В пятницу я вместе со свекровью выбираю подарок для малышки Камиллы. Она никак не комментирует наши с Тимуром отношения, больше не настаивает на прощении, но сообщает, что серьёзно с ним поговорила и обозначила: против правил играть нельзя. Он всё же мужчина, а я женщина и априори слабее.

Я искреннее благодарю Эмилию Альбертовну и почему-то верю, что во время детского праздника у нас с мужем не возникнет никаких проблем. Но всё оказывается немного иначе.

Первый годик Камиллы Айдаровы празднуют в тесном семейном кругу. К моей радости, здесь нет ни Олеси, ни её родителей. Всё скромно: человек тридцать родни. Я хотела поздравить малышку и уйти, но Лина, родная сестра Тимура, никак не желает меня отпускать.

Я занимаю место возле Эмилии Альбертовны, никто из гостей не задаёт бестактные вопросы, почему мой муж сидит на другом краю стола. Праздник получается тёплым и нежным. Мне удаётся потискать Камиллу и выпить за её здоровье два бокала вина.

Засобиравшись домой, выхожу на крыльцо и вызываю такси. Семья мужа стала мне очень близка. Я не могу сдержать слёз, когда думаю о том, что это последний праздник, куда меня пригласили.

— Как ты? — раздаётся за спиной знакомый голос.

Повернувшись, замечаю Тимура. Было бы даже удивительно, если бы он не подошёл.

Муж стильно одет, гладко выбрит, и только усталый взгляд и чуть осунувшееся лицо указывают на то, что у него не всё так радужно, как мне казалось.

— Спасибо за заботу, Тим, но было бы куда лучше, если бы ты сразу же согласился на развод.

— Забавляешься, Свет?

— Нисколечко.

— На всякий случай, чтобы ты не питала никаких надежд: я буду просить у судьи срок для примирения. Максимальный.

Я нервно сглатываю и до хруста сжимаю кулаки. Ну вот что он за человек такой? Неужели думает, что после увиденного я смогу хотя бы прикоснуться к нему, не говоря о том, чтобы лечь в одну постель.

— Зачем это тебе? — шиплю, разозлившись. — Тим, да во имя того, что у нас было, просто отпусти меня! Я ведь ничего не требую! Только оставь мне студию, и клянусь, я больше никогда тебя не побеспокою.

— Студию открывал я.

— На деньги моего отца!

— И как ты это докажешь? — Он щурится и, кажется, насмехается.

— Какая же ты сволочь, Тим! Мало того, что мне изменил, так ещё пытаешься отобрать последнее. Ты прекрасно знаешь, каких усилий мне стоило хотя бы чуточку раскрутить студию!

— Я хочу, чтобы всё было как прежде, Свет, — вздыхает Тимур. — Неужели ты этого не понимаешь?

— Как прежде уже никогда не будет, даже если ты угрозами заставишь меня жить вместе с тобой.

Он недовольно кривится и хватает меня за локоть. Встряхивает, пристально смотрит в глаза. Я боюсь его таким. Он кажется злым и агрессивным. В какой момент он стал совершенно другим? Или семи лет брака недостаточно, чтобы как следует узнать человека?

— Тогда скажи своему адвокату: пусть готовится к исковому заявлению о разделе имущества. Ты прекрасно знаешь, что у меня ничего твоего по документам нет.

— Ненавижу… — выдавливаю из себя.

Слёзы безостановочно катятся по щекам. Мне по-настоящему больно и обидно. За что он со мной так?

— Кстати, где ты адвоката нашла? — будто между прочим интересуется Тимур.

— Неважно.

Я резко выдёргиваю руку, поправляю костюм. Замечаю такси, которое подъезжает к центральному входу.

— Нет уж, ещё как важно. Тихомиров подсказал?

Он спрашивает это таким тоном, что по коже пробегает мерзкий холодок.

Отрицательно мотнув головой, я быстрой походкой направляюсь к машине. В висках барабанит от ужасающей мысли: он может разозлиться на Богдана и так же, как и мне, вставлять палки в колёса.

Вырисовывается ещё один несомненный плюс в том, что не зря я тогда остановилась…

— Я не могу-у, Свет! Сейчас повешусь, если эти двое не угомонятся!

