Повторять не пришлось. Со словами «бездарь», хоть я этого и не слышал, но был уверен, что именно это она произнесла по движению губ, да и выглядел я соответствующе, меня подхватили под руки и унесли вглубь каравана, передавая межу собой. Изула осталась на острие атаки, а воины с высокой мерой продолжали держаться рядом, чтобы помочь ей с защитой. Но в бушующей стихии они больше не чувствовали чужой воли и силы, а лишь ветер, который без подпитки вскоре сам утихнет.

Через несколько минут я отдышался и оклемался, восстановил доспех духа. Несмотря на то, что я пытался вложить в удар всю силу, это было невозможно, так что несмотря ни на что, я всё ещё был полон сил. Тело трясло, мышцы от перенапряжения деревенели, и по ним пробегали судороги, но в первую очередь восстанавливать я начал глаза и уши и туда направлял силу.

Мы справились, и два часа спустя караван собрался и двинулся дальше в путь. Если не так давно на Изулу опасливо косились, то теперь коситься стали и на меня. Меня воспринимали слугой со второй мерой, а то, что я продемонстрировал, явно больше, да ещё и непонятно, что именно я там делал, особенно, если учесть, что я сам не знаю, что я сделал. Ведь одно дело планировать что-то воплотить, и совсем другое — осознать и понять результат своих действий.

— Я тебя не слышу, — ответил я ей со звоном в ушах. Впрочем, я и себя-то не слышал. Слух так и не вернулся, и мне явно нужна помощь.

В караване имелся врач, который меня осмотрел на привале, и, как я понял, со мной всё будет в порядке. Для восстановления тела он наносил мазь на спине с двух сторон от позвоночника, а Изула загадочно улыбалась. Наверное, дорогое лекарство, но бесполезное для нуля вроде меня, только врачу этого не объяснить, вот она и веселилась, подмигнула и что-то мне произнесла, явно на русском, потому что местный врач ничего не понял.

На следующий день слух вернулся на правое ухо, но звон в ушах ещё остался. Я не спешил сообщать, что уже частично слышу и изображал глухого. Не то, чтобы я собирался что-то подслушивать, просто хотел побыть наедине и определиться с дальнейшими планами. Впереди город Труфул, и это прибрежный город. От него океаном до Лавроша идти только на плавучем средстве, и этот последний маршрут вызывает у меня большие опасения. Не то чтобы я боялся глубины… Хотя кого я обманываю, я ее боюсь. Плавать умею, но неизвестность в сотни, а то и тысячи метров под ногами без возможности что-либо изменить и реально постоять за себя, если понадобится, устрашает. А ещё и местная морская фауна неясная. Может, она тоже разумная? Если добавить сюда, что плавсредство будет в виде деревянного корабля, а местные могут вызывать удары природной стихии, то становится вообще грустно. Изула уже пыталась дойти до Лавроша, и у неё это ни разу не получалось. Её перемещение явно кто-то отслеживает. А значит, идти с ней — это подвергнуть себя неоправданной опасности. С другой стороны, если разделиться и добраться до Лавроша первым, то, возможно, получится на себе сконцентрировать внимание неизвестных жрецов и дать возможность Изуле с меньшими проблемами добраться.

Очень много неизвестных факторов. Насколько опасны их океаны, сможет ли Изула укрыть корабль от возможных угроз или в воде это сложнее, чем с караваном, но в любом случае, после вчерашнего она много сил потратила. Безопасней с ней или всё же отдельно и самостоятельно? Если появятся трудности в пути, смогут ли их решить местные моряки или нет?

Я несколько раз всё прогонял в голове и склонялся к тому, чтобы разделиться. Если отправлюсь сейчас, то уже на сутки смогу опередить караван. Сил во мне сейчас много, хватит и на оплату места на корабле, и на дорогу, а если что, то смогу её накопить и в дальнейшем отфильтровать. Рабов с собой брать не буду, тут им ничего не угрожает, и пусть Изула сама решает, что с ними делать дальше.

На утро я проснулся рано и сделал легкую разминку. Изула застала меня, когда я облегчал рюкзак и облачался в свою амуницию, надевал броню. То, что я ухожу — она поняла. А вот зачем и почему я это делаю, додумает сама. Прощаться я не умею, да и не люблю этого делать.

