– Пятый, шестой, седьмой, на связь!

Когда командиры отделений один за другим доложились, бросил резким, жестяным голосом:

– Огонь открывать самостоятельно по приближении противника к ориентиру один. Огнеметчиков это тоже касается! Траншеи перекрыть щитами. Как поняли?

– Принято, – вразнобой послышалось.

Александр поднял прислоненный к стене щит и положил сверху на окоп, оставив бойницу, достаточную для прицельной стрельбы. Чувства притупились, кроме тех, что потребны в бою. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать делать дело. Он работал, потому что война для офицера – это его работа. Тяжелая, грязная, смертельно опасная, но профессионал делает, что должно, и получается это у него, как надо. Потому, что он профессионал.

– Не высовывайся! – буркнул наблюдателю, тот торопливо пригнулся и поправил ремень автомата. Александр опустил вниз бронестекло шлема, конница врага, несмотря на частый минометный обстрел с пронзительным визгом скакала на врага. Копья латники сломали при сшибке с казахами, но и тяжелые сабли вместе со стрелами и примитивными пистолетами при стрельбе в упор могли принести нешуточные проблемы. Племенные, откормленные на зерне кони перешли на быстрый галоп.

Сенге давно заметил откуда летели поразившие столь многих товарищей снаряды и горел жаждой мести. Сейчас жалкие черви, посмевшие противиться джунгарам, получат достойное возмездие! Рекой потечет кровь нечестивых!

До длинных ям, куда спрятались от праведного гнева ойрат (самоназвание джунгар) убийцы, оставались считанные мгновения скачки, когда жеребец под Сенге споткнулся и с жалобным ржанием полетел оземь. Страшный удар о землю и боль в затылке почти вырвали сознание из тела. Во рту железистый вкус крови, глаза заливала кровь, мешая видеть небо. Родное небо Великой Степи. «Все», – с облегчением скользнула мысль. А потом только черная пустота.

Лошади, достигшие рубежа колючей проволоки, на всем ходу падали оземь, поднимались на задние копыта, сбрасывая всадников или опрокидываясь. Давка, столпотворение и затор. Конское ржание, полное страдания и боли. Крики, вопли людей.

«Лежачих бить нельзя? – Правильно! Их необходимо добивать!» Со стороны окопов загромыхало: тра-та-та!

Тяжелые пули били в плотную массу остановившихся латных всадников, одна пуля могла пронзить двоих и застрять в теле третьего. Мертвые рушились с коней, раненые судорожно хватались за поводья, стараясь удержаться в седлах, а то неминуемо затопчут. Затрещали редкие ответные выстрелы, в воздух взвилось несколько стрел, но они никак не изменили картину тотального избиения.

Раз, другой, гулко ударило по прикрывавшему траншею с командным пунктом щиту.

Со змеиным шуршанием с флангов опорного пункты протянулись к куче-мале из людских и лошадиных тел огненные росчерки. Горящие заживо люди и кони заметались по полю, никогда еще Александр не слышал такого истошного, пробирающего до глубин души воя. Через считанные метры несчастные падали наземь тлеющими трупами. Выдержать нападение плюющихся пламенем драконов оказалось выше сил суеверных хроноаборигенов и стало последним перышком, «сломавшим спину верблюда». Задние, непострадавшие ряды конников в панике повернули коней. Изо всех сил нахлестывая камчой лошадиные бока, помчались прочь по покрытому окровавленными трупами и жалобно стенающими ранеными полю.

Гулко забухали минометы, сопровождая бегство остатков конницы частоколом разрывов. Жестокое избиение и паническое бегство элитной, латной части войска перешло во всеобщее бегство. Побежали джунгарские отряды на флангах. Сначала обратились в бегство одиночки, следом, спасая жизни, бросали боевую линию целые отряды. Вскоре вся линия джунгар, в панике выкидывая по пути все тяжелое, бежала с поля боя.

Усталым движением Александр снял с головы шлем, провел рукой по лицу, по взмокшим, словно после марш-броска, волосам. Взгляд зацепился за стрелу, глубоко вонзившуюся в землю, всего несколько шагов не долетев до окопа.

«Победа!» – подумал с ликованием.

Справа послышалось шуршание, повернулся на звук.

Раджабов – командир отделения, ловко, словно барс, одним прыжком выскочил на бруствер. Босой с кинжалом в руках. На раскрасневшемся лице улыбка-оскал.

– Асса! – раздался вопль невыразимого восторга. Самозабвенно заплясал в бешенном ритме под только ему слышимую музыку, руки и ноги выделывали затейливые «па» дикой лезгинки. Сверкал сталью кинжал, бросая по сторонам зайчики.

