Боль под лопаткой утихла. Глаза привыкли к темноте. Оля выбралась из-под одеяла и на цыпочках скользнула из комнатушки скромной хрущёвки, где жила с родителями. Бесшумно прокралась на кухню. Завтрак на столе, значит, мама уже ушла на смену. В школу предстояло собираться самостоятельно. От завтрака до причёски девочка предоставлена сама себе. Папе всегда тяжело давались косички, что уж говорить про банты.

Аромат свежеиспечённых оладий лишил покоя. На часах начало седьмого, рановато, лучше бы поспала немного. За окном ещё царила непроглядная ноябрьская тьма. Вместо солнечных лучей в комнату прокрадывался густой мрак и свет одинокого жёлтого фонаря.

«Нет, поем сейчас. Папа не будет ругаться. Только надо достать вилку и нож», – девчушка ловко взобралась на обшарпанную табуретку и взяла приборы из шкафчика.

– Откуда эти отголоски аристократизма? – удивлялся каждый раз папа. Оле странное слово на «а» было незнакомо.

– А что это за «аистокотизм»? – допытывалась малолетка, лихо орудуя ножом и вилкой.

– Это ваши замашки из высшего общества, Ольга Михална. Ишь чего удумала, вилками да ножами кушать. Всю жизнь и мы, и деды наши ложкой хлебали, а тут, глянь, диковинка какая. Откуда ты понабралась-то этого? – папе, родившемуся в маленькой деревне, забавы дочери были чужды.

Что на это могла ответить школьница? Она и сама не знала, за что природа наградила дочь выходцев из деревни вычурными повадками. В школе приходилось особенно трудно. Ножи и советская столовая, как две параллельные линии, никогда не пересекались.

– Ты чего в темноте сидишь? – папин шёпот разорвал тишину. От неожиданности девочка выронила приборы. Под правой лопаткой заныло.

– Сон страшный приснился. Уснуть больше не смогла.

– Звери что ль какие? – вопрос прозвучал без намёка на интерес к сути дела.

– Нет, военный, – Оля боялась смотреть на отца. Такие откровения в семье были не приняты.

– Хм, с чего бы это детям вояки стали сниться, – буркнул отец и вышел из кухни.

Скованная напряжением, Оля бесшумно выдохнула и тихонько пролезла под стол за вилкой и ножом. Одинокий фонарь всё так же лениво освещал клочок улицы и крохотную кухоньку. Ему неведомы были тревоги и заботы третьеклассницы средней 27-й школы. В преддверии дня Октябрьской революции её ждал важный и ответственный день. Посвящение в пионеры.

Однако маленькую Олю предстоящее торжество не вдохновляло. Она пыталась найти скрытый смысл в том, чем горели все вокруг, поэтому настойчиво атаковала маму вопросами.

– Мамочка, а можно я не буду пионером?

– Оленька, ты что? Все октябрята хотят быть пионерами, чтобы потом их приняли в комсомол. Это гордое и почётное звание! Сколько дорог откроется.

– Правда? А что это значит? Что я поехать куда-то смогу? Сейчас мы никуда не ездим, потому что я ещё только октябрёнок?

– Нет. Дороги – это возможности. Например, учиться в институте или работать на заводе.

– Но я не хочу работать на заводе. Что там интересного… – Оля надула губёшки.

– Ишь, какая! Можно и не на заводе, только профессию получать всё равно придётся. И законы коммунистической партии чтить, партийным-то легче и работу хорошую получить, и карьеру какую-никакую сделать.

Сочетания сакральных для страны слов «коммунистический» и «партия» долетали до детских ушей и раньше. По радио. Папа с мамой включали его редко. Не потому, что вещание было периодическим, просто после трудовой смены привыкли заступать на вторую, бытовую. По утрам, когда Оля оставалась дома из-за болезни, завороженно слушала «Пионерскую зорьку». Не потому, что грезила носить красный галстук вместо звёздочки. Просто иногда за двадцать минут можно было услышать не только нравоучения, но и песни, спектакли, узнать что-то новое.

Сейчас маленькую кухню заполняли тишина и сумрак. Солнце не спешило врываться в унылый, спящий город. А Оленька Лихачёва не спешила наряжаться в скучную школьную форму: неприглядное коричневое платье, белоснежные фартук и колготки, поверх которых – шерстяные гамаши. Ах да, ещё бант. Медный оттенок густой копны упорно призывал девчушку быть яркой и необычной, что шло вразрез с советскими представлениями о красоте.

