Появившийся рядом за время нашей оживлённой беседы поэт выглядел, прямо скажем, измученным. Он неопределённо махнул рукой в ответ на вопрос Никанора. Взгляд у него был какой-то отстранённый и блуждающий.

– Бессонная ночь? – хохотнул батюшка, явно намекая на последствия обильных возлияний на вечернем пиру.

– И не говори, – вздохнул Аркадий Петрович. Но тут же опроверг догадки царя: – Жуткий кошмар приснился. Никак после него заснуть не мог.

– Кошмар? – заинтересовался Антуан.

– Урки приснились? – предположил батюшка.

Ароз Азорин отрицательно покачал головой.

– Приснилось мне, что тот зелёный мужик, которого мы вчера видели, вылез-таки из-под земли. Отряхнулся, так что земля вокруг задрожала. И из-за слоя паутины, мха и травы показался задорного вида молодой человек. Встал во весь рост, глазища сверкнули голубыми молниями. Гигант погрозил пальцем,– поэт судорожно сглотнул. – И как шагнёт ко мне! Я бежать… А он топочет следом и укоризненно так твердит: «Шаганэ ты моя, Шаганэ»!

К обеду мы были готовы отправиться в путь. Оставалось решить ещё пару вопросов. Так что я отправился на конюшню.

– Когда отчаливаем? – Ницше встретил меня в воротах бодрым пританцовыванием.

– Ты что, со мной собрался? – не то, чтобы меня это удивило. Я просто о таком не думал.

– Конечно, – ослик оскалился. – Мы же с тобой напарники! Куда ты, туда и я!

– Ладно, – я кивнул, – если хозяева нашей посудины не будут против, то и я не возражаю. Меня больше беспокоит Альфа.

– Какая ещё Альфа? – не понял Ницше.

– Липа. Липунюшка. Девчонка с плантации.

– Вурдалапочка, что ли?

– Ну, да. Только она не вурдалачка, – я постарался припомнить всё, что мне рассказывала Яга. – Вурдалаки – это больные люди. У них эта… эллиптическая диспепсия, – судя по вытянувшейся морде моего непарнокопытного приятеля я понял, что ляпнул что-то не то, и потому поспешно добавил: – А она – Альфа. Это такие генномодифицированные существа, которых когда-то навыводили для диверсий, но из этого ничего путного не вышло, потому что они эгоистичные индивидуалисты без царя в голове, гуляют, где вздумается и никого в грош не ставят.

– Альфа – это буква греческого алфавита, – выговорил Ницше спустя полминуты. – Первая.

– Я знаю.

– Ну, и какая из неё Альфа? Ну, согласись, глупо звучит!

Я пожал плечами. Вроде, нормально.

– Что с ней делать то? – меня волновал прежде всего именно этот вопрос, а не лингвистические и филологические нюансы.

– Берём с собой! – без тени сомнения заявил ослик.

– А она возьмётся? В смысле, она же к своему наставнику-быку привязана. Ты же сам утверждал.

– Сейчас договорюсь.

Ницше потрусил вглубь конюшни, к стойлу своего рогатого приятеля. Я последовал за ним, ища глазами девчонку.

Сверху что-то зашуршало. Я поднял голову и вовремя успел подставить руки, поймав свалившегося с балок перекрытия фиолетового котёнка. Он тут же замурлыкал.

А вот Липунюшка, висевшая наверху вниз головой, к моему облегчению спрыгивать не торопилась. Она лишь сверкнула на меня белками глаз.

Тишка в сопровождении Ницше вышел из своего стойла. Я не слышал, чтобы ослик ему что-то говорил. Но разговор, похоже, уже состоялся. Бык поднял голову, поглядел на зависшую под крышей девочку и издал негромкое «му».

Липа как-то странно, точно опадающий осенний лист, спланировала на пол и встала перед своим рогатым наставником. Между ними, похоже, состоялся беззвучный разговор. А потом малышка подошла и обняла быка за объёмную шею.

– Значит, вопрос решённый, – констатировал ослик. – Альфийка отправляется с нами. Будет вас, двуногих, защищать.

Я скептически посмотрел на девочку, но своих сомнений не высказал.

– Пойдём, подберём тебе одежду поудобнее, – махнул я ей. – А то твоё платье скоро развалится от подобных упражнений.