— Ась, я немного дома уберусь и заеду к тебе, договорились? — успокаиваю сестру по телефону. — Отдашь мне мальчишек, я с ними прогуляюсь, а сама пока по магазинам прошвырнёшься.

— Тебе не сложно будет?

— Не волнуйся, я справлюсь!

Положив трубку, осматриваю фронт работы.

Сегодня у меня долгожданный выходной, планов никаких нет, а отцовская квартира давно требует тщательной уборки. Последние дни были очень насыщенными: я спешила скорее расправиться с заказами, домой приезжала только для того, чтобы поспать и принять душ.

Когда умер отец, Тимур настоял на том, чтобы впустить в квартиру жильцов. Я обратилась в агентство недвижимости, вручила им ключи и благополучно забыла о том, что здесь кто-то живёт. Деньги капали на счёт, оплата всегда приходила вовремя, по коммуналке тоже не было нареканий. Никаких просрочек и задолженностей. Вот только через время мне стали жаловаться соседи. Сначала ненавязчиво, а потом с требованиями немедленно решить вопрос с квартирантами.

Помню, я сорвалась тогда с работы и приехала на место. Ужаснулась, когда увидела, во что превратили отцовскую квартиру. За два месяца она изменилась до неузнаваемости и, конечно же, не в лучшую сторону. Комнаты пропахли сигаретным дымом, повсюду валялся мусор и пустые бутылки из-под алкоголя. Мои детские вещи ненужным хламом лежали на балконе, а на отцовские книги смело ставили еду и напитки чужие люди.

Я разорвала контракт с агентством, жильцов попросила съехать в кратчайшие сроки. Затем со слезами на глазах долго драила квартиру, чтобы вернуть ей прежний вид, к которому привыкла. Чтобы идеальный порядок, свежий запах, папины книги на полках и на стенах картины, которые я старательно писала в художке… Я не могла переступить через себя. Было неприятное ощущение, будто по моему детству потоптались в грязных ботинках. С тех пор здесь никто и никогда не жил.

Начав с уборки кухни, плавно перемещаюсь в спальню, а затем в гостиную. Вытираю запылившуюся мебель, мою окна и полы. Ремонт в квартире в последний раз делался очень давно, поэтому до сих пор живы воспоминания об отце. Кажется, что он вот-вот вернётся после работы и, окинув пристальным взглядом комнаты, скажет, что я плохо стараюсь. Я разозлюсь, швырну тряпку и уйду к себе в комнату. Грянет грандиозный скандал…

Не могу сказать, что у меня не было счастливых моментов в детстве. Были! Походы в цирк, зоопарк, поездки на дачу и море… Вот только по мере моего взросления мы с отцом всё больше отдалялись друг от друга. Он видел во мне мать, и это было камнем преткновения в наших непростых отношениях. Как сейчас помню: в девятом классе я записалась в парикмахерскую и покрасила свои от природы светлые волосы в иссиня-чёрный. И даже линзы заказала в оптике — карие.

Хотелось, чтобы папа перестал меня шпынять, как нашкодившего котёнка. Хотелось быть на него похожей. Отец, когда увидел меня после салона, лишь пренебрежительно скривил лицо и сказал, чтобы немедленно вернула свой прежний оттенок. Это было не так легко! И безумно дорого. А ещё волосы после всех этих манипуляций превратились в мочалку, и я потом долго их реабилитировала.

Открыв верхний шкаф, нахожу там старый альбом со своими фотографиями. Слёзы катятся по щекам, когда я вспоминаю забытые эпизоды из жизни. Сейчас они ярко оживают в моей памяти.

Я хочу отыскать единственное фото, где я чёрненькая. Глупая, наивная девчонка, которая верила, что смена имиджа хоть как-то поможет наладить отношения с родителем.

Улыбнувшись, нахожу на последней странице ту самую фотографию. Я сижу в парке на лавочке и пью из пластикового стаканчика лимонад. Рядом со мной Богдан, Тимур фотографирует. Как сейчас помню реакцию парней, едва я вышла из парикмахерской! У них глаза на лоб полезли. На мой вопрос: «Красиво?», хором ответили: «Да!» Им явно не понравилось, да и мне, откровенно говоря, с чёрным цветом волос было просто отвратительно… Бледная кожа выделялась особенно сильно, черты лица терялись. Но за то, что поддержали мою дурацкую затею, я была им безумно благодарна…