— Может быть, — сказал Саша. — Здесь здорово, конечно. Только уединение и покой — не мое. Мне бы в город, в городе жизнь. Я бы хотел, чтобы у меня окна выходили на порт, на рынок или на площадь. Чтобы заходили и уходили корабли, чтобы ругались матросы. Чтобы сновали туда-сюда торговцы, почтальоны и разносчики. Чтобы проносились экипажи, и мальчишки выкрикивали рекламу газет.

— Окна Зимнего дворца выходят на Неву, — сказал Никса. — Летом там, может быть, и так. А зимой только лед на реке и на другом берегу Петропавловская крепость.

— Здесь же совсем рядом Царское село? — спросил Саша.

— До Китайской деревни ближе. Не пожалеешь! Там кто только не бывал! Поехали!

И бросил подоспевшему Рихтеру, уже садясь на велосипед:

— Мы в Китайскую деревню, Оттон Борисович!

Через мост с драконами не поехали. Белка же дорогу перебежала. Не заяц, конечно, но тоже лучше перестраховаться.

Так что сразу повернули налево и поехали по берегу, вокруг каменной оперы, потом миновали еще один китайский мостик, на этот раз кованый, словно кружевной, и раскрашенный в желтый, бирюзовый, алый и оранжевый тона.

Наконец впереди показалась самая настоящая трехэтажная пагода в окружении домиков с загнутыми вверх красными, зелеными и синими крышами, расписанными под рыбью чешую.

Свернули на очередную дорожку и влетели на велосипедах между домиками на площадь вокруг пагоды.

Китайская деревня оказалась местом оживленным.

Возле домиков и пагоды стояло несколько экипажей, дамы в кринолинах беседовали с офицерами.

Женщина в красном сарафане, то ли служанка, то ли кухарка, посмотрела на велогонщиков, как на чертей, вырвавшихся из ада, вскрикнула и закрыла рот рукой.

Дамы отвлеклись от беседы и уставились на велогонщиков не хуже кухарки. Офицеры напряглись, как перед атакой.

Залаяли собаки, заржали лошади. Гнедой конь, запряженный в двухместный ландолет, метнулся к правому домику и потащил за собой экипаж. Резко повернул, дама в повозке закричала. Экипаж опрокинулся на бок, пассажирка упала на мостовую, маленькая шляпка, украшенная маками и маргаритками, сорвалась с головы и покатилась по земле.

— Ой! — сказал Саша.

И затормозил.

Никса тоже остановился и сошел с велосипеда.

Скрыться с места дтп не представлялось никакой возможности.

— Ну, пошли, — вздохнул Никса.

Они прислонили велики к стене дома и бросились к экипажу.

Брат галантно подал руку даме.

Она оперлась на нее и смогла подняться на ноги.

Потерпевшей было лет тридцать. Еще стройная, но с неправильным, некрасивым лицом с невысоким лбом, маленькими глазами и вздернутым носом. Зато к ней тут же подскочил высокий офицер и нежно обнял ее на глазах у всех.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Саша даму. — Никса, может быть, нам позвать Енохина?

В медицинские таланты лейб-медика Саша верил слабо, но переломы-то лечить они должны уметь!

— Софи, ты цела? — спросил офицер.

Сколь была некрасива дама, столь же великолепен ее знакомый. Правильные черты лица, светлые усы, широкие плечи, богатырское телосложение и темно-синий мундир со шнурами и серебряными погонами с двумя продольными красными полосами, короной и вензелем папа́. Флигель-адъютант!

Не зря чины заучивал!

— Все хорошо, — сказала дама.

И надо признать, что голос, глубокий и чарующий, был гораздо лучше внешности.

Саша поднял шляпку и отдал хозяйке.

— Мы очень виноваты, граф, — сказал Никса. — Я покорнейше прошу прощения за себя и моего брата.

— Ничего страшного, Ваше Императорское Высочество, — сказал флигель-адъютант.

И Саша уже надеялся, что случай на дороге можно будет замять.

В будущем он всегда носил с собой пятерку одной бумажкой. С ее помощью можно было уладить дело при малой поцарапанности обеих машин в условиях крайнего дефицита времени, когда было совершенно не до того, чтобы три часа ждать ментов.

Но как предложить материальную компенсацию графу в чине флигель-адъютанта Саша не понимал.

— А с экипажем все в порядке? — начал он. — Ничего не сломалось?

Граф отпустил свою Софи и наклонился к ландо. Обошел вокруг и запустил ручищи под лежащую на мостовой дверцу. Экипаж поддался и отделился от земли.

Саша метнулся к флигель-адъютанту и попытался помочь.

— Ваше высочество! — с напрягом выговорил граф. — Отойдите!

Однако успеха не умел. Более того, с другой стороны взялся помогать Никса и еще один офицер. Впрочем, помощь была, скорее символической. Граф поднапрягся, и экипаж встал на колеса. Точнее, на три колеса. Четвертое было погнуто и осталось без нескольких спиц.

А Саша, наконец, смог поднять глаза и узнал последнего помощника.

— Николай Васильевич! — удивился он.

Интересно, как тут оказался Зиновьев?

Так или иначе надежда на то, что все обойдется без светлых очей государя, рассеялась как дым.

— А во сколько может встать ремонт? — спросил Саша потерпевшего.

— Не стоит беспокойства, Ваше Высочество! — сказал граф.

Саша вопросительно посмотрел на Зиновьева.

— Потом поговорим об этом, Александр Александрович, — отрезал гувернер.

В Зубовский флигель возвращались в ландо Николая Васильевича.

Стемнело, на мосту возле дворца зажглись китайские фонарики, стало холодно и влажно.

Доро́гой Саша выдумывал защитную речь и с тоской вспоминал о двух оставленных в Китайской деревне великах — 500 рублей штука.

— Пятидесяти рублей графу хватит на то, чтобы отремонтировать колесо? — спросил он Зиновьева.

Отдавать половину сбережений очень не хотелось, но куда ж денешься!

— Думаю, да, — кивнул гувернер.

— А как ему послать? — спросил Саша. — С лакеем? Он не обидится? Или лучше его жене?

— Софья Андреевна ему не жена, — поморщился Зиновьев.

— Я столько же добавлю, — сказал Никса. — В конце концов, я туда первый влетел.

— В любом случае, с вами будет говорить государь, — пообещал Зиновьев.

Кто бы сомневался!

Кабинет папа́ был на первом этаже.

Обитые зеленым шелком стены, зеленый ковер на полу, письменный стол, заставленный фотографиями. На стене над ним — портреты в овалах. В центре мама́, справа и слева от нее — двое мальчиков в коричневых костюмчиках с белыми отложными воротничками. То ли Саша с Никсой лет шесть-семь назад, то ли Володя с Алешей — немного позже. Под портретом мама́ — младенец в таком же овале. Очевидно, кто-то из братьев или сестра.

По бокам от младенца — еще два портрета каких-то родственников.

Рядом со столом, в кресле, положив ногу на ногу, сидит папа́. Выражение его лица не предвещает ничего хорошего, а они с Никсой перед ним, понятно, стоят.

— Саша! — начал папа́. — Скажи мне, пожалуйста, кому из вас пришло в голову ехать на велосипедах в Китайскую деревню?

— Это не Саша, — вмешался Никса, — это я.

— Никса! — бросил папа́. — Я тебя спрашивал?

— Саша не скажет, — объяснил Никса. — Он увлекается Китаем, мы обсуждали меритократию и систему государственных экзаменов…

— Обсуждали что? — поинтересовался царь.

— Власть достойных, — объяснил Никса. — Это когда на государственные должности назначают по результатам особых экзаменов, независимо от происхождения и связей. Вольтер считал такую систему идеальной.

— Вольтер! — вздохнул папа́.

Саша оценил попытку брата перехватить инициативу, однако упоминание Вольтера счел несколько рискованным.

— Но ведь прапрабабушка с ним переписывалась, — сказал Саша. — Если она его ценила, почему мы должны презирать.

— Она много с кем переписывалась, — заметил папа́. — И речь не о Вольтере.

— Я просто объясняю, как мы оказались в «Китае», — сказал Никса.