– Может я пойду? Что мне тут торчать? Записали все, следы сняли, ребятки твои полпещеры на образцы разобрали и маркерами утыкали, а когда этот церковный хмырь явится, еще не ясно. Мне вон практикантку еще караулить до утра.

– На измор берешь? Банши на нее от гнезда выманивал? – заржал вампир. – Небось и некроформу свою показывал. Впечатлилась?

– Угу, лопату перехватила, чтоб бить удобнее было. – Холин сделал глоток из предложенной Даном фляги и плечами передернул. – И не заткнуть. “Молчанка” ее не взяла. Лезет везде, хоть привязывай.

– Так и привязал бы, глядишь, понравится. Обоим. – И опять ржет.

– Шутки у тебя… Только не ляпни нигде, мне еще с Ливиу разборок не хватало. Где она, кстати?

– Да вон, позади тебя, на могилке сидит. С лопатой. Давно.

– Дан, ну ты и…

– Вампир?

– Скотина, – с чувством выдал Холин, чем вызвал очередной приступ хохота, и повернулся ко мне. Подошел, помолчал, пронзая взором. Я поднялась. – Добро собери и в машину.

Я, тоже молча, придерживая одеяло на манер плаща, подхватила лопату и направилась к распахнутым воротам со снятым охранным контуром – ходи не хочу. Некромант пристроился в кильватере.

– Эй, Холин, – окликнул мастера неунывающий Дан. – Пусть Генци вас отвезет. Нам все равно еще тут торчать. Ты ж сейчас вырубишься, а у тебя ведьма боевая.

Как там мастер на приятеля реагировал, я не интересовалась, но, когда он полез на заднее сиденье, а за руль забрался тот самый с дергающимся глазом, я была рада. Бодрый водитель, пусть и с тиком, лучше, чем умотавшийся до полусмерти некромант.

– Мастер, – я вдруг вспомнила, что кое-что не спросила.

– Ну? – отозвался мужчина, его затылок лежал на изголовье сиденья, глаза были закрыты и вокруг них снова пролегли тени.

– А как вас зовут?

– Марек, – буркнул он, – Свер Марек Холин. И, пожалуйста, помолчи.

“Пожалуйста” из его уст меня добило, и я заткнулась. Где-то в дороге я выключилась и очнулась только когда Годица, причитая, помогала подняться по лестнице наверх ко мне в комнату.

Эльфик был такой миленький, что она не удержалась и чуть-чуть его попробовала. Колдун орал и слюной брызгал, обзывал нежитью, глупой дурой и еще по-разному, она не запомнила, ей сложно было долго помнить слова. Но когда колдун велел запоминать, она старалась, даже если начинала голова болеть. Так случалось, если тело не подходило. Это не подходило. Оно плохо держало силу и от этого все время хотелось есть. А эльфик такой светленький, и у него много было, она совсем чуточку взяла. Если б колдун не вернулся раньше обещанного и не застал, ничего бы и не узнал. Что уж теперь… Ему же ничего не стало, поспит немножко и все, а она колдуну еще приведет. Кого скажет, того и приведет. Она же послушная. И не нежить. Какая же она нежить, она вполне себе жить. Живет же? Значит жить. Просто другая немножко. Кому-то для жизни хлеб нужен, кому-то кровь, а ей просто энергия. У колдуна ее много, но плохая, темная, с другой стороны. На другой стороне страшно, она не хочет обратно на другую сторону. Там света нет, а она жить хочет. Поэтому сделает все, как колдун скажет, а он за это ее здесь оставит и еще тело найдет, когда это испортится.

Это тело было неудобное, маленькое, она в него едва-едва влезла. Предыдущее больше было и лучше, но колдун сам его сломал. Оно ему нравилось сначала, то тело, а потом надоело и он сказал, что так совсем не пойдет, когда она второй раз без никого вернулась, и сломал. Тело стало холодное, и она из него выпала. Была бы совсем голодная, сразу бы на другую сторону провалилась. Два дня была без тела или больше, считать тоже было сложно. Потом появилось это маленькое неудобное тело. Колдун сказал, что так безопаснее и мне все поверят. Сказал, потерпи. Она и терпела, сколько могла. Иногда на крышу приходили греться звери, они были внутри теплые, и она брала немного жизни у них. У зверей было много жизней. Колдун сказал, что зверь зовется кошка и поймал ей одного. У колдуна кошка шипела, а у нее нет и теплом делилась, сама, даже просить не надо было и отбирать.

