– Ага, Adler с немецкого – орёл.

– Ух ты, зыкинско1!

– Да харэ тебе… Красиво для тех, кто немецкий знает. А для ребзи – город на Чёрном море.

– У тебя в семье кто-нибудь говорит на немецком?

– Все, кроме мамы.

– Я тоже немецкий хочу учить.

– Сдался он тебе. Я не пойду, мне и дома хватает.

Оля поникла. Допытываться с расспросами не хотела, а сам Мишка так себе поддерживал беседу.

– Куда идти-то? Я ж не знаю, где живёшь.

– Туда, – мотнула головой. – В сторону кукурузного поля, мой дом прямо перед ним.

– Ого, летом, значит, можно полакомиться? – рассмеялся Адлер.

– Ну да, если картошкой не засадят.

Снова тишина.

– Ты только не рассказывай никому. Успеет ещё твоя подружка разболтать, ясный-красный…Тут же особо одарённые тему подхватят.

Олька кивнула в ответ. Адлер молчал. Чужая тайна начала давить на горло. Или это галстук перекосился под пальто и теперь не даёт свободно дышать? Лихачёва понимала, что уже завтра Настя начнёт задавать вопросы про Мишу. Понимала, что привитая подруге ненависть к немцам может легко перекинуться на Адлера. Соврать и сохранить Мишкину тайну? Или не совать нос в чужие дела, как всегда учила мама?

По ритму шагов легко считывалось состояние. Она старалась идти уверенно, отбивала набойками грув2. Но внутренний метроном барахлил. Торопилась нанести следующий удар набережной и в итоге ускорялась на сотые доли секунды. Нервничала. Ему не нужно было догонять. Один уверенный шаг – три бита её изящных шпилек. В диалоге он не играл главную роль, поэтому мог расслабиться, идти, не напрягаясь.

– Тебе бы книги писать. С чего вдруг именно сейчас столько подробностей? – резко остановившись, Макс развернулся и заглянул маме в глаза. Солнце в них не отражалось, яркую зелень начала застилать серая пелена. Дурной знак, он точно это знал.

– Я рассказываю, что помню. Мне важно объяснить тебе, почему не могу спокойно жить.

– Да мало ли проблем было и есть, сколько ещё грянет. Ты, конечно, извини, но я вообще не врубаюсь, как твои детские заморочки связаны с моей ситуацией, – Максим резко выдернул из карманов руки, поднял их к волосам, навёл в шальной причёске ещё больший беспорядок и тяжело опустил ладони на бетонное ограждение. Пальцы отбивали дробь.

– Беременность твоей Улитки неожиданно вышла на первый план истории, к финалу которой я иду долгих тридцать семь лет.

– А можно не разговаривать загадками?

– Нет никаких загадок! Рассказываю как есть, просто не перебивай, выслушай.

– Тогда давай без лирических отступлений, ближе к делу. Попробуй быть более сдержанной, чем Лев Николаевич. Нет у меня времени на четырёхтомник.

Ольга закрыла глаза и медленно вдохнула влажный портовый воздух. Обычно букет прибрежных ароматов напоминал море, успокаивал, наполнял. Но не в этот раз. Сейчас едкая смесь запахов, доносящихся от судов, реки и мегаполиса, раздражала рецепторы, заставляя нервные клетки вибрировать.

– Хорошо, постараюсь не увлекаться.

– Нет! – рявкнул Макс, резко взмахнув руками. Чайки, прежде надеявшиеся урвать лакомый кусочек из рук случайных прохожих, в панике разлетелись по сторонам. – Ответь на один вопрос: как всё, о чём ты рассказала, связано со мной?

– Ты мой сын и первый человек за последние двадцать лет, которому я признаюсь, что произошло, – продолжить Ольга не смогла. Губы задрожали, голос сорвался.

– А как же отец?

Оля отрицательно помотала головой. Влад появился в её жизни, когда казалось, что тьма поглотила и разум, и душу. Он стал спасительным маяком посреди чёрного моря отчаяния и боли. Боясь спугнуть счастье, Ольга молчала о том, что терзало. Жила мужем и сыном, погрузилась в работу, быстро поднялась на карьерный пьедестал. Увлечённо занималась любым делом, которое помогало забыть о снах, не дающих покоя душе.

