Внизу тихо, свет несколько приглушён, в фойе ни души. За одним исключением. Нахожу её в углу у входной двери – она сидит на мраморном полу, подогнув под себя ноги, в одной руке неуклюже держит стакан с водой, – тот вот-вот выскользнет – другой растирает себе переносицу, словно от усталости. Подхожу к ней вплотную, останавливаюсь, взирая на неё с высоты своего роста. Её глаза закрыты, возможно, она даже не слышала, как я подошёл. Молчу, желая понаблюдать за ней в таком состоянии.

На волосах капли от растаявшего снега, пальто из овчины распахнуто, кроваво-красный шарф вот-вот спадёт с плеча, свитер с вырезом на голое тело, на ключице блеснула серебряная подвеска. Она убирает руку от лица, и я вижу смазанный макияж. Из-за снега. Из-за слёз. Нижняя губа едва заметно подрагивает. Сажусь на корточки и смотрю в её лицо. Ариес тяжело вздыхает и расслабляет руку со стаканом – тот скользит вниз, но я успеваю поймать его.

– Что… – наверное, её удивило, что звука бьющегося стекла и воды на её брюках не оказалось. Открыв глаза, она встретилась с моим не-в-её-вкусе лицом – выражение сразу же переменилось. – Чего так долго? Я уже уснуть успела.

В голосе столько капризности и обиды, как у маленького ребёнка. Сейчас она не кажется сильно пьяной, как мне показалось поначалу. Ставлю стакан на пол подальше от себя и протягиваю ей руку. Пару секунд на её лице отражается борьба, в итоге приводящая к неуклюжим телодвижениям, нацеленным на подъём вверх. Пару раз она яростно оттолкнула мои руки, когда я пытался поддержать ослабленное тело.

– Не надо со мной возиться, я не умираю ещё, – прерывисто и с расстановкой произнесла она, выпрямившись и направившись в сторону лифта как можно более похоже на прямоходящего человека. – Я… это всё тот… ночной клуб… куда я… после… ох.

– Ключевое слово «ещё», – произнёс я себе под нос, следуя рядом, готовый вовремя словить эту перебравшую девицу, которая задумала «украсить» мой вечер своей скромной персоной. Как будто и без неё мне нечем заняться. Стоило подумать, и вот, получите и распишитесь – явилась.

– Я же… – она резко останавливается перед лифтом, сбоку наблюдаю за её медленно открывающимися и закрывающимися пару раз глазами. Через секунду её тело обмякает, ноги подкашиваются, едва ли вовремя успеваю схватить за плечи и удержать.

– Что же за повод у тебя был так напиться? – отчасти риторически спрашиваю я, прекрасно понимая, что она не ответит в подобном состоянии, просто-напросто не услышав самого вопроса. Приобнимаю за талию расслабленное тело. Она не реагирует. Ещё бы. – Ты слышишь меня? Холзи?

Глухо. Вырубилась. Ни единого нечленораздельного звука или мычания. Как будто и правда отключили. Дышит ли? Наклоняю голову на бок, откинув в сторону волосы – пульс слабый, но есть. Засос на шее. Ну и что мне с ней делать? Чёрт!

Оборачиваюсь в угол, где она сидела, на предмет оставленных вещей. Вроде ничего нет. Нажимаю кнопку вызова лифта. Разворачиваю «тело» и поднимаю его на руки, но её руки слабы и не держатся за мою шею – перекидываю её на спину и заношу в лифт. Обычно в подобном положении девушек я несу к себе в квартиру для другого дела, но во всём в этом жизни есть исключения. Холзи Ариес – сплошное чёртово исключение.

В квартире укладываю её на диван, но понимаю, что, будь я в подобном состоянии, это не совсем удобно, плюс она свалиться с него может и прямо на журнальный столик рухнет или ударится об него, сломает ещё – вот уж нет. Отношу на собственную кровать и укладываю на спину. Она даже не шевельнулась. Без сознания. Что ж, так даже лучше – не вспомнит, что я уложил её и раздел, а то ещё после будет обвинять в домогательстве. Хотя… всё равно будет возмущаться с утра, когда увидит себя без верхней одежды. Так что чего терять-то?

Расстёгиваю ботинки, стаскиваю их с ног, следом освобождаю от пальто – из кармана выпадает мобильник и кредитка. Снимать с неё юбку и свитер или пускай так спит?

– М-м, ты хочешь добить меня, да?..

