывался, разбирая вычурные литиры — документ оказался до зубовного скрежета официален и консервативен, он даже был написан буквами древнего алфавита, который давным-давно вышел из повседневного употребления.

— Занимательно, — сказал бретер, наконец, аккуратно свернул пергамент и положил на стол, бережно и в то же время брезгливо, словно в руках у него лежало смертельно опасное и отвратительное существо.

— И снова Малисса была права, — едва заметно качнула головой женщина. — Безупречная выдержка. Мой… спутник полагал, что ты начнешь рвать грамоту и творить иные безобразия.

— А какой в этом смысл? — с искренней горечью вопросил бретер, по-прежнему игнорируя телохранителя. — Рви не рви, соглашайся или нет, поздно уже признавать мальчика незаконнорожденным.

— Это зависит от многих условий, — поправила его женщина.

— Император в таком отчаянии? — сардонически спросил Раньян. — Хватается за соломинку?

— Тебе ли говорить об отчаянии? — жестко парировала визитерша. — Отцу ребенка, чья голова может скатиться с плеч в любой день и час?

Раньян откинулся, будто получив удар в грудь, на мгновение броня выдержки спала, и на лице мечника отразилось все, что он чувствовал. Глядя на страшную маску горя и ненависти, женщина кивнула, даже не пытаясь как-то скрыть удовлетворение и превосходство.

— Ценность и опасность Артиго происходит из его претензий на трон, — напомнила она. — Степень эту… можно изменить.

— У него нет никаких претензий, — глухо пробормотал Раньян. — Он просто хочет жить прежней жизнью.

— Сейчас — вероятно, — безжалостно поправила дама. — Но как бы то ни было, имеют значение не желания, а возможности. Он может бросить вызов Императору и этого достаточно. Но если доказать, что мальчик незаконнорожденный, его ценность в любых глазах очень сильно понизится.

— Но не исчезнет.

— Разумеется, нет. Пусть лишь наполовину боном, он все же сын своей матери, а чистота крови Малиссы не оспаривалась никогда и никем. Но, полагаю, ты отдаешь себе отчет в том, что полукровка Пиэвиелльэ и настоящий Готдуа — две разные фигуры на большой доске?

— Что будет, если я… подпишу? — еще тише спросил Раньян.

— Открытое признание отца ребенка вызовет к жизни большое расследование, которое будет длиться несколько лет. Найти свидетелей событиям десятилетней давности… непросто и долго. Опросы, сравнение показаний, протоколы, оспаривание. Все это время Артиго может быть спокоен за свою жизнь. А затем очень долгий процесс, который опять же растянется на годы. За это время Оттовио и Ужасная Четверка передавят всех недругов, вопрос решится сам собой. Самозванцы опасны в смуту, но лишь развлекают в мирное время. И поскольку нам жизненно важно, чтобы расследование прошло до конца и завершилось успешно, главному свидетелю, также ничто не угрожает. Мы станем охранять тебя как особу императорской крови. Относительно вознаграждения… сумму назовешь сам. Предупреждаю, в разумных пределах, казна не бесконечна. Но смело можешь замахиваться на безбедную жизнь для себя и еще пары-другой поколений. В конце концов, пора тебе завести обычных детей. И позаботиться об их благополучии.

— Дворянства, значит, не дадите? — хмыкнул Раньян.

— Конечно же нет, — брезгливо поморщилась дама, будто собеседник, который до того удивлял здравостью рассуждений и манерами, внезапно пустил газы. — Аноблирование слишком явно пахнет безыскусным подкупом. После, когда дело будет сделано… можно обсудить.

— Что ж, звучит разумно, — Раньян снова поднял свиток, покрутил в руках. — И ведь как хорошо придумано… нельзя даже сказать, что я предаю сына. Наоборот, спасаю!

— Безусловно. Это здравое, взвешенное решение, которое дает выигрыш всем.

— Всем ли?

— Всем, кто этого достоин. А есть ли нам дело до остальных?

Раньян так и не понял, кого имела в виду прекрасная незнакомка, говоря «нам», включала ли она бретера в этот круг? Впрочем, не столь важный вопрос, чтобы ломать голову.

— Большое искушение, — пробормотал Раньян, коснувшись самыми кончиками пальцев заветного предмета, квинтэссенции богатства, долгой жизни, обеспеченного будущего для детей и внуков, буде таковые когда-нибудь появятся. — У меня есть время на раздумье?

— Нет, — отчеканила дама. — «Я не готов» это плохой перевод слов «обдумаю, как дороже продать». Решение следует принять сейчас.

— Нет, — сказал бретер. Он подтолкнул грамоту ближе к даме с таким видом, будто противился поистине дьявольскому искушению.

— Уверен? — спросила дама.

— Да.

— Причины? — казалось, женщина не удивлена и не расстроена, она приняла результат как некую данность и сейчас рисовала крестики в невидимой книге счетовода. «Спросить о причинах — сделано».

— Бесполезно, — с неподдельной горечью отозвался бретер. — Неужели ты думаешь, я не обдумал эту возможность со всех сторон за долгие месяцы?

— Не то, чтобы я тебя уговариваю… но интересно, ты до такой степени не веришь в нашу защиту?

Раньян помолчал, сжимая кулаки, горько кривя губы.

— Я была с тобой честна. Ответь хотя бы тем же, — настояла дама. — Почему?

Бретер еще помолчал, и казалось, что ни звука не сорвется с его уст, но внезапно сумрачный убийца заговорил:

— Когда мы бежали из Мильвесса, одна… женщина сказала, что в мире начинается великая игра престолов. Час презрения. Тогда я не понял, о чем она. Сейчас понимаю. Наступает время негодяев. Эпоха гнусных предательств. Пора лживых клятв. Не будет деяний слишком низких и подлых для жаждущих власти. Не останется присяг и обещаний, которые не будут нарушены.

— Хм… Точное наблюдение. Интересно, что это была за женщина. Но казалось бы, в столь трудный час имеет смысл обезопасить свое дитя? Так мне видится.

— Дворяне, приматоры, короли, император, его двор, Ужасная Четверка…Вы все пляшете дьявольский хоровод вокруг моего сына. Жизнь Артиго для вас лишь фигура на доске. Вы сломаете ее, бросите ее в канаву, как только покажется выгодным. Нужно быть великим интриганом, чтобы поймать в этом водовороте жемчужину удачи. И вы чертовски хороши в этой игре.