Молрова на западе считалась обителью зла. Самое продажное королевство во всем мире людей, и если даже аристократы с ее побережья не позволяли пиратам за немалую мзду грабить корабли в своих водах, то лишь потому, что сами были пиратами.

К тому же молровяне торговали с Ордой. Корабли гоблинов поднимались по Хребтовой реке, привозя чай и тигровые шкуры из Урримада, а также корицу, черный перец и табак, что выращивали невольники в полях над могилами Древнего Кеша.

И чего вообще нельзя простить – во время войны они держались в стороне. Все тридцать лет немыслимого кровопролития могущественная, воинственная Молрова берегла своих секироносцев и кавалерию, называя вторжение гоблинов в Галлардию, Испантию, Бельтию, Истрию и Кеш «проблемами южан». До востока кусачие не добрались, однако армии Холта, Брайса и Ганнских островов все же отправились на верную смерть, а корабли пошли ко дну. Поэтому все послали молровян слизывать жидкое дерьмо с острого ножа.

Но в конечном итоге война не обошла стороной и запад.

Когда Орда сварила свое пакостное зелье, мор коснулся и молровских лошадей. Степные пони, молровские серые и растивские тяжеловозы пухли и умирали точно так же, как и другие лошади. Но властители Низинных земель наживали огромные состояния, уклоняясь от боя. В то время как южные королевства пали, а восточные были совсем обескровлены, Молрова сохранила силы.

Пока Война молотильщиков щедро кормила червей и грифов, молровские поносники под шумок захватили два бельтийских вольных города, Оловянные холмы Востры и поглотили целые мили Южного Антера вдоль Хребтовой реки. Здешние барды сочинили не меньше печальных песен о гибели лошадей, чем спантийцы и галлардийцы, но никто не желал их слушать. Одного этого достаточно, чтобы не думать о переходе через холодные, предательские земли этих подонков как о легкой прогулке.

Дорога из Холта в Северный Холт тоже была не сахар. Стоял золень, второй и последний месяц короткого северного лета, обычно довольно теплый, но только не на этой неделе. Избавлю вас от описания проливного дождя, непривычного холода, голода и поноса, бесед у костра, притом крохотного и слабого. Мы миновали пару деревушек, проехались немного на запряженной козлами телеге с овощами, потом перешли вброд мутную реку, попали под град и дважды чудом избежали удара молнии. Каждый день Гальва вставала задолго до рассвета и упражнялась до изнеможения: наклонялась головой к коленям, подтягивалась на ветвях деревьев, отрабатывала фехтовальные приемы и выпады, прыгала на корточках. Даже в дождь. Попробуй ущипни такую женщину – только пальцы сломаешь.

Главным моим достижением за эти тоскливые дни был жареный цыпленок, которого я украл прямо из кухонного горшка, забравшись через окно в дом зажиточного крестьянина. Разумеется, госпожа Подтянись отругала меня за то, что я не прихватил турнепс.

Кот орал, гадил и мочился, но всегда в должное время и в пригодных местах.

Но самым ярким событием путешествия на север стала встреча с небольшим войском, проходившим мимо. В их рядах мы увидели истинное чудо – баронессу верхом на гнедой кобыле. Их сопровождали по меньшей мере сотня копейщиков и десяток подростков с цепами, в жутких, заплатанных кожаных куртках – столько и нужно для защиты такого сокровища, как живая лошадь, да не просто живая, а еще и способная нести на себе всадницу в доспехах. Кобыле было не больше трех лет, когда наступил мор и погубил всех жеребцов и тех кобылиц, что не носили в чреве жеребят, которые все равно родились мертвыми.

Всадница, баронесса Саурбрина Селдра Справедливая, остановилась и повернулась ко мне, обнажив меч, но тут же убрала его обратно в ножны, как только выяснила, что я оказался в ее владениях по поручению Гильдии.

Я не возражал против ее расспросов, пока мог вдыхать диковинный запах лошадиного пота – резкий, соленый и такой настоящий. Я украл по меньшей мере десяток таких вдохов, и теперь эти дымчатые бока и ноги останутся со мной до вряд ли достижимой старости. Каждое ржание казалось мне песней, за которую не жалко заплатить «совенка». Но настоящий приз дня получила птичья воительница.

