Я поднимаюсь с кровати, придерживая рукой спину, которую словно ломает на части, нахожу свой мобильный телефон и набираю номер доктора. Едва Жукова отвечает на мой звонок, как я слышу едва уловимый щелчок в животе и чувствую, что по моим ногам течет что-то теплое. Вот теперь я точно рожаю.

Вызываю такси, нахожу вещи, которые нужны мне для родов и, вооружившись пакетами, выхожу на улицу. Пока иду по тропинке несколько раз останавливаюсь и глубоко дышу, чтобы не упасть от боли. Капли пота стекают по лицу, на улице невыносимо душно и кажется, что сейчас пойдет дождь.

Молодой парень-таксист помогает загрузить пакеты в багажник и открывает вместо меня заднюю дверцу, понимая, что клиентка изнемогает от боли.

— И куда это мы собрались? — слышу строгий голос за спиной и покрываюсь холодным потом.

Поворачиваюсь, словно в замедленной киносъемке и вижу за своей спиной Воронова собственной персоной. Он стоит посреди дороги, сунув руки в карманы брюк. Брови нахмурены и сведены к переносице. На губах ни тени улыбки.

— К маме. В гости, — сообщаю я и делаю огромное усилие над собой, чтобы не закричать от новой схваткообразной боли. — Ты, наверное, торопишься в аэропорт, Даня. Езжай, не буду тебя задерживать. Я обязательно передам Антонине Павловне твой пламенный привет.

Даня решительно подходит ближе, и я буквально падаю в его объятия. Тихо всхлипываю и утыкаюсь лицом прямо в грудь. От Даньки пахнет терпким парфюмом, сигаретами и чем-то еще едва уловимым, отчего мне тут же становится комфортно и легко. Словно пазл сложился и наше воссоединение тому доказательство. И теперь совершенно не страшно, что будет там — впереди.

— Какая ты у меня глупая, Федотова. Какая же ты глупая… — он гладит меня по волосам и кажется, словно боль внизу живота и не боль вовсе. Так, мелкое недоразумение. — Заводи машину, водила. Мы едем встречать нового члена семьи.

Даниил.

— Груз отправится сегодня из Москвы, а завтра утром у нас встреча с партнерами. Кочевников кипятком писает от того, как все так удачно складывается. Москва-Питер, Питер-Москва. Дружненько мы поладили… Эй, ты вообще слышишь меня? — Мамонтов стучит ручкой по письменному столу привлекая мое внимание.

— Слышу-слышу.

Хотя на самом деле ничерта не слышу. Делаю все на автомате и то и дело возвращаюсь мыслями к Диане. Имею ли я право оставлять ее сейчас одну? Такую испуганную, несмотря на внешнюю собранность. Федотова, конечно же, никогда в жизни не признается в том, что не хочет меня отпускать, но я чувствую, что именно сейчас ей нужен.

Ваня сверяет билеты, паспорта. Протягивает мне мой посадочный билет, но я не притрагиваюсь к нему.

— Прости, дружище, я не могу полететь, — кладу руку на плечо Ивана и слегка сжимаю.

— Ты что спятил, мужик? А как же Кочевников, товар, договор? Без тебя ничего не выйдет!

— Уверен, что ты справишься, Мамонт. Я доверяю тебе как самому себе, ты же знаешь.

Мамонтов сопротивляется, кипит от негодования.

— Ты же знаешь, я совершенно не секу в этих делах! Единственное, что я умею — хорошо чесать языком! А что касается документов и деловых разговоров это не ко мне, Ворон…

Ванька впервые в жизни теряется и впадает в какую-то совершенно бабскую истерику. Мне приходится раз за разом повторять одни и те же слова и, в конце концов, он сдается. Разочарованно смотрит себе под ноги и превращается из шумного балагура в почти рыдающую девчонку.

Я отдаю ему все нужные документы и подкидываю к аэропорту.

На умеренной скорости еду домой и когда въезжаю на территорию поселка замечаю Федотову прямо у ворот. Бедняга тащит за собой здоровенные пакеты, которые я лично помогал собирать в роддом. Сперва с силой бью по рулю руками и злюсь на нее. Но когда выхожу из автомобиля и встречаюсь с Дианой взглядом, понимаю, что она просто до смерти напугана.