– Твой папа удивительный человек. Чуткий, заботливый. Но он бы не поверил в то, что произошло со мной. Многое в этой истории не поддаётся логике.

– Издеваешься?

– Нет.

– Объяснишь?

– Да.

– Как?

– Макс, послушай. Часть моей жизни связана с мистикой.

– Ма-а-ам… Гороскопы, предсказания и прочая ересь?! Хочешь сказать, несколько десятков лет страдаешь от того, что какая-нибудь шарлатанка наговорила?

Ольга поджала губы. Плакать нельзя. Он не останется, не выслушает, уйдёт. Подняла глаза к бирюзовой долине неба. Удивительно, ни облачка. Часто заморгала, чтобы смахнуть капли обиды, получилось плохо. Нервно начала искать солнечные очки в клатче. Тёмная ширма из стекла на время скроет следы боли. Снова глубоко вдохнула, чтобы голос не дрожал.

– Я родилась в семьдесят четвертом и семнадцать лет прожила в стране, в которой не было места личным переживаниями и мнению. Мне бы никто не поверил. Подумаешь, видела себя во сне нацистским офицером. Ерунда, что любила немецкий язык, а на уроках ГТО поражала мишени с первой попытки. Мне было тогда двенадцать, а из пневматической винтовки стреляла, как Белая смерть3.

– Бред какой-то, честное слово. Лучше бы не приходил, сами бы разобрались и врача нашли.

– Что бы ты сделал на моём месте? – игнорируя вопрос, продолжала Ольга. – Как бы жил, погибая во сне? Что чувствовал бы, видя в отражении фашиста?

Макс молчал. Не таким он представлял этот разговор. Готовился к нравоучениям, порицаниям, не исключал скандала. Воображал, как охает и ахает мама, когда он скажет про аборт. Но такого развития событий не ожидал даже в самой дерзкой версии. Всё зашло слишком далеко, и как теперь выбраться из пучины маминых бед, он не знал. Чем больше эмоций она проявляла, тем яснее он ощущал масштаб внутреннего конфликта.

– Ты мнишь себя взрослым и опытным. Думаешь, достаточно повидал и пережил. Считаешь, твой нерождённый ребёнок помешает. Готов убить! – Ольга замолчала. Подошла вплотную к сыну и сняла очки. Глаза блестели на солнце от пролившейся боли.

– Ты готов убить? – схватила сына за плечи. – Готов?!

Сорвалась на крик. Зря. Понимала, что скандал ничего не решит. Макс не услышит. Он медленно взял её руки в свои и шагнул назад.

– Я не первый и не последний. Да, ошиблись. Это случайно вышло, со всеми же бывает.

– Ты прав. Бывает, – шепнула в пустоту. Нащупала в кармане брюк салфетку, вытерла тушь под глазами и надела очки. Броня снова в деле. – Я найду вам хорошего врача. Дай мне сутки.

Чем больше город, тем легче оставаться собой. В толпе никому нет дела, о чём плачет идущая мимо женщина. Толерантные прохожие позволяют проявлять эмоции без ретуши. Можно размазывать тушь по лицу, не боясь осуждающих взглядов.

«Души договорились. Она вернётся, чтобы ты искупила вину».

«Вернётся ли, тёть Шура, – едва слышно прошептала Оля. – Макс совершит ту же ошибку. Как же его остановить?»

Солнце медленно подкрадывалось к горизонту, щедро разливая бургундское по безоблачной глади неба. Каблуки продолжали стучать по набережной.

– Добрый вечер, что желаете заказать?

Ольга вздрогнула и посмотрела на молодого человека. Официант.

– О, господи, – она даже не заметила, как свернула в кафе.

– Простите?

– И-извините, я… задумалась, в общем. Не готова ответить. Даже не знаю, что… заказать, – слова блуждали, терялись и никак не выстраивались в смысловой ряд. Элементарный вопрос заставил Ольгу краснеть, заикаться и озираться по сторонам, словно пытаясь найти помощь.

– Вот меню, – понимающе улыбнулся официант. Совсем молодой, наверное, ровесник Макса. – Может, для начала кофе или бокал вина?