В прорези яростно оскаленных зубов слюдянисто искрила слюна.

Взгляд Александра не отрывался от кавказца, с блаженной улыбкой покачал головой – ну дает!

– Асса! – снова изо всех сил выкрикнул кавказец, подняв лицо к синему-синему, как в родных горах, небу. Не поддаться животному магнетизму и силе этого танца просто невозможно. Раздались первые хлопки, аккомпанирующие дикому танцу. С каждым мигом они становились чаще и вскоре бешено хлопал весь взвод.

– Асса!

И столько в этом крике неукротимой, дикой силы, а в лице Раджабова бешенного азарта и незамутненного счастья, что Александр, наконец, до конца поверил. Они выживут и прогнут этот мир под себя.

– Победа, – заорал изо всех сил, пятерня взъерошила волосы на затылке. Расхохотался от души. С шиком, как бывалый гимнаст, выскочил из тесной щели окопа и тут же настроение изменилось.

Перед ним была поистине апокалиптическая картина. Тысячи и тысячи погибших и умирающих.

Зловеще чернели полосы мертвой, обуглившейся земли, усеянные почерневшими телами людей и коней. Их много, слишком много.

Порыв ветра донес жирный вонь горелой плоти и смерти, он зажал нос.

Тонкими от ужаса и боли голосами орали, взывали о помощи раненые и обожженные.

Седоватый джунгар в длинном степном халате и, в слишком коротких доспехах, расставаясь с жизнью, бил ногами по земле, впору доброму коню на привязи.

На колючей проволоке отходил молодой парень с красивейшими женскими глазами. Из косого разреза живота вылезал на изрытую копытами, обожженную землю, отливая нежно-розовым и голубым, клубок кишок. Дымясь, увеличивался в размере.

Александр отвернулся, лицо превратилось в мертвенно-бледную маску. Война дерьмо. Полное дерьмо!

Перед мысленным взором мелькнуло лицо погибшего друга. Офицер сильнее сжал челюсти. Алаверды по полной!

А над полем боя все звучало дикое, первобытное, теряясь в степной дали:

– Асса!

Вечером во взводной палатке было тихо, но когда Александр заглянул туда, понял, что солдаты пьяны до изумления. Навстречу поднялся, покачиваясь, Раджабов.

– Простите, товарищ старший лейтенант… Вот в честь того, что выжили.

– Ничего, Теймур. Ничего… Никому слова не скажу, но, чтобы к подъему все были трезвые! Иначе собственными руками прибью. Тебя первого, запомни это, сержант. Ты знаешь, если я сказал, то так и будет.

Раджабов поверил, он знал взводного. Если пообещал, в лепешку разобьется, а выполнит.

Тот же день, второго июля 1689 года от рождества Христова, на другом конце огромного евразийского континента. В стольном городе русского царства Москве смутно и тягостно. Казалось, все по милой сердцу старине: благообразно и чинно. Стрельцы и старообрядцы после показательной казни князя Хованского с сыном Андреем, присмирели. Даже разбойнички, грабившие не только в дремучих лесах вокруг Москвы, но и в городе, после нескольких публичных казней «шалили» с опаской. Но что-то нехорошее и кровавое подспудно вызревало в удушливой атмосфере третьего Рима. Об этом украдкой шептались прожженные интриганы из боярской думы. Да что они! Это тайком обсуждала вся Москва. Оба царя: и Иван и Петр вошли в возраст и в полную силу. Младшему: Петру, незадолго до этого – 30 мая – исполнилось семнадцать. По настоянию матери он женился на Евдокии Лопухиной, девке из захудалого, но многочисленного и горластого дворянского рода и по обычаю стал совершеннолетним. Формальных поводов для регентства над малолетними царями у Софьи Алексеевны не осталось, но она продолжала, к великому неудовольствию царя Петра, цепко удерживать в маленьких женских ладошках бразды правления русским государством, и стрелецкие начальники с приказными чинами ей подчинялись. Царь Петр жаждал власти и настаивал на своих правах, но безуспешно. Отдавать власть, возвращаться к Домострою и закрываться на женской половине царских хором Софья не желала. Судьба царской дочери, у которой два пути: в монастырь или угаснуть безвестно на женской половине дворца, ее категорически не устраивала. Назревало неизбежное противостояние. Кремль и двор Петра в Преображенском, не без оснований подозревая друг друга в намерении разрешить противостояние силовым, кровавым путем, готовились к неизбежному столкновению.