имеющихся видов оружия.

В этот момент мы получили короткую передышку, и я смог немного осмотреться. Майор фон Юнгенфельд сидел рядом с гусеницей нашего танка. На нём по-прежнему был микрофон, разорванный кабель висел на уровне живота. Он нажимал тангенту микрофона и сердито повторял снова и снова:

– Лекшарт, вперёд… Лекшарт, вперёд…

Я слегка обезумел после всего произошедшего и поэтому грубо схватил командира за плечо, поднёс ему к носу оборванный кабель и заорал на лучшем мюнхбергском (северо-восток Баварии. – Ред.) диалекте, на который только был способен:

– Не видишь, что кабель перебит?

Несколько секунд он смотрел на меня непонимающим взором, затем сорвал микрофон и, выругавшись, бросил его на землю.

Прошло всего несколько минут, прежде чем появился Лекшарт. Но не потому, что каким-то образом услышал сообщение, которое не транслировалось, а просто потому, что у танкистов нюх на неприятности. Наш Пампас перебрался в другой танк и продолжил вести свой батальон в направлении Орла. Подъехал медицинский бронетранспортёр и забрал раненых. В этот момент я посмотрел на наш горящий Pz II 01. Что ж, и тебе не повезло. Собственно, всё было не так плохо, как казалось. Вентилятор высосал из машины гарь. И мне удалось погасить танк. В тот же вечер наш Pz II 01 снова сражался у вокзала Орла…» (Там же, стр. 91-93.)

Продолжаем исследовать историю Орловщины, особенно её трагические страницы, связанные с минувшей войной. Когда с высоких трибун говорят о необходимости поставить заслон фальсификации истории, то от этой пафосности сквозит желанием прикрыть весь негатив, что

исходил от самой советской власти, от её карательных органов. Причём приближенные к власти стремятся не только обелить себя за беспомощность и откровенное предательство при защите городов и их жителей, но и очернить истинных патриотов. До сих пор многие провластные СМИ,

не утруждая себя исследованиями, безропотно принимают чужие версии, веря на слово имеющим «свою правду» чиновникам.

Однако, отдавая дань уважения настоящим героям, мы не можем идти на поводу у отечественных фальсификаторов. И это касается не только своих, но и чужих. Давайте будем последовательны и беспристрастны даже тогда, когда говорим о наших врагах. Нельзя всех мазать только чёрной краской.

Среди противников тоже были совестливые и чуждые человеконенавистнических планов фюрера люди. Мы будем и дальше пытаться честно анализировать их поступки: здесь виновен, а здесь – нет. И наши читатели ещё узнают немало интересных фактов о том времени.

А пока мы склоняем голову в память о миллионах и миллионах граждан, погибших как от рук гитлеровцев, так и от своих же соотечественников, слепо служивших Системе. Которая была ничем не лучше Третьего рейха…

Мне представляется интересным ознакомить читателей с воспоминаниями не только тех, кто встретил войну в оккупированном городе. О том, как жил Орёл последние мирные месяцы, какими были будущие защитники Отечества, по моей просьбе рассказывает Зелик Аронович Бонкс, выпускник 7-й школы города Орла, инвалид Великой Отечественной войны, заслуженный работник культуры РСФСР.

– Я окончил Орловскую среднюю школу № 7 в 1940 году. Нет дня, чтобы я не вспомнил с благодарностью свою школу, замечательных учителей, одноклассников – павших на войне и выживших, проживших счастливую жизнь и менее удачливых…

Я решил поделиться воспоминаниями о своих школьных годах.

Наша школа занимала старое, ещё дореволюционное трёхэтажное здание рядом с мостом через Оку. Можно было через мостик войти сразу на второй этаж школы. К школе примыкала Покровская церковь, самая большая в Орле. Здание школы не сохранилось, было взорвано немцами при отступлении в 1943 году. Сейчас на месте школы сквер, здание универмага и жилой дом «Орёлстроя».

По теперешним меркам школа была небольшая, всего 20 классов, в каждом классе около 25 человек. Смело можно сказать, что во многом наша школа продолжала традиции дореволюционных орловских гимназий, Института благородных девиц и Кадетского корпуса. Большинство наших учителей окончили эти учебные заведения, многие учились в знаменитой

Ломоносовской гимназии. Учитель – практически любой, молодой и старый, строгий и снисходительный – действительно был примером для нас во всём – в отношении к своему предмету и к жизни вообще, в одежде, в поведении. Наши учителя, в большинстве своём вышедшие из городских мещан, духовенства и разночинцев, были настоящими интеллигентами,

бессребрениками, любили детей, прекрасно знали русскую культуру, историю, литературу. Если бы нам сказали, что пройдут годы и некоторые учителя будут брать «подарки» и писать с ошибками, мы бы долго смеялись, это показалось бы нам абсурдом! И ещё – до войны добрую половину наших учителей составляли мужчины; это была почётная, благородная, хотя и скромно оплачиваемая работа. Некоторые учителя занимались репетиторством, но многие помогали ученикам и бесплатно.

Сначала школа была семилеткой (директор – Николай Васильевич Костин), а затем она приобрела статус десятилетки, и директором стал Дмитрий Сергеевич Легостаев (преподаватель географии, добродушный и заботливый человек; любил спорт и сам бегал с нами на лыжах, катался на лодках).

Наша школа, как и многие другие, славилась своими учителями.

Многие лучшие наши наставники – Мария Ивановна Грачёва, её племянница Людмила Степановна Грачёва, Сергей Иванович Горовой, Аким Никифорович Волков, Никифор Абрамович Косарев – все они когда-то окончили Ломоносовскую школу. Знаменитые словесники нашей школы – Митрофан Ильич Фивейский и Василий Иванович Парнасский сначала учились в Ломоносовской школе, затем окончили духовные семинарии и рабфак. Одним их первых заслуженным учителем России стал географ Вячеслав Сергеевич Трисвятский. Он очень любил Орловщину, прекрасно знал её природу. Его уроки проходили под девизом: «Люби и знай свой край». Мы ходили на экскурсии и в походы по лесам, к истокам Орлика, собирали гербарии, местные минералы, образцы почв. Некоторое время у нас работали учителя из династии Никольских – Сергей Михайлович, Софья Михайловна и Дарья Михайловна. Опыт, накопленный в нашей школе, Сергей Михайлович внедрял в практику работы орловских учебных заведений, когда стал директором института усовершенствования учителей в Орле.

Хочется вспомнить и отметить всех учителей, но начну я со словесников. Прежде всего, в нашей школе преподавались не два предмета – русский язык и литература, а ещё один – изящная словесность, в котором органически сочетались родной русский язык и литература. Русский язык был основой учёбы в школе. Каждый ученик обязан был наизусть знать стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Я, например, читал наизусть «Стихи о советском паспорте» Маяковского. По чтению наизусть ставили оценку.

Проводились олимпиады на тему: «Пиши и говори грамотно». Митрофан Ильич Фивейский был главным организатором этих олимпиад, на которых мы обязаны были продемонстрировать свои знания грамматики, фонетики, морфологии, наш словарный запас и т.д. Василий Иванович Парнасский, Евдокия Яковлевна Успенская, Глафира Алексеевна Лапотникова, Евдокия Антоновна Иванова, Любовь Матвеевна Миранцева учили нас не только грамоте, но и культуре родной речи. Когда вёл уроки Василий Иванович Парнасский, приходили на ум строки: «Речь сладкая, как мёд, из уст его текла». Основы языка закладывались ещё в начальной школе такими прекрасными учителями, как Евдокия Антоновна Иванова и Любовь Матвеевна Померанцева.

Учили нас не только языку – учили мыслить. «Думать надо, когда говоришь!», – требовал Сергей Иванович Горовой. Когда он вёл занятия, все хотели, чтобы этот урок никогда не кончался, звонок вызывал досаду. Сергей Иванович знал наизусть всего Пушкина, «Евгения Онегина» мог читать часами. Хорошо помню, с каким артистизмом Сергей Иванович декламировал стихотворение Лермонтова «Родина». Всегда носил один и тот же светло-серый костюм. Жизнь его сложилась трагически. Горько об этом писать, но в годы оккупации он и его жена Зинаида Дубровская, директор областной библиотеки, «сотрудничали с немцами», а их приёмный сын Октан был редактором оккупационной газеты «Речь» и сбежал вместе с фашистами.