У первого эльфика колдун сам велел взять немного, чтобы тот сделался послушным и привести. Она так и сделала. Колдун сразу обрадовался, а потом нет. Сказал, что этот неправильный… нет, неподходящий и что-то про кровь, но на первый раз и такой сгодится. Второго она через один и два дня привела, правильного. Так же, как и первого. Колдун отвез ее в город, где много деревьев и трава, и цветы. Ей нравились цветы, очень. Колдун сказал, хорошо, эльфам тоже цветы нравятся. И сказал привести.

Второй в доме пробыл столько, сколько на двух руках пальцев, если два спрятать. Она ему воду носила и яблоко. Он все просил помочь и куда-то идти, но ей было сложно запомнить куда и зачем. Она хотела, правда, только забывала, куда идти. Потом колдун велел у эльфика жизни немного взять и увез насовсем. Ей было жалко, она привыкла ему носить воду и яблоко. Он называл ее девочка и печальными глазами смотрел, ей нравилось. Колдун никогда ее так не называл, только тварь, нежить и глупая дура. Заставлял из кружки пить белое, она забыла что. Ей не нравилось пить, она не умела хорошо глотать, и одежда становилось мокрая. А телу не нравилась мокрое, и колдун опять ругался. Почему он ругается все время? Она же послушная. Вон какого эльфика привела. Такой хорошенький. Глазки красивые и волосы так блестят, как лунный свет. Пусть бы колдун его ей оставил, она бы его сама кормила. Она уже знает, как. Нужно воды и яблоко. Можно еще того, которое белое.

Молоко! Белое называлось молоко. Колдун говорил – телу нужна еда, чтобы жить. Она привыкнет. Уже почти привыкла и научилась. Даже запоминать научится. И говорить сама, а не то, что колдун ей в голову вложит. Она пробовала говорить слова сама, но получалась ерунда. Она не знала, как их правильно собирать. Только когда колдун помогал. Или повторять. Повторять было просто. Зато она могла думать громко, так, чтобы слышно было. Все слышали, а эльфики нет. Эльфикам надо было говорить. Тогда они слышали и улыбались. Они хорошо улыбались.

Колдун хорошо придумал это тело выбрать. Пусть и неудобно. Она потерпит. И вовсе она не глупая. Если она помнит плохо, это не значит, что глупая. Просто она голодная. Вот когда колдун нужное дело сделает, он ее отпустит, и тогда она будет сама по себе жить, и обязательно кошек возьмет, чтобы тепло и много жизней. У эльфиков тоже много. Даже у всех кошек, что на крышу приходят, столько нет. Вот сейчас отнесет еще воды и рядом посидит. Колдун уйдет спать, а она с эльфиком посидит. Можно волосы потрогать. Колдун сказал, что уйдет завтра ночью и его заберет. Жалко. Сказал, надо именно завтра, а то не успеет. А что не успеет – она забыла. Зато вспомнила, куда второй просил идти, в какой-то надвзор. Но она не знала, что это. Зато вспомнила слово. Это хорошо. Значит, когда будет удобное тело, она сможет быть, как другие. Запоминать. Говорить словами. Пить молоко, чтобы одежда была не мокрая. Ходить туда, где цветы. И чтобы были кошки. Она не хотела больше брать силой даже у эльфиков. А кошки отдавали сами.

* * *

Даллине шел по парку в расстроенных чувствах. Все складывалось не очень удачно и ему придется в скором времени вернуться в Лучезарию к родителям. Маэстро ему оказал в стажировке, хотя у него техника очень хороша. Это все папа и его уроки фехтования. Руки стали слишком грубы для нежных струн и ни дополнительные уроки, за которые пришлось платить из своего кармана, ни мамины связи не помогли продвинуться дальше первой десятки. А теперь вот куда? Куда он со своей Академией культуры? По ресторациям выступать? Тогда уже лучше домой.

Под ноги упал цветок, и Даллине его поднял совершенно машинально и только потом увидел на скамейке хорошенькую девушку-полукровку, совсем юную, почти девