Но моей вины здесь не было.

Первым делом я закинул лук и мешок на чердак и двинулся налегке к городской площади, где глашатай недавно возвещал о приходе великанов в Аустрим. Теперь здесь кричали другие зазывалы. Приехала труппа лицедеев в фургоне, увешанном колокольчиками, потрепанными флагами и грязными лентами из краденого шелка. Один борт фургона опустили и закрепили на стойках, устроив что-то вроде маленькой сцены на высоте в ярд над землей. Надпись на фургоне гласила: ДАМЫ ИЗ ЛАМНУРА; и похоже, в этой компании в самом деле не было ни одного мужчины.

Вокруг собралось несколько десятков зрителей, но только треть из них расселась не выставленных скамейках, остальные же держались поодаль, на случай если представление им наскучит и они захотят уйти. Легче добычи и не придумаешь.

Труппа представляла пьесу «Коронация». Бывают такие короткие комедии, не больше чем на час, которые не только веселят, но и позволяют узнать имена чужеземных королей и королев. Чужеземцы служат удобной мишенью для шуток, однако сомневаюсь, что когда-нибудь увижу на сцене образ доброго короля Конмарра Холтийского.

Героиней сегодняшней пьесы была Безумная принцесса, спантийская инфанта Мирейя. Она резвилась с той самой ручной обезьянкой, которая, по ее словам, умела говорить и предсказывала будущее. Принцессу играла миловидная девушка в красном платье. Роль обезьянки досталась карлице, весьма одаренной в подражании обезьяньему визгу и с большим усердием скачущей по сцене.

Тут на сцену вышел актер в огромной маске короля Калита с усами длиной в целый фут. В руке он держал большой кубок, до краев наполненный вином. Я огляделся, не смотрит ли спантийка на эту насмешку над правителем ее родины, но нигде не нашел ее. Калит плеснул вином на беспечно танцующих рядом со сценой короля и королеву. Они начали отплевываться, а потом оба упали на землю. Калит поднял огромную разрисованную корону и надел себе на голову.

Обезьянка заскакала по сцене, Мирейя заплакала.

Кое-кто из зрителей захихикал. Дородная женщина, чью сумочку я срезал ножом, и вовсе наслаждалась зрелищем. Калит подошел к принцессе Мирейе, а она подняла перед собой обезьянку и заявила, что та предупредила ее о предательстве. В этот момент лицедейка, игравшая спантийского короля, отца Мирейи, поднялась и сказала, что только сумасшедший может разговаривать с обезьяной, но боги жестоко покарают того, кто обидит безумца. Услышав слова отца, Мирейя принялась скакать не хуже обезьянки и даже бросаться в зрителей воображаемым пометом. Толпа взвыла от хохота. В том числе и девушка, с которой я столкнулся в приступе притворного хохота, успев между делом оставить ее без серебряной сережки.

Оглядываясь назад, я порадовался, что спантийка не видела, как инфанта ее родины опустилась до швыряния дерьма, – думаю, она бы отшлепала лицедеек плоской стороной спадина и устроила заварушку. Никогда прежде я не слышал о «Дамах из Ламнура», но они играли не так уж и плохо. Правда, «Коронацию» я до конца не досмотрел. Когда ты уже получил все, что мог, лучше отправиться в другую часть города. Я и так знал, чем кончится пьеса.

Мирейя спасла свою жизнь притворным безумством. Ее выдали замуж за короля другой страны, подальше от дома и вероломного дяди, желавшего ей зла. Ее мужа, короля Галлардии, сожрали орки в той самой Королевской погибели. В конце представления все артисты нахлобучили бутафорские гоблинские головы и принялись за сценой кусать галлардийского короля. Только за последний год лицедеи набрались смелости настолько, чтобы изображать на сцене гоблинов, и мне хотелось бы видеть в этом знак возрождения нашей силы.

Невозможно смеяться над тем, чего боишься.

Мир людей потихоньку залечивал раны.

Видимо, эти лицедейки неплохо заработали, потешаясь над бедами наших соседей с востока и юга. Позже я слышал, что карлица проглатывала каждую золотую или серебряную монету, которую ей бросали. Удивляюсь, как после этого товарки отпускали ее одну в уборную.

Я побродил по Городу искр, старому кузнечному кварталу возле речных причалов, а потом вышел к рынку. Возле лотков с угрями крутилась стая котов, как обычно бывает в рыбных рядах. Один из них, тощий, серо-бурый, держался поодаль. Он не скакал туда-сюда, как другие, а обтирал усами стену возле моста. Когда старуха-торговка вышвыривала отрезанную голову угря в канаву, все коты, кроме него, бросались на добычу, кусая и царапая друг друга. Принюхиваясь, он дожидался момента, когда его собратья утащат рыбью голову, а потом семенил к тому месту, где она лежала, чтобы лизнуть жирный след.

Он был слепой.

И тут появились кошкодеры.

Лет десять назад, когда гоблины в очередной раз наслали на нас мор, какой-то старый хрыч из Галлардийского университета заявил, что одну из болезней – хлещущий кашель – разносят кошки. И люди ринулись забивать палками, топить или как-то иначе убивать зверьков с острыми ушками и нахальными мордочками. Со временем мор прекратился, как прекращались все гоблинские поветрия, и кошек перестали отлавливать. Только барон Кадота, чей сын умер от укуса кошки, продолжал лютовать. Ходили слухи, что мальчик проделывал с бедным животным что-то мерзкое и дикое – нет, не то, о чем вы подумали, а много хуже. И никто не заслуживал смерти больше, чем он. Однако богатые таят злобу куда дольше, чем могут позволить себе бедные, и баронский указ остался в силе. К счастью для кошек, деньги быстро обесценивались, так что вскоре награда сделалась совсем мизерной и никого уже не прельщала. Барон не озаботился повысить ее, и кошки стали возвращаться.

Получая по два медяка за шкуру, особо не разбогатеешь, но каравай хлеба купить можно. Или рыболовный крючок. Или три яблока. Пристрели двух кошек – вот тебе и ужин. Друзей ты этим промыслом не приобретешь, но и от голода не подохнешь. Не успел я сообразить, кто такие эти двое подростков самого затрапезного облика, с мешками на плечах и в сандалиях, обмотанных грязным тряпьем, как они разрядили свои дешевые, но грозные на вид арбалеты.

Один болт звякнул о камень, выбив искры, но другой угодил под ребра рыжему длинношерстному коту. Вся стая мигом разбежалась. Слепой тоже бросился было наутек, врезался в стену, сделал еще два ложных рывка, а потом просто прижался к стене и задрожал. Один из вшивых стрелков схватил рыжего и забросил в мешок, а другой, отхаркиваясь, вытащил из кармана ржавый болт и перезарядил арбалет. Слепой кот сидел на том же месте, водя по сторонам круглыми желто-зелеными бесполезными глазами. Прохожие по большей части отворачивались, только двое малолетних засранцев радостно улюлюкали. Говнюк с арбалетом прицелился.