– Моё упущение, прынц. Больше не повторится, – жена насупилась и, засунув руки в карманы, ускорила шаг.

– Всё-таки надеюсь, что завтра получу ответы на все вопросы, – вздохнул я и тоже прибавил скорости.

На конюшне было тепло и сумрачно. Запах сена и навоза густо стоял в воздухе.

– Слушай, – у меня возникла странная мысль. – Ты всегда такая м-м-м… неумытая… Но вот ведь какая штука – я не чувствую запаха давно не мытого тела.

Василиса улыбнулась и произнесла:

– Ты близок к прорыву, прынц. Работает голова-то.

Тем временем мы прошли мимо лошадей дружины и приблизились к стойлам Тишки и Ницше. Мой ослик с удовольствием принялся хрустеть протянутым мной яблоком. А вот Тишка отвернулся от угощения.

– У Стёпки, поди, взял бы, – с укором произнёс я.

Василиса молча забрала у меня яблоко и, откусив небольшой кусочек, принялась так упоённо чавкать, что мы втроём тут же уставились на неё. Ослик предпринял попытку тоже повторить вызывающие зависть звуки, но в результате уронил своё лакомство на пол, тут же подобрал и продолжил жевать. Тишка некоторое время глядел с укором, а потом потянулся к руке жены. Та сжалилась и протянула ему остатки яблока. К моему удивлению, он не только слизнул угощение с её ладони, но и дал себя погладить. Пока бычок жевал, Василиса прощупала его шею, посмотрела за ушами.

– Никаких следов операции, – констатировала она. – Впрочем, ничего удивительного. Слишком много времени прошло.

– Можешь попробовать разговорить его. С яблоком у тебя ловко получилось.

– Не так-то просто заставить говорить того, кто не хочет разговаривать. Особенно если он не умеет, – пробормотала Василиса.

– Йа-йа! – подал голос ослик.

– Немецкий? – обернулась к нему жена.

– Йа-йа! – подтвердил Ницше.

– А по-английски можешь?

– Йес! – произнёс ослик. Мы дружно сели.

– А по-русски? – пробормотал я.

– Да.

Мы переглянулись, совершенно обалдевшие. А ослик снова произнёс своё коронное «йа-йа», и вид у него был такой, будто он над нами потешается.

Из ступора нас вывел зычный голос Сафона:

– Его царское Величество Никанор Долготерпимый объявляет ткацкий конкурс открытым и приглашает всех участников в течение получаса!

– Ну и работка у человека, – посочувствовала нашему глашатаю Василиса.

– Нормальная, – отозвался я. – Не грязная, не пыльная. Голос поставлен. Знай, ори.

– Я и говорю, – Васька встала, опираясь об ограду загона. – Что-то не того мы проверяли на умение разговаривать. Слушай, там же ещё какой-то безымянный ослик с инвентарным номером присутствовал…

– Что-то не припомню…

– Ладно, ты хватай ковёр и беги на конкурс! А я пока повнимательнее изучу журнал.

– Я воль, майн фюрер! – прокричал я, вскакивая.

– Йа-йа! – донеслось из загона.

– Гитлер капут, – пробормотала Василиса.

В тронном зале яблоку было негде упасть. Гвалт стоял невообразимый. Боярчуки и купцы, дружинники и дворовые, все стояли вперемешку, что-то громко обсуждая.

– Что случилось? – спросил я у Якова, ближе всех стоявшего к входу.

– Система безопасности накрылась, – зевнул здоровяк.

– Ну, это я ещё вчера знал. Даже присутствовал.

– Кто-то, пользуясь этим, вломился к Отрыжкиным. Гаврила, если помнишь, в наказание за вчерашний прокол со мной всю ночь патрулировал. Марфа – у Степана. Старики ничего не слышали.

– Что-то своровали?

– Пока не ясно. В кабинетах у Варфоломея Афанасьевича и у Гаврилы всё разбросано, все ящики и сундуки выпотрошены. Так что им сегодня не до конкурса.

– Прогнило что-то в датском королевстве, – пробормотал я.

– Да хрен с ним, с датским-то, – пробасил Яков. – Со своими бы террористами разобраться.

– С кем?

Зычный голос перекрыл гул толпы:

– Несмотря на происки международных террористов, – отец на этот раз начал без объявления Сафона, – мы не сдаёмся и продолжаем политику долготерпения, меценатства и поддержания мира, которая приведёт к процветанию всех граждан нашего государства.

