Все становится на свои места, подумала Биэль. Фийамоны не знают, чего ждать от «Затворницы Малэрсида». Они считают меня новой и сильной фавориткой, которая окрутила юношу-императора, а теперь упивается всемогуществом и готова набивать сундуки, пользуясь моментом. Но, как люди умные — а они умны, глупцы не становятся одной из богатейших семей Ойкумены — должны принять во внимание, что здесь и в самом деле может состояться Сделка, настоящий договор. Соответственно Фийамоны выставили эту злобную меховую крысу вперед, чтобы посмотреть, как все пойдет и на что здесь можно рассчитывать. Она достаточно квалифицирована и способна вести переговоры о значимом, но ее потеря семью не подкосит, если вдруг все пойдет совсем плохо. И крыса меня не знает, попросту не понимает, чего ждать. Боится уронить престиж семьи, боится разгневать любовницу пусть нетвердо стоящего, но все же императора… боится упустить хорошую сделку, если каким-то чудом она все же проклюнется.

Что ж, пожалуй, разговор подошел к опасной грани, теперь следует немного сбавить накал, опустить в горячее молоко брусочек охлажденной патоки.

— Дорогая… — маркиза положила на стол ладонь в жесте, который был выверен до волоска и символизировал откровенность, душевность, почти что сестринство.

— Дорогая, если мои слова прозвучали слишком резко, то ныне уже моя очередь принести извинения. Видите ли, благосклонность Его Величества, во всех видах, действительно является привилегией. Но я — Биэль аусф Вартенслебен. И в жизни я руководствуюсь несколькими принципами,. Они достались нелегко и стоили мне очень дорого. В том числе, поэтому я отношусь к ним весьма трепетно и никогда их не нарушаю. Один из таких принципов: я не принимаю милостей того рода, которые вы упомянули. Ни от кого.

Кааппе моргнула второй раз, чуть двинула головой, будто широкий воротник начал сжимать ей шею. Но промолчала, слушая очень внимательно, ловя каждое слово.

— Скорее наоборот, моя постель это бенефиций, который следует заслужить. Только я вознаграждаю оным не за службу, а за впечатление, которое претендент сумел на меня произвести. Этим правилом я не поступалась никогда и не намерена поступаться далее. Также принципом, сугубым и нерушимым, является то, что моя постель и те, кто в ней оказываются — лежат за пределами дозволенного к обсуждению. И тем более к ироническим замечаниям, сколь угодно тонким и оригинальным. Даже для столь умного и саркастичного собеседника, коим вы, безусловно, являетесь, дорогая подруга.

Биэль отчетливо сделала ударение на «моя» и «дозволено», так, чтобы не оставалось никаких недомолвок. В полированных, безжизненных глазах Кааппе будто вспыхнула искорка первобытной ненависти… и зависти, вспыхнула на исчезающе короткую долю мгновения, но Биэль заметила. Заметила и поняла: в это мгновение ростовщица думала о том, что ее — Фийамон — изображение было выставлено в Солнечной галерее Синего Дворца вместе с другими портретами девиц, которых благородные семейства готовы подложить в постель императора любой ценой. И, надо полагать, согласия Кааппе не спрашивали.

— Учитывая сказанное выше, — закончила мысль Биэль. — Я почтительно прошу быть… терпимой к моим слабостям и принципам. Разумеется, на основах взаимности.

Биэль хотела добавить еще несколько хлестких, ярких фраз, но буквально схватила себя за язык. Достаточно, ибо как писали философы прошлого, что чересчур, то не во благо. Сегодня требуется не поставить на место «щеголька», а заложить основу для хорошей сделки. И в такой постановке одинаково важны оба актера.

— Что ж, я понимаю, — вымолвила Фийамон, уже более уверенно. — Терпимость к чужим слабостям и принципам это здоровое начало дружеских отношений. А дружба сближает и обогащает духовно, в то время как вражда разобщает.

И снова последовал обмен лучезарными улыбками.

— В оправдание моей… некорректности замечу, что кажется, наши эмиссары и шпионы при дворе Малэрсида зажрались и не ловят мышей, — не меняя выражения лица, предположила Кааппе. — Мои сведения о вас определенно страдают неполнотой. Мы примем необходимые меры, чтобы подобное не повторялось.