— Встретимся на месте, — я прошёл мимо неё и лёгким бегом побежал вперёд по дороге, а она ещё несколько минут провожала меня взглядом, кивнула своим мыслям и пошла готовиться к отправке каравана.

Лёгким бегом я бежал вперёд, останавливаясь на короткий отдых, и через пару часов вышел на достаточно широкую дорогу, и по её виду было заметно, что по ней часто движутся, сверился с направлением по карте и дальше бежал уже по ней. На пути всё чаще стали попадаться путники, в которых я легко уже узнавал первушников. Одни занимались охотой, другие сбором каких-то трав. Я бежал дальше, не обращая на них внимание и не отвлекаясь. Встретил другой караван, который тоже обогнал, и двигался уже уверенный в том, что двигаюсь в нужном направлении дальше.

Рядом с очередным караваном устроился на ночь, на короткий сон не больше, чем на четыре часа, чтобы среди ночи подняться, перекусить и двигаться дальше. Рассвет меня встретил в дороге, а к обеду я наконец-то вышел к пригороду Труфул. Хотелось воспользоваться помощью ездовых животных у встречных путников, да боялся, что вляпаюсь в какие-нибудь неприятности в связи с нарушением каких-то обычаев и традиций. Так, своим ходом, я меньше, чем за сутки всё же добрался до города и беспрепятственно прошёл через его ворота.

На входе в город с меня взяли плату, а тут она практически неизменная — одна мера силы, и мне это не понравилось не тем, что пришлось заплатить — мелочь, восстановлю все потери, а тем, что в других городах вход был свободным, и это что-то новое, а любое отклонение от нормы потенциально может представлять опасность.

Я ожидал увидеть прибрежный город, в котором активно идёт торговля и большие перевозки грузов и товаров, но город как будто замер в ожидании опасности. Двигаясь по городу, я выискивал уже знакомый мне знак на храме, обозначающий торговую гильдию, чтобы там найти себе место на корабле, но меня ждало разочарование — в Лаврош корабли не ходили, и даже обсуждать причину этого и когда возобновится движение кораблей, со мной не стали.

Я вышел к океану, полюбовался его голубыми красотами и двинулся вдоль него. Дошёл до пристани и увидел много кораблей, а значит, я дошёл до места своего назначения. Если есть корабли, значит, есть и их команды, и они должны быть где-то тут рядом, отдыхать в таверне. В них я собирался разузнать обстановку и, если повезёт, то и найти себе корабль в обход торговой гильдии. Пока выискивал нужную мне таверну, изучал стоящие на причале корабли, и они мне не нравились. Мало того, что примитивные, так ещё и никакого видимого вооружения не было. Чем местные воюют на море непонятно, абордажными группами? За счёт парусов обеспечивалось движение кораблей, реже наблюдались вёсла. Со скоростью, значит, тоже не всё ладно.

В отличие от городских таверн, куда пропускали по мере силы, таверны у причала пропускали всю команду целиком, и в них шла какая-то градация по типу корабля, а не по мере силы его капитана или членов команды. Я выискивал самую шумную и нашёл её. На вид она была чуть ли не самая дешёвая, я предполагал, что тут обслуживаются члены команды не самых значимых кораблей, с никакой дисциплиной и достаточно болтливые.

Я сменил три таверны и уже шёл в четвёртую, мой план частично увенчался успехом и информацию я добыл, да только она не радовала. Лаврош действительно готовится к войне с кем-то, называемыми Лоддроу. Ещё одни представители местной фауны, на этот раз морской. Удивительно было их представителей встретить прямо здесь, среди людей в таверне, и на причале, которые выглядели как ходячие человекоподобные амфибии ростом не выше полутора метров, при этом очень жилистые, со шпагами на поясе. Что ещё за местные мушкетёры, предстояло разобраться, и кто им эти шпаги выплавляет, не сами же они? У них тут были свои лодки, и они свободно заходили в гавань и перемещались по городу. Труфул готовился к возможной атаке с их стороны и поэтому взимал плату на входе со всех, чтобы поднять обороноспособность города. А лоддроу же не стеснялись в своих выражениях и громко высказывали, что Лаврош под их ударами вскоре падёт, и этот город вернётся к ним, это если верить местным морякам, которые их диалект понимали.