Лишь после нескольких попыток позаимствовать одёжку у служанок на подворье я осознал, что вообще-то зря искал что-то для девочки. Надо сказать, наша детская мода весьма консервативна, если не сказать убога. Какой смысл менять измазанное и потёртое платье на чистое и целое, если оно через малое время превратится в грязную тряпочку?

В своих метаниях я наткнулся на Жанну. Она шла со стороны царских палат с огромной корзиной в руках. Оттуда задорно выглядывали хвостики кабачков.

– Ванюша, что за малышка с тобой? – кухарка широко улыбнулась семенящей рядом со мной Липе.

Девчонка остановилась чуть поодаль, соединив носки поношенных туфелек и исподлобья глядя на огромную тётку.

Я не стал пугать Жанну россказнями о вурдалаках и всяческих генномодифицированных Альфах и сказал первое, что пришло в голову:

– Её вчера Степан привёз. Липунюшкой звать. Девочка сирота. К тому же, немая, – видя, что сердобольная кухарка протягивает руку в характерном жесте, поспешил предупредить: – Не надо её трепать за щеку, может укусить.

Жанна изменила траекторию движения, но от своего желания не отказалась. Поменяла только объект своих ласк.

– Ванюша, какой ты у нас добрый, – я не стал отстраняться от мягкой длани, легко ущипнувшей мою щёку. – Каждой сиротинушке норовишь помочь!

– Кстати, Жан, не знаешь, где разжиться какой-нибудь одеждой? – я с надеждой посмотрел на кухарку. – А то видишь, какая она поношенная.

– Да уж, лохмотья просто, – скривила губы Жанна. – А ты поспрошай у дворовых девок. Что-нибудь подберут. Тебе-то не откажут!

– Понимаешь, ей нужна одежда более удобная. Более мальчишеская, что ли. Я сегодня отправляюсь в путешествие и беру Липу с собой.

– На кого ж ты нас опять покидаешь? – ахнула Жанна, всплеснув руками.

– Появилась надежда найти маму. Так что насчёт одежды?

Кухарка обошла вокруг косящейся на неё девочки, пристально оглядывая с растрёпанной головы до босых пяток.

– Пожалуй, ей подойдёт твой детский охотничий костюм, – задумчиво проговорила он наконец. – Помнишь, тот, кожаный. С кучей кармашков.

Я улыбнулся воспоминаниям, связанным с этой удобной вещицей. Мне всегда нравилось лёгкое поскрипывание кожи и не выветривающийся с годами запах. В той одёжке я всегда ощущал себя героем, богатырём.

– А где он? Я из него уже лет десять, как вырос.

– Должен быть в сундуке. Пойдём, ключ дам.

Мы прошли в коморку Жанны. С верхней полки древнего буфета она извлекла большой узорный ключ и протянула мне.

– Только я с вами на чердак не полезу, – сказала она. – Так что давайте сами.

По длинной скрипучей лестнице мы с Липунюшкой поднялись наверх. На чердаке было темно и пыльно. Кроме здоровенного сундука на полу вдоль стен стояли стеллажи с какой-то рухлядью. С потолка свисали целые города из жирной, липкой паутины. Пришлось их изрядно порушить. Но иначе пробраться к нашей цели не представлялось возможным. Прежде чем мы добрались до заветного сундука, Липунюшка чихнула два раза, а я все пять.

Но вот щёлкнул замок. Я откинул крышку. И тут уж не мог отчихаться несколько минут. Когда же я смог справиться со злобным аллергеном, обнаружил девочку стоящей рядом с сундуком уже в обновке. Точнее, в моей старой одёжке.

– Тебе идёт, – оценил я.

Мой детский костюмчик и в самом деле сел почти идеально. Штанины, правда, оказались чуть коротковаты. Но сапожки скроют этот недочёт. Кстати, где они?

– Там ещё сапоги должны быть, – я указал на сундук.

Липа чихнула. Потом наклонилась и, чуть порывшись в недрах сундука, подняла над его краем один сапожок. Из его голенища сначала показались большие уши-локаторы. А затем сверкнули зелёные глазища, и на меня уставился Че.

– А этот тут откуда? – удивился я. – Тоже мне, кот в сапоге!

Котёнок мявкнул, выскочил из обуви и в мгновение ока очутился у меня за пазухой. Я дёрнулся, когда лапки слегка щекотнули живот. Когда же я снова поднял взгляд на девчонку, она уже натянула на себя освобождённые от квартиранта сапоги.