Джеффри кивнул. — Ты прав. Центр прав, это вредит Избранным больше, чем нам… но, тем не менее, это должно прекратиться.
Анри Смит ждал в машине; на самом деле он дремал, положив голову на руки в перчатках. Он проснулся, когда двое мужчин приблизились. — Извините, сэр, мистер Джеффри.
— Почему, черт возьми, ты не пошел в убежище? — спросил Джон, его голос колебался между покорностью и раздражением.
— Хотел присмотреть за машиной, — ответил Смит.
Джон вздохнул. — Ладно, домой.
Дом находился в пригороде Норт Хилл, за Эмбасси Роу. Прямых разрушений там было немного; там не было фабрик и ни одного из густонаселенных жилых домов рабочего класса, распространенных дальше к югу на берегу реки или за ней. Уличные фонари все еще были затемнены, как и дома. Паровой автомобиль тихо скользил по затемненным улицам, время от времени проезжая мимо патрулей по предупреждению воздушных налетов. Они были в шлемах, но без униформы, кроме нарукавных повязок — многие из них были добровольцами Женской Вспомогательной Службы. Однажды мимо проехала машина скорой помощи, а затем им пришлось объезжать место аварии — огромную воронку посреди улицы; из пробитой магистрали с шипением вырывалась вода высотой в десять футов. Там мог быть и газ; уже были возведены баррикады из козел для пиления, и грузовики муниципальных служб извергали людей в рабочих комбинезонах.
— Это немного похоже на то, что было у нас, — сказал Джеффри; хозяйство младшего Фарра получило несколько ударов бомбами весом двести пятьдесят фунтов, к счастью, пока всех не было дома. — Еще раз спасибо, что спасли нас от ужасов проживания в правительственном жилье для супружеских пар и офицеров.
Джон фыркнул. Машина на мгновение остановилась у кованых железных ворот, а затем шины загудели по кирпичу длинной подъездной дорожки.
— Поспи немного, — сказал Джон Смиту. — Через несколько дней мы отправляемся в путешествие.
Смит ухмыльнулся. — Со старыми друзьями, сэр? Джон кивнул. Смит изобразил хорошую имитацию аристократического произношения. — Как раз то время года, когда хочется немного отдохнуть на Кишке, а?
Сонный дворецкий открыл парадные двери большого, беспорядочно расстроенного кирпичного дома. Он отшатнулся назад, когда четырехлетний ребенок пронесся мимо его ног и спустился по лестнице, прыгнув на Джеффри.
— Папа! Девочка обвилась вокруг него, цепляясь за его пояс. — Папа, мы все пошли, сели в подвале и пели!
— Это хорошо, солнышко, но тебе давно пора спать, — сказал Джеффри, поднимая ее.
Она сморщила нос. — От тебя так странно пахнет, папочка.
— Во всем виноват премьер и его табак — а, вот и Ирен.
Вышла няня, кутаясь в свой спальный халат и тревожно кудахча. — Вот она, мистер Джеффри. Честно говоря, иногда я думаю, что этот ребенок наполовину обезьяна!
— Прирожденный коммандос. Иди спать, солнышко. Джон все еще улыбался, когда поднимался по лестнице, отбиваясь от предложения дворецкого разбудить повара. В том, чтобы быть очень богатым человеком, были свои преимущества, но вместе с этим было и немало мелких неприятностей. Он мог бы сам порыться в холодильнике и сделать бутерброд, если бы жил в квартире среднего класса, но поднимать кого-то с постели в час ночи, чтобы положить курицу между двумя кусками хлеба, было больше хлопот, чем пользы, и к тому, же высокомерно.
В спальне все еще горел свет, но Пия спала. Ее очки для чтения лежали поверх стопки документов на резном тиковом столике рядом с фотографией Мориса в серебряной рамке в форме пилота. Джон улыбнулся; его жена была живым доказательством того, что не все женщины Империи толстеют после тридцати. — «Просто великолепно», — подумал он, развязывая галстук.
Она проснулась, пошевелилась и улыбнулась ему. — Привет, дорогой, — сказала она. — Я чувствую запах табака премьер-министра, поэтому я знаю, что ты сказал правду, это были политики, а не любовница.
Джон ухмыльнулся. — Ты можешь получить положительное доказательство через мгновение, если будешь бодрствовать.
— Тогда поторопись.
* * *
Герта заставила свои руки ослабить хватку на бронированном боку машины, от которой побелели костяшки пальцев.
— Я надеюсь, ты снимаешь каждый момент всего этого, — пробормотала она оператору, находящемуся рядом с ней.
Протеже кивнул, не отрываясь от окуляра большого неуклюжего аппарата, прикрепленного к борту транспортного средства. Его рука поворачивала ручку с метрономической регулярностью, и внутри аппарата жужжали зубчатые механизмы. Рядом с ним небольшой прожектор добавлял свет к утреннему сумраку, усиливая освещение настолько, чтобы сделать съемку более качественной.
Огромный бомбардировочный самолет-биплан, покачиваясь, приближался, чтобы приземлиться… или разбиться, в зависимости от того, как получится. Длинный фюзеляж был похож на тубус, с открытыми круглыми нишами для пилота и второго пилота, а также для бомбардиров и стрелков. Между каждым из длинных крыльев располагались четыре моторных отсека, на каждом из которых были установлены толкательный и тянущий винты. Тележка шасси приблизилась к земле, подняв пыль. Брызнул гравий. При втором ударе растопыренные ноги больших колес разошлись еще больше, и самолет опустился ближе к земле, мчась вдоль взлетно-посадочной полосы. Затем днище фюзеляжа соприкоснулось с грунтом, сопровождаемое дождем искр и разрывом дерева и ткани. Половину нижней части фюзеляжа снесло трением, когда самолет постепенно остановился, крутанувшись, как волчок, один или два раза, прежде чем это произошло. Спасательные команды выбежали на улицу за звоном колоколов, хотя пропеллеры не совсем касались земли, и ничего не загорелось… на этот раз.
— Снял это?
— Да, сэр, — ответил Протеже и начал сложный процесс смены катушки с пленкой.
Герта сняла свою форменную фуражку, комкая ее в руке. Это был единственный внешний признак ее ярости; она сурово подавила желание бросить ее и растоптать.
Командир эскадрильи подошел к ее машине с открытым верхом. — Я полностью понимаю, Бригадный Генерал, — сказал он. — Будет ли от вашего фильма какая-нибудь польза?
— Ну, теперь я могу подтвердить с помощью наглядных пособий, что мы теряем десять процентов этих вещей в обычных операциях при каждой миссии, не считая действий противника. Когда я думаю о том, сколько истребителей или штурмовиков мы могли бы иметь при тех же ресурсах...
— Просто заставьте их перестать говорить нам, чтобы мы летали на этих чудовищах, — сказал мужчина. Он был очень молод, не более двадцати пяти; текучесть кадров в бомбардировочных эскадрильях была большой. — Это не значит, что мы против того, чтобы умереть за Избранных, вы понимаете...
— ... просто вам хотелось бы, чтобы в этом был какой-то смысл, — закончила за него Герта. — Я сделаю все, что в моих силах. Но у Поршмидта много друзей на высоких постах.
— Я бы хотел поднять их над Сантандер Сити или Боссоном, и сбросить вместе с остальными бомбами.
Герта кивнула. — Если это вас, хоть как-то утешит, мы сделаем кое-что поумнее этого.
— Хуже и быть не может.
Глава двадцать пятая
Джон Хостен сжал руку Артуро Бьянчи. — О, ты все еще жив, — сказал он.
Партизанский лидер выглядел ближе к шестидесяти, чем к сорока пяти или около того, каким его знал Джон. Его некогда коренастое телосложение обветрилось до костей, сухожилий и необходимого минимума мышц, а густая, коротко остриженная шапка волос, обрамлявшая морщинистое, обветренное лицо, была такого же серебристого цвета, как щетина на подбородке.
— Не из-за отсутствия попыток тедесок, — ответил он. Улыбка на его лице выглядела непривычной. — Они назначили высокую цену за мою голову за эти шестнадцать лет.
Он повел Джона в пещеру. Она была глубокой и извилистой, и открывалась в более широкие пещеры в глубине, и распространялась в лабиринт, который вел на многие мили в глубины Коллини Паэани. Включаемый по мере необходимости керосиновый фонарь отбрасывал пятно света; время от времени в населенной пещере можно было увидеть людей, спящих под одеялами, работающих над своим оружием или укладывающих ящики под вощеным брезентом. Была даже пещера-конюшня, где рядами дремали привязанные мулы, а у одной стены были сложены штабеля корма высотой в десять футов. В пещерах пахло застарелым дымом, грязью и влажным известняком; дальше были подземные реки, несущиеся неизвестно куда.