– Чего? – мои руки замирают у пояса юбки. Смотрю на неё сверху – она открыла мутные глаза и смотрит в ответ. Даже со смазанным макияжем, красные от слёз и алкоголя чёрные угли заглядывают мне в самую душу. Ну или в мозг, дабы понять ход моих действий. Ведь не просто же так я стаскиваю с неё одежду – в этом обязательно есть «что-то».

Холзи пару раз моргает и отворачивает голову влево, в середину кровати, утыкается лицом в подушку – я слышу тихий всхлип, к которому добавляется судорога, затрагивающая плечи, позвоночник, которые сокращаются:

– Почему я это чувствую, Айзек? – сдавленно, в подушку, тихо тянет она сквозь нечастые всхлипывания. – Снова и снова. Это больно.

Стою рядом с кроватью, молчу. Такое у меня впервые. Подхожу к окну и смотрю на погружённый в огни и вечно неспящий город Нью-Йорк. Выключаю свет совсем, чтоб было более комфортно. В темноте разговоры всегда идут как-то сами собой, естественно и просто. Да, я всё равно вижу её, а она видит меня, но атмосфера другая.

– Я ненавижу себя. И его. Ненавижу, – голос стал более ясный, нахлынувшие эмоции разогнали алкоголь в крови, как будто это возможно. Холзи тяжело втягивает в себя воздух, болезненно, отрывисто то ли всхлипывает, то ли усмехается, едко. – И так каждый раз.

– Ну и кто в этом виноват? Только ты выбираешь. Никто больше.

Теперь я ясно слышу горькую усмешку:

– Решил поучить меня жизни? А то я не знаю! Холодный, самовлюблённый и садистичный ты…

Я так быстро оказываюсь с ней рядом, что она едва ли успевает досказать предложение. Я не касаюсь её, даже не дышу в её сторону, всего лишь сижу рядом, а она подтянулась к спинке кровати, несколько напряглась и опасливо смотрит в ответ. Неужели это тень страха в чёрных провалах вместо глаз?..

– А чего ты хотела? Я не собираюсь извиняться за то, какой я есть, – с ледяной рассудительностью реагирую на сказанное, гляжу в сухое выражение лица. – И ты не должна.

Её брови вздрагивают, углы губ изгибаются, но она прикусывает язык, ничего не говорит, пусть и хочет.

– Я могу быть хорошим, если сочту это уместным. Я могу сделать так, что мы станем близкими друзьями, могу помочь тебе забыть… но не стану делать этого, потому что в этом нет необходимости. Зачем зажигать спичку в темноте, если ты не желаешь из неё выбраться? Зачем тебе причинять себе страдания, когда ты можешь просто не выбирать их? Просто перестань. И всё.

Произнося эти отчасти философские и в то же время не лишённые смысла фразы, я всё время не отводил глаз от неё, на чём подловил себя только в конце. Казалось, она и я даже не моргнули ни разу. Между нами было расстояние вытянутой руки, но по ощущениям была целая пропасть, каждый из нас на своей стороне, и я пытался достучаться, а она лишь молча слушала. Но успешно ли?

Тут Холзи привстала на колени и положила руки мне на плечи – я не шелохнулся. Так лев замирает перед тем, как кинуться на газель.

– Добей меня, сейчас, – шепчет она, склонив голову к моему правому уху, дыхание щекочет кожу: – Хуже уже не будет.

Некогда прохладные пальцы в данное время тёплые, даже горячие вследствие действия алкоголя. Поднимаю руку и скольжу ладонью по ткани свитера на её спине, останавливаюсь на затылке. Она удерживает взгляд на моём лице, а я точно так же, как и она днём, приближаюсь лицом в ответ и с сардонической ухмылкой возвращаю сказанное:

– Самонадеянная.

Она цокает языком и отводит глаза, отталкивает меня от себя и падает вниз на кровать. Ну, теперь она хотя бы перестала плакать из-за какого-то парня. Мне удалось отвлечь её. Я даже слышал, но не отреагировал на фразу то ли «козёл», то ли «идиот». Может, она и не вспомнит ничего из этого.

– Лучше проспись, пьянчужка.

Свитер падает к моим ногам вместе с юбкой. Я не поворачиваюсь, лишь давлюсь улыбкой. Всё-таки разделась, недотрога.

– Айзек, – останавливает она меня, зовёт по имени. Это что, так спиртное действует? Фамилию мою не произносит. Ну точно пьяная.