Баронесса сразу определила в ней такую же убийцу гоблинов, какой была сама, и, зная любовь спантийцев к лошадям, велела взять горсть овса, чтобы кобыла коснулась губами ладони спантийки. Никто не оплакивал гибель лошадей так горько, как спантийцы. Гальва поцеловала руку баронессы, отвернулась и пошла своей дорогой под проливным дождем.

Прежде чем догнать ее, я перекинулся парой слов с молодой женщиной в шлеме с кабаньими клыками, вооруженной грозным на вид роговым луком.

– И чем же вы заняты, обходите границы?

– Да, можно сказать и так, – ответила она. – Разыскиваем Рогача и его приспешников. Лучше бы тебе поскорей добраться до города и оставаться там, пока мы его не поймаем или он не сбежит из наших земель.

– А кто такой Рогач? – спросил я.

– Ты, я слышала, нездешний, дэ-а?

– Дэ-а, – передразнил я, но без всякой насмешки. Просто у меня врожденный талант подражателя.

– Рогач – смешанник.

Теперь мне стало по-настоящему интересно. Смешанников – микслингов – можно было создать только с помощью могущественной магии – магии, объявленной вне закона, пока некоторые немногие не получили лицензию на ее использование для ведения войн. Ее называют телесной или костяной магией. Величайшим костяным магом был Трясошип, гальт, по всему миру искавший редких зверей, чтобы потом извратить их. Благодаря телесной магии смешивания мы и получили корвидов. Это Трясошип смешал воронов и гордых птиц с равнин Аксы, не уступавших размером человеку, и добавил им толику крови великанов. Обычно смешанники сразу же умирают, но стоит вывести одного здорового – и можно их вырастить сколько угодно. Или сохранить только то, что уже есть, как пожелаете.

Костяная магия превратилась в великое искусство, но даже тем, кто создавал монстров для войны с Ордой гоблинов, запрещалось смешивать людей. Но, Фотаннон свидетель, нет такого запрета, который не попытались бы обойти, а Трясошип был слишком силен, чтобы ему указывало всякое унылое дерьмо вроде королей. Ходили слухи, будто бы в библиотеке его сотоварища Фульвира хранилась книга заклинаний из утраченных городов: погребенного под горами Бхайна и затонувшего Адрипура в Древнем Кеше.

Один из таких смешанников и бесчинствовал теперь в Северном Холте.

– В нем так много от быка, что на голове у него растут рога, но все же он не совсем тупой. Силен за двоих и свиреп за десятерых. Говорят, Рогача защищает магия, татуировка с заклинанием, делающим его неуязвимым в бою.

– Ты что-то сказала про его приспешников.

– Их около полудюжины.

– И вы собрали целое войско, чтобы разыскать его?

Женщина рассмеялась, а я удивленно поднял брови.

– Приятель, ты просто его еще не видел.

Золень или нет, но снег вполне мог и пойти, когда тропинка углубилась в лес, зовущийся Бесснежным. Он находился в десяти милях от маленького, грязного городка Маэт, известного своей виселицей. Поговаривали, будто бы первое в мире повешение произошло именно здесь. Насколько я понимаю, пустое хвастовство – эта казнь так же стара, как шея и петля, и сомневаюсь, чтобы их тоже придумали местные остолопы. Но они с гордостью снимали урожай виселичных плодов, и это все, что нужно знать о жителях Маэта. Гильдия не имела представительства в городе скорее за ненужностью, нежели из страха. И еще одна деталь – доля мужчин, способных держать оружие, в Маэте была значительно больше, чем в других городах. Очевидно, уклонение от военного призыва не считалось здесь преступлением.

– Я уже видел это дерево, – сказал я.

– Какое дерево? О чем ты?

Я обернулся проверить, но да, мы уже проходили мимо него. Это дерево нетрудно было узнать по раздвоенной верхушке со свежими побегами, видимо недавно подрезанной и почти горизонтальной ветке. Будь она чуть повыше, на ней могли бы кого-нибудь повесить, но так она не подходила и для ребенка. Вряд ли такое случалось часто, даже в Маэте.