В такси Диана тяжело дышит мне в шею и нервно царапает руку. Мне отчего-то приятно чувствовать, как её ногти пронзают кожу до красных неглубоких царапин и важно понимать, что она нуждается во мне и я поступил правильно оставшись.

— Я рада, что ты приехал, Даня… — шепчет мне на ухо, когда такси останавливается у входа в клинический госпиталь.

Ничего не отвечаю и просто помогаю выйти из машины. В приемном отделении нас уже ждет доктор Жукова. Первым делом она осматривает Диану и делает кардиотокографию, прослушивая сердцебиение ребенка и частоту схваток.

— Пока все идет по плану, — кивает доктор, когда заканчивает осмотр. — Давайте я провожу вас в родовую палату.

Родильный зал большой, светлый, с огромной ванной джакузи, которую так сильно хотела Ди на родах. В углу палаты стоит пеленальный стол, следом просторный диван, телевизор и кресло для осмотра.

— Я в джакузи, — говорит Диана одними губами. — Читала, что схватки там переносятся легче всего.

Вода в джакузи теплая, расслабляющая. Я сажусь позади Федотовой, беру ее под руки и целую куда-то в висок. Она устало откидывает голову на мое плечо и всхлипывает.

— Если бы я только знала, что это так больно.

— Если бы знала, то что…? — спрашиваю её улыбаясь.

— Я бы не села с тобой за одну парту еще в первом классе школы… Ай, как больно! — Диана прерывает рассказ и напрягается всем своим телом. — Ты помнишь, как всё было, Воронов? Ты подошел к нашей парте, за которой я сидела с ботаником Носовым, и просто вышвырнул его с места.

Конечно же, я помню. Федотова была забавной и милой в младшей школе — с тугими косичками и огромными бантами. Голубые глаза с длинными ресницами смотрели на меня со страхом, когда я попросил Носова убраться с места. Когда он с первого раза не понял, я взял его за ворот пиджака и немного помог.

— О да, от Носова ты точно никогда не забеременела бы.

Диана смеется сквозь боль и мотает головой.

— Больше никогда-никогда Воронов… Никогда даже не взгляну на тебя обнаженного. Как после такого люди вообще продолжают заниматься сексом и рожают новых детей? Это мазохизм чистой воды. Ай!

Диана вновь прерывается и стонет от боли.

— Больше никогда-никогда, Федотова. Только потерпи — осталось немного.

Мысли о сделке испаряются, едва я оказываюсь здесь — в родовой палате, где в скором времени родится мой ребенок. Насколько это возможно я облегчаю боль Диане, потирая поясницу. Она глухо кричит, утыкается лицом в мое плечо, мычит что-то нечленораздельное, проклиная меня.

Когда доктор Жукова приходит в палату на очередной осмотр, я замечаю, как хмурятся ее брови.

— Диана, посмотри на меня, — просит строгим голосом. — Головка ребенка еще высоко, а время поджимает. У ребенка начинается гипоксия (кислородное голодание плода). Мы можем ждать, но… я бы порекомендовала сделать кесарево сечение во избежание проблем.

Диана цепляется пальцами за мои руки и со слезами на глазах мотает головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌- Не хочу кесарево сечение…

— Всё будет хорошо, Федотова. Ты мне веришь? — обхватываю ладонями ее лицо, смотрю прямо в расширенные от страха зрачки, и Диана едва заметно кивает. — Вот и умница. Ты у меня большая умница. Ничего не бойся, слышишь меня?

Повторный кисок и это решение больше не обсуждается. Я просто помогаю Диане забраться на каталку и остаюсь в палате один.

Молодая акушерка забирает с собой вещи для ребенка и дает мне некоторые указания.

— Ждите, скоро к Вам привезут ребенка и положат на грудь.

Я смотрю на нее с большим недоумением и часто моргаю.

— Ой, Вы не знали? Мы давно практикуем такое. Считается, что при рождении ребёнок стерилен, и необходимо, чтобы его кожные покровы обсеменились флорой родителей, то есть, той флорой, с которой он будет отныне в контакте.

Любопытно получается. Я понятливо киваю и принимаюсь ждать, нервно расхаживая по палате.

Проходит двадцать самых долгих минут в моей жизни, пока за стенкой не раздается крик новорожденного ребенка, и я наконец-то с облегчением вздыхаю. И хотя все пошло совершенно по плану, мое сердце замирает, пропуская несколько ударов, когда в палату приходит акушерка и протягивает мне крошечный сверток.