— Я как будто слышу своего отца. Вот речи, достойные настоящего владетеля.

— Надеюсь, это комплимент. В любом случае, позвольте считать ваши слова именно комплиментом.

— Безусловно. В защиту же ваших шпионов скажу, что их досадный промах имеет оправдание. Меня прозвали «Затворницей» не ради красивого словца.

— Милосердие — удел сильных, — качнула головой Кааппе. — Что же, я вижу, в общении с вами самой верной стратегией является прямота и откровенность.

— Это так, — теперь уже Биэль ответила легким кивком.

Кааппе откинулась на спинку карла, вновь сплела пальцы и предложила:

— Тогда маски в сторону? Хотя бы на время этой встречи.

Маркиза уже готова была исполнить сложный жест: склонить и немного повернуть голову, одновременно приподняв бровь, так, чтобы надлежащим образом продемонстрировать сосредоточенность, удивление и щедрую толику недоверия. Но передумала, решив, что на сегодня хватит манерности. В конце концов, собеседницы пришли к прямому разговору, хотя и несколько иным путем, нежели рассчитывала Биэль. А ведь именно в этом заключалась одна из целей.

А теперь предстоит договориться.

— Согласна, — маркиза повторила жест Фийамон, откидываясь на спинку. Биэль чувствовала одновременно усталость и бодрую приподнятость, как после долгих упражнений в гимнастике, заканчивающихся ледяным обливанием.

Кааппе приподняла брови, всем видом демонстрируя, что пора озвучить желаемое и было очевидно — эту паузу она станет держать до последнего.

— Полтора миллиона золотых, — деловито сообщила Биэль. — Заем протяженностью на три года, равными частями, одна выплата за десять недель. Стоимость кредита восемь процентов. Четверть наличными, остальное торговыми привилегиями, а также ярмарочными доходами. Последний год процентом не облагается и возвращается по номиналу.

— В «солдатских» мерках? — столь же профессионально уточнила Кааппе.

— Да, по шестнадцать коп.

— Оплата наемников, собираете деньги на большую войну, — позволила себе понимающую улыбку Фийамон. — Или на выкуп головы Артиго?

Биэль не сочла нужным комментировать вопрос, опасно приближающийся к бестактности. Кааппе сложила пальцы веером, подушечка к подушечке, чуть нахмурилась. Задумчиво констатировала:

— Это не просто льготные условия… Так занимают деньги любящим родственникам или оформляют дарение, которое не должно выглядеть слишком откровенно.

— Хорошая метафора, — согласился Биэль. — Тесные деловые и взаимовыгодные связи уложат в одну кровать Двор и семью Фийамон. К взаимной выгоде.

— Одна лишь беда, — сухо вымолвила Кааппе. — Двор Готдуа нынче… ядовит.

— Это особый банковский жаргон?

— Да.

Ростовщица сделала жест, будто перекидывала на проволоке невидимые костяшки счетов.

— Прямотой на прямоту, — сказала она. — Во-первых, одалживать императорам действительно было честью… до некоторых пор. То есть до того как вошла в моду традиция не платить долги. Собственно, с почтением глядя на штандарт Его Императорского Величества, — Кааппе приложила раскрытую ладонь к сердцу и ухитрилась совместить демонстративное почтение с грубоватым сарказмом. — Мы сразу вспоминаем, какие события привели мир к смене ветви династии.

Биэль молча кивнула, соглашаясь, потому что все сказанное было правдой, а кроме того, ростовщица сказала еще не все, поэтому не следовало дробить контрдоводы на отдельные осколки.

— Во-вторых, озвученные вами условия неплохи… были бы. Лет пять назад. Может быть даже три. То есть в мирное время, с гарантированными и предсказуемыми поступлениями в казну и прочими доходами. Продлись та славная пора, мы бы, пожалуй, поторговались, доведя процент, скажем… до двенадцати, подняв наше участие в откупах с тальи, еще пара не столь значимых условий… И договорились бы. К взаимной выгоде и всеобщему удовлетворению.