Теперь с такой быстротой можно только плыть по морю или прыгать с высоты, но и то и другое часто заканчивается печально. Я возненавидел гоблинов еще тогда, когда не видел живьем ни одного из них. Возненавидел за то, что они сделали с нами, и чем бы мы им ни ответили, все казалось недостаточным, чтобы отплатить за великую пустоту в наших душах, оставшуюся на месте этого четвероногого чуда. Только когда в рот мне залетела туча мошкары, я осознал, что так и простоял все это время с открытым ртом и простодушной детской улыбкой. Потом вытер язык рукавом, сплюнул и поднял голову как раз в то мгновение, когда Гальва, проскакав мимо, подхватила меня за бедро и забросила на лошадь, позади себя.

С радостным смехом мы неслись по ровному полю широкими кругами, пока Мертвоножка не сказала:

– Хватит. За один час вы истратили двенадцатую часть всех чар. Возможно, даже больше, потому что твоя кольчуга, несомненно, истощает их.

Спантийка натянула поводья рукотворного существа, перешла на рысь и совсем остановилась. Мы едва успели спрыгнуть, как оно задрожало, съежилось и превратилось в ясеневую трость с маленькой лошадиной головой вместо набалдашника и рукоятью из чалой конской шкуры под ним.

– Спору нет, у спантийцев природный дар к верховой езде, – сказала Мертвоножка. – Думаю, в вас течет капля лошадиной крови.

– Вся моя кровь тоскует по ним, а это… – Гальва с восхищением посмотрела на трость. – С сотней верховых рыцарей можно было бы многое сделать. Она могла бы повернуть ход битвы.

– Да, могла бы. Сложность только в том, что она при этом еще и замотала бы до полусмерти сотню таких же сильных ведьм, как я сама. Только нас таких не сыщется и десятка во всем мире, и целый месяц моей работы даст тебе только час. Всего лишь час. Используй его с толком.

Гальва кивнула и собралась уходить, но Мертвоножка еще не закончила.

– И обращайся как подобает с моей внучатой племянницей. Ты была нам хорошим другом, но, если я о чем-то таком услышу, мы обе сильно пожалеем.

Перед тем как покинуть Бесснежный лес и Вывернутую башню, мы уселись прямо в роще за столом, покрытым белой скатертью и украшенным полевыми цветами, угощаясь ягодами, хлебами и дичью. Группа незнакомых нам людей – крестьян, судя по виду, – тоже обедала за столом ведьмы, желая ей здоровья и нахваливая повара, которого нигде не было видно. Я понятия не имел, как Мертвоножка все это приготовила, но сомневался, чтобы она пользовалась печью и сковородками. Ведьма тратила столько магии на оживление слуг и поддержание башни в этом вывернутом виде, что было бы просто чудом, если бы у нее оставались силы для битвы. Но и сама она была чудом, тут спорить не о чем.

Я задумался о том, что она могла бы бросить все это и просто отправиться на войну. Не позавидуешь тому королю и той армии, что окажутся не на ее стороне. Мертвоножка была из числа великих магов вместе с печально известным смешивателем воронов и зверей Трясошипом, Фульвиром и еще шестью или семью, равными им по силе, которые пренебрегали своей Гильдией. Рядом с ней тайные мастера из Низшей школы и их более честолюбивые сородичи из Гильдии магов показались бы мелкими портовыми жуликами. По крайней мере те, с кем мне приходилось иметь дело.

Не припомню, когда я в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Помощница ведьмы, девушка по имени Норригаль, сказала, что деревья сами наловили для нас дичи – в основном кроликов, белок, голубей, а еще поймали молодого самца косули.

– Косулю трогать бы не стали, но он залаял под одним из наших деревьев, которому это не понравилось, и оно проткнуло его суком. Он был слишком тяжел, и деревья не смогли передать его нам по веткам, поэтому тыквоголовый сходил за ним, когда немного отдохнул. Но вот он лежит на столе, поперченный, посоленный, с чесночной корочкой. Харос злится, когда зря расходуют оленью плоть.

– Да уж конечно, – согласился я и тут же понял, что получилось непристойно, пусть даже я ничего такого и не хотел сказать.

