Руки действовали сами, на одних вбитых в подкорку рефлексах.

– Огонь! Мать вашу!

«Трата-та-та», – длинная, патронов на тридцать, очередь почти в упор прошла по толпе, вышибая из седел, поднимая на дыбы ржущих в испуге лошадей. Потом забил прицельно, по несколько патронов.

«Тратата», – грохотал сзади автомат Магомедова.

Под дикое ржание, грохот оружия и людские крики мгновенно возник завал из бьющихся в агонии лошадей, раненых и убитых людей. И, конечно, растерянность, паника – все, спрессованное в мгновения.

Передние всадники падали в траву, а задние уже разворачивали испуганно храпящих, встающих на дыбы коней, но ни времени, ни простора для маневра у них не осталось.

Звонко щелкнул, отсоединяясь, магазин автомата, Александр торопливо нащупал новый, вставив в ствольную коробку, передернул затвор.

«Тра-та, Тра-та» – вновь застрочил автомат.

«Вжик!» – просвистело над ухом, щеку обдало холодком. Из пола торчало и хищно трепетало белоснежное оперение стрелы. Острый укол страха кольнул и тут же пропал смытый досадой на собственную трусость и вспышкой ненависти.

И вдруг стрелять стало не в кого. Бьющиеся в агонии людские тела и конские туши, лежащие по одному и грудами. Несколько счастливчиков, нахлестывая коней, скрылись за холмом.

Меньше чем за минуту попаданцы расстреляли по несколько магазинов.

Александр повернулся. Магомедов, оскалив зубы, словно разъяренный алабай, торжествующе проорал со слегка гортанным акцентом:

– Получили, бычье!

Стрелы кочевников никого не задели. «Молодец, чертяка аварский, – думал офицер с невольной симпатией. После боя с грабителями Селинного, солдат был готов с командиром хоть в огонь, хоть в воду.

«Отбились! И я жив!» – нахлынуло такое острое, кристально-чистое счастье, что Александр едва не заорал от переполнявших эмоций.

Был ли у кочевников шанс? Безусловно! Полсотни тугих монгольских луков способны за минуту выпустить сотни стрел. Нашпигуют стрелами, как ежиков иголками, и скажут, что так и было! Подвело их то, что не ожидали увидеть врагов и луки лежали в налуче, а автоматы – вот они, в руках. В любых других условиях багги если бы и прорвались, то с потерями.

– Ходу, ходу! – крикнул Александр.

Вновь весенняя степь понеслась навстречу багги.

Влажный ветер принес пряные запахи тины и пряный дух рыбы, а дорога вильнула и пошла по пробитому бульдозером спуску к броду, меж вековых, смыкавшихся в вышине огромных деревьев, крутому и опасному, так что водитель волей-неволей сбавил скорость. Показался берег: заросли камыша, зеленая, извилистая кайма тины. На другом берегу, на холме, белели деревянные стены форта попаданцев, над воротами на порывистом ветру плескался бело-сине-красный, российский флаг. Здесь самое опасное место. Если кочевники выставили засаду, попаданцам несдобровать! Александр развернулся назад и взял под прицел раскидистые деревья на спуске в долину. Один за другим автомобили въехали в реку, с ревом помчались, разбрызгивая ледяные алмазы капель.

Кортеж успел добраться до середины брода, когда вверху замельтешили всадники в халатах, но спуститься вниз вслед за попаданцами враги не рискнули. Стрелы взмыли вверх задырявили с громким плеском воду. Александр сморщился от досады – кочевников прикрывали стволы деревьев. И стрелять удобнее, сверху вниз, в отличие от попаданцев, вынужденных целится круто вверх, к тому же с ежесекундно подбрасывающего, подобно норовистой кобыле, автомобиля. Выцелил фигуру в сером халате.

«Тра – та – та», – расцвел на секунду огненный цветок на конце ствола. Попал – не попал, за деревьями не видно.

Торопливо перевел прицел на следующего врага. Со стен недалекого форта стреляли – прикрывали бросок товарищей.

«Тра – та – та», – вновь короткая очередь.

Багги вырвались из воды, победно ревя, понеслись по петляющей по крутому склону дороге вверх. Александра прижало назад, он огрызался по мельтешившим на другой стороне кочевникам короткими очередями. Стрелы с противным свистом дырявили землю.

