Чтение двенадцати Евангелий Мне снился сон. Сгущался небосвод Гуашевой вечерней синевою. Издалека, через пространство вод, Явилась ты, чтоб рядом встать со мною. Пел звонкий хор. Тянулись облака За синий горизонт волной рябою. Я знал и видел – ты была глуха, Но был мой слух тобой удвоен. «Беги, беги несытыя души», — Пел хор высоко. Голоса срывались. Хор замер. В ослепительной тиши Мне зрение твоё досталось. Народ и клир склонялись перед Ним, Шло чтение о Гефсиманском саде. Твой шёпот стал дыханием моим В молении Его о малом стаде. Я видел в перекрестии окна Асфальта глянец и воды теченье, Я видел свет жаровни и Петра Отчаянное отреченье. Я видел тех двоих и зал суда. Твоя душа металась между ними. Кто ты? И что есть истина? Тогда Твои сомненья сделались моими. Был суд свершён. Его ведут на казнь Во внешний мрак, за городскую стену. Моя ладонь с твоей рукой слилась, И кровь твоя в мои проникла вены. Сон истекал. Разбойник мудрый в рай Стремился, как стремятся к пробуждению. И я шептал во сне – не отпускай, — В твоём лице ища себе спасенья. За чтением день страшный иссякал, Стемнело в храме. Мать над телом воет. Отверзся гроб в проёме тёмных скал И твой покой субботним стал покоем. Закончили. Народ под тихий вой Тянулся к выходу. Я знал, что не успею Тебя запомнить. Но ты стала мной, И с памятью слилась моею. Храм опустел. В приделе ни души. Ты удалилась. Мир во мраке тонет. Лишь в бронзе две свечи, как две судьбы, Зажатые в одной ладони. Сон Мне снятся белые стихи, Мне снится смысл, но не рифма, Несовершённые грехи И непропетая молитва. Предел мне снится, но не срок; Мне снится путь, но не прощанье; Мне снится дом, но не порог; И встреча, но без ожиданья. Мне ясен будущего ход, Я видел прошлого могилы, Я знаю, что произойдёт, Но я не помню то, что было. Мне сон предъявит вновь и вновь, Несказанному слову вторя, Непережитую любовь И неслучившееся горе. Молитвослов Так вдвоём и канем в ночь — Одноколыбельники М. Цветаева I В моём молитвослове с каждым годом Всё прирастает список о живых Людьми, чьи имена уже не помню. Чьи лики, став молитвенным изводом, Так неподобны стали лицам их, Что, встретив их, я их едва ль узнаю. Чьи спины скрыла синева густая, И шаг их тишина туманом кроет, И от кого годами нет известий. Чьи голоса застыли неуместно В плетеньи слов нездешнего покроя, Людьми, которых дружбой не неволю — И писем уж давно от них не жду. Чьи образы без слов напоминанья Уж не предстанут памяти моей, О ком и память стала лишь как отзвук Моих глухих, давно забытых дней, И моего истёртого преданья. О ком и сны мне их самих милей, О ком молва не донесёт приметы, О ком друзья не донесут молвы, Не знаю, где они теперь – все там же ль, нет ли? Не знаю даже, живы ли они. II В моем молитвослове год от года Имён умерших длится поминанье. И имена их – словно корни детства. Что проросли через веков породу, И напитали память и сознанье, И, жилы заплетая, стали мною. И моя память им рукой скупою Несёт оброк просфорочного хлеба, И в тишине ночной поёт молитвы. О, если голосу живых внимать могли б вы! О, память моя! нищая, слепая, Страницы твои ломкие листая, Дай мне их рассмотреть – твоих нетленных! Я из последних, кто ещё их помнит, Кто молится о них, давно забытых, Когда ж иссякнет наконец моя молитва И станет некому о них замолвить слово, Они исчезнут в сонме безымянных. Мой скорбный список полон именами Людей, которых помню молодыми, Людьми, кого не видев никогда, Я знаю лучше, чем иных живущих, И помню их моложе, чем я сам Сейчас есть – я, когда перебираю Их имена – их, так давно умерших. II Я почтальон. Мой адресатов список Растёт от года к году все длиннее, И всё размашистей лежат мои маршруты. Всё дальше тот, что был когда-то близок, Всё ближе даты. Память всё верней О неоплаканных, непрожитых утратах. Так вот предназначенье моих дней: Всё отнимать от вечности короткой И жить в долгу у памяти скупой. Мотив является. Стучится на постой. Зачем явился? Песня твоя спета Как колыбельная – проста и неодета, И не придумаю, кому её отдать. III Кому вручить сокровище такое? Мой список полнится умершими людьми. В любом оконце слышится мне пенье, И в каждом доме горницы светлы, И хочется, уставши от ходьбы, Чужим рукам отдать письмо чужое. Письмо от мёртвых в области живых, Вложить, заставив петь их поневоле Мотив, что пели девочке чужой, В руках вертя веретено чужое, В чужих посёлках, в городах чужих. |