Упоминание рогатого Хароса, с его постоянно напряженной оленьей плотью, навело меня на кое-какие мысли. Норригаль моргнула, но я не понял, что это означает, зато успел разглядеть татуировки на ее веках, красновато-коричневые, совсем как мои. Там были нарисованы глаза. Должно быть, девушка обладала каким-то магическим зрением: видела на большом расстоянии или в темноте либо различала, когда человек лжет. Еще одна причина чувствовать неловкость в ее присутствии, как будто их и без того было мало. Что бы я ни сказал Норригаль, все звучало не так, как мне хотелось. Если для меня ее образом была безупречно белая рука на фоне темной двери, то я ей представлялся в виде собаки, задравшей лапу перед кустиком. По крайней мере, мне так казалось, когда я разговаривал с ней. Что ж, может, в моих словах и было что-то непристойное, но это она первой вспомнила Хароса.

– Все равно косули лают отвратительно, словно два старика ругаются, – сказал я, пытаясь увести разговор подальше от Хароса.

После пира Мертвоножка подошла ко мне. Я уже ощущал запах от ее отнятых у повешенного ног. При такой скорости гниения ведьма проходит на них еще день-другой, но никак не больше, чем бы она их ни натирала. Использовать ноги мертвецов было не очень практично, зато это внушало благоговейный страх, чего ведьма и добивалась. Те крестьяне, которых кормила Мертвоножка, видели в ней чуть ли не полубога, и не готов поручиться, что они ошибались.

Ведьма заглянула мне в глаза и вручила острый кривой нож с костяной рукоятью и гравировкой из золотых рун на медном лезвии. Руны обещали послать попавшую на них кровь прямо к богам. Заметив, что я рассматриваю их, Мертвоножка спросила:

– Ты веришь в это?

Руны были на старогальтском, и мне не полагалось их знать. Я прикусил язык и не ответил.

– Думаешь, я не знаю, кто ты такой? – сказала ведьма. – У тебя же дар к чтению. Вот и скажи мне, веришь ли ты в жертву богам?

– Верю.

Норригаль встала рядом с нами.

– Тогда пожертвуй что-нибудь Солграннону, – предложила Мертвоножка.

Волк Солграннон – Окровавленная Морда был гальтским богом войны и мужества. Я огляделся и заметил среди деревьев статуи богов, даже лиса Фотаннона. Как только я увидел алтарный камень с деревянной фигуркой волка возле него, ведьма взяла меня за плечи не по возрасту сильными руками и подтолкнула к нему:

– Тебе нужно научиться кое-чему такому, что я не смогу объяснить на словах.

Ведьма подняла вверх большой палец, и молодая крольчиха сама прыгнула из травы в ее руку. Мертвоножка взяла ее за задние лапы, подняла над камнем и оглянулась на меня.

– Научиться? – повторил я. – Мне уже приходилось убивать кроликов.

– Придержи язык. Думай о волке и отдай эту крольчиху Солграннону, чтобы уберечься от будущих неприятностей. Я знаю, что ты готов служить Повелителю лис за хрен с маслом, но думаю, что он и так доволен тобой. Для битвы и добычи тебе нужен волк с окровавленной мордой.

Я не настолько чувствителен и раним, чтобы не убить животное ради еды или магии, но все же задержал руку и посмотрел на крольчиху. Она казалась разумней, чем должна была быть. И тут она ударила передней лапой по руке с ножом. Я открыл рот от удивления, но крольчиха стукнула еще раз. Она сама хотела, чтобы ее зарезали.

– Кинч На Шаннак, – сказала ведьма, – обрати свои мысли к Солграннону и перережь горло сладостной жертве, пока нас не постигла беда.

Я так и сделал.

Ведьма ухватилась за лапы крольчихи, я взял ее за уши, растянул и перерезал ей горло. Жертву положили на алтарь, она билась в агонии, истекая кровью, а дальше случилось вот что: зверек задергался все сильнее и сильнее, потом вдруг обернулся волком, большим серым волком, который лежал возле очага.

Он по-собачьи встряхнул шерстью и лизнул меня в лоб длинным, теплым языком, да так, что, клянусь, едва не сбил с ног.

– Да пребудет с тобой благословение Солграннона, – объявила Мертвоножка. – Ибо я склонна думать, что оно тебе понадобится.