Автомобиль с ревом завернул за поворот, стены форта исчезли и только приближающийся грохот выстрелов подсказывал – спасение близко. Наконец, машины поднялись на такую высоту, что стрелы перестали долетать. За очередным поворотом вновь показались трехметровые сосновые стены форта м защитниками на стенах: солдаты и добровольцы – вооруженные рабочие, разразились ликующими криками. Тяжелые деревянные ворота стремительно распахнулись. С победным: «Фа-фа» автомобили ворвались на территорию форта и встали перед линией палаток. Александр снял каску, рука провела по насквозь мокрым, словно после марш – броска, волосам. Запоздало затрясло от выплеснувшего в кровь адреналина. Но форс дороже всего! Правая рука согнулась в локте:

– Йес!

Соскочил на землю и повернулся к автомобилю подчиненных, и словно мороз пробежал по коже. Водитель второго багги – Сибгатуллин, с ужасом смотрел на пассажира – стрелка. Лицо его покрывала меловая бледность, остекленелый взгляд направлен вверх, в безразличное небо, из подключичной впадины в узком, не прикрытом бронником промежутке, на две трети длины войдя в тело, торчало древко стрелы. Вокруг по старой, почти до белизны застиранной форменной куртке, расплылось тусклое, мокрое пятно. Магомедов мертв, мертвее не бывает. Попади стрела парой сантиметров в сторону, то, скорее всего, не пробила бы металл бронника, но судьба полностью израсходовала лимит везения. Внутри Александра словно оборвалась невидимая гитарная струна. «Доигрался, стратег я хренов, не уберег бойца. Все-таки добили Магомедова».

Ликующие крики смолкли, тишину нарушали только урчащие на холостом ходу двигателя. Тяжелым шагом подошел к погибшему, ладонь закрыла глаза. Судорожно сглотнул слюну. Подошел Иван Иванович, сочувственно хлопнул офицера по плечу и безмолвной глыбой застыл рядом. Перед мысленным взглядом Петелина стремительно пролетели месяцы совместной службы. Бывало разное, но, в сущности, неплохой парень, смелый, верный, и если и были у него «кавказские закидоны», то совсем немного.

– Прощай… вац (брат по-аварски), – прошептали побелевшие губы.

Подбежал штатный медик: мужчина с курчавой шевелюрой и повязкой с красным крестом на куртке.

– Разберитесь… – Александр сказал не глядя ему в глаза. Дел много. Горевать и переживать станем, когда победим – в условиях осады власть в поселке менялась, главным становился Александр.

– Дежурный! – рявкнул молодой офицер, выплескивая боль и ярость наружу. – Ко мне!

Подбежал дежурный – сержант Тихонов, с растерянно-бледным лицом замер перед телом погибшего товарища. После нового начальственного рыка опомнился и связно доложил, что рабочие и солдаты охраны укрылись в форте, успели эвакуировать даже большую часть техники с разреза. А из города сообщили, что помощь придет в течение часа – полутора.

Александр забросив автомат за спину, поднялся по узким ступеням на стену и приготовился стрелять. Рядом с гладкоствольной «Сайгой» в руках встал мерзавец, с которым у Александра была стычка в вертолете. Офицер угрюмо покосился, но промолчал. Непроницаемая, тревожная тишина, высоко в небе повис черный крестик степного стервятника. То ли наблюдает, то ли высматривает добычу. Солнце зашло в облака и словно воспламенило их, окрасило в кровавый цвет Александр не верил в приметы, но цвет небес невольно напомнил о предстоящем бое. Было страшно. Но больше всего боялся не справиться, ошибиться. Он командир и от правильности его приказов зависело многое. Если не все.

А еще он хорошо помнил слова Оли, что Соловьев не посмеет отказать герою и значит он не имеет права не справиться.

Возможная атака со стороны брода Александра не беспокоила. Пара сотен метров под кинжальным огнем тридцати автоматов и гладкостволов рабочих на узком броде остановит орду любого размера…

Слуги проворно расстелили на лесной подстилке ковер, почтительно сложив руки крестом на груди, поклонились и отошли. Тауке-хан – повелитель всех казахов, грузно опустился на ковер, сел по-турецки. Не глядя протянул в сторону свиты руку, султан Ералы с почтением вложил в ладонь подзорную трубу и с поклоном отступил в сторону.