«Вечно всё не как у людей…» – вновь и вновь повторяла слова родителей.

«Права мама, нечего выпендриваться». Напрочь потеряв интерес к оладьям, Оля быстро повязала бант, оделась, схватила портфель и выбежала на улицу.

Темнота. Тишина. Редкие тени перемещались вдалеке. Страшно. Так уже третий год начиналось каждое осенне-зимнее утро. Главное, добраться до следующего фонаря.

Оле никогда не приходило в голову признаться родителям, что ей страшно, что по утрам тело сковывает леденящий ужас. Каждый раз темнота обостряла её рецепторы, обнажала жуткие фантазии, заставляла бежать в школу, не оглядываясь. Олиным родителям никогда не приходило в голову, что маленькой школьнице страшно ходить по мрачным улицам одной. Считали, раз городок небольшой, значит, безопасный. Знаком каждый закоулок, сосед и собака. До школы всего десять минут пешком.

Оля выбежала из дома на час раньше обычного. Так спешила выбраться из тесной квартиры, что напрочь забыла про галстук.

«Вилена Вениаминовна одним взглядом убьёт!»

Быстро преодолев отрезок сумрачной улицы, поднялась по разбитым лестничным пролётам на третий этаж и, не разуваясь, шмыгнула на кухню, схватила отглаженное «красное знамя» и на лету крикнула папе: «Пока!»

Подгоняемая воспоминаниями о сне, на улице не сразу обратила внимание на движение справа. Тёмная фигура неслась прямо на неё. Столкновение было неизбежно. То ли от неожиданности, то ли в попытке защититься девочка плюхнулась на подмёрзший асфальт. Страх заблокировал голос.

Свет из окон едва позволял разглядеть силуэт. Нечто маленькое рывком дёрнулось в направлении лица, и Оля почувствовала, как щеки коснулся шершавый мокрый язык. Собака. Это всего лишь собака. Она радостно прыгала вокруг и поскуливала.

– Эй, ты откуда здесь взялся? – шёпот сорвался с губ, и девочка отчаянно закрутила головой в поисках хозяина. Теперь, когда щенок успокоился и уселся напротив неё, высунув язык, Оля разглядела поводок.

– Ты потерялся, глупенький! – догадалась она. – Но где же найти…

– Рее-ее-екс! Рекс! Ты куда убежал? – вслед за приглушёнными женскими криками послышались шаги.

Оля поспешно встала, отряхнула платье и порадовалась, что поверх белоснежных колготок надела уродливые серые гамаши. На них не так видно грязь.

– Вот ты где, маленький поганец! – женщина подошла к собаке, ласково потрепала лохматую макушку и взяла поводок. Пёс радостно запрыгал, признав хозяйку.

– Напугал тебя, наверное? Ты уж прости, не удержала сорванца.

– Его Рекс зовут, да? – не отвечая на вопрос, полюбопытствовала Оля.

– Да, Рекс. Породистый немец, овчарка. Только малой ещё, глупый. Ты не бойся, не укусит. Можешь погладить.

Девочка робко подошла к собаке и протянула руку. Рекс отреагировал звонким лаем, закрутил хвостом и запрыгал. Общению он явно был рад.

– Меня тётей Шурой зовут. Я вот в доме напротив живу. Заглядывай, если захочешь поиграть. Мы с Рексом всегда гостям рады. Правда, хвостатый? – засмеялась добродушная хозяйка. – Ты небось в школу шла с портфелем-то?

– Ой, точно же! – спохватилась Оля. В одно мгновение беззаботная картинка сменилась воспоминаниями о сне и предстощем посвящении в пионеры.

– Давай-ка мы тебя чуток проводим, а? А то вон темень какая, жуть. Какой дорогой обычно ходишь? Тебя как звать-то?

– Оля. Мне туда, – махнула рукой в сторону следующего фонаря. – Школа там, через дорогу.

Втроём они поспешили в направлении света. На новую знакомую девочка не смотрела, всё внимание занимала юркая овчарка, которая крутилась под ногами.

– Олькааа-аа! – послышалось вдали. Писклявый голос сразу выдал свою обладательницу. Настя Хитринская – детсадовская подружка и одноклассница Лёли. Казалось, они знали друг друга с пелёнок, а может и дольше, ведь мамы работали на одном заводе.