– Вот завернул! – восхитился Яков.

– Мы не позволим всякой нечисти портить нам жизнь! И поэтому вопреки их коварным планам продолжаем придерживаться наших исторических традиций! Конкурсанты, прошу вас!

Толпа кое-как размазалась по стенам, освобождая место в середине. Потянулись рушники, половички и прочие коврики. Закидон еле втащил и расстелил закрывшее половину зала произведение его жены – сшитый из разноцветных кусочков кожи «палас» (как он сам его назвал). Степан с улыбкой выложил носовой платок, на котором разноцветными нитками была вышита смешная рожица. Абрам прикатил на тележке узорчатые разноцветные мешки. Конечно же, с золотом.

Пришла моя очередь удивлять. Я расстелил произведение Василисы, и все ахнули.

– Мать моя, кибернетика! – ахнул Кулиб. А царь, как и в прошлый раз произнёс:

– Гран-при!

Потом подошёл поближе и, встав на четвереньки, принялся разглядывать местность.

– А если увеличительное стекло поднести, я увижу людей? – спросил он. Я улыбнулся:

– Жена про какой-то там зум говорила.

– Ну, Василиса! Ну, лягушка! – промолвил Никанор. – Чтоб завтра пришла на пир и всё мне объяснила!

– Обещала, – заверил я отца.

– Смотри, чтоб своё обещание обратно не забрала, – наставительно произнёс царь. – Женщины – они такие.

Государь поднялся на своё место и объявил:

– Приглашаю всех участников наших состязаний на завтрашний пир в честь моих сыновей и их жён. Приносите ваши подарки моим наследникам. Съестные припасы приветствуются – а то не ровен час, разоримся на этих пирах! Что скажешь, Абрам?

– Не разоримся, – скромно ответил средний брат.

– Ну и славненько. Всем царевичам быть с жёнами обязательно. Особенно тебе, – отец указал на меня. – Страже усилить меры безопасности!

Все двинулись на выход. Степан окликнул меня:

– Вань, не хочешь прогуляться до Шереметевской свалки?

– Какого лешего?

– Хотим Утырка проверить. Что-то пропал совсем, – объяснил подошедший с ним Закидон.

– В свете последних событий всё это подозрительно, – поднял палец старший.

– Не, мужики, не могу, – жутко не хотелось переть в такую даль. К тому же было очень интересно, что откопает Василиса в лабораторном журнале.

– Ты единственный, кто хорошо рассмотрел хлыща, – напомнил Степан.

– И как это связано с нашим Вольдемаром? – не понял я.

– Сердцем чую, связано! – брат ударил себя кулаком в грудь.

– Ладно, чертяки, уболтали! – я с неохотой последовал за ними на конюшню, где нас уже ожидал Яков.

Мы оседлали наших четвероногих и неторопливо отправились на свалку.

– Без меня, пожалуй, быстрее бы добрались! – пробурчал я, намекая на скорость моего ослика.

– Ничего, торопиться не куда, – ответил Степан, прихлопнув жирную муху, севшую на шею Тишки.

– И с чего вы вдруг всполошились? Всего три дня мужика нет! К тому же невеста у него – огонь, судя по всему.

– Тут такое дело, – замялся вдруг Яков. – Есть подозрение, что именно он на хате у Отрыжкиных набедокурил.

– Как? Что за подозрения? – моему изумлению не было предела.

– Мы с Гаврилой патрулировали недалеко от его дома, когда услышали хруст ломающейся ветки, – начал здоровяк. – Поспешили на шум. На нас выскочил Утырок. Гаврила попытался с ним заговорить, но он только отмахнулся и унёсся прочь. А потом оказалось, что сломанная ветка с дерева около ограды дома Отрыжкиных.

– Но зачем ему это? – произнёс я вопрос, на который ни у кого ответа не было.

– И ещё, – продолжил Яков. – На другом конце улицы его ждал долговязый тип в плаще и широкополой шляпе.

Рассекая толпу, Степан и Яков вошли в кабак. Мы с Прошкой спокойно следовали в фарватере. Брата здесь хорошо знали, поэтому никто не возмущался. На сцене отплясывала какая-то белобрысая барышня в теле. Явно не та. Подойдя к барной стойке, Степан поманил хозяина пальцем. Тот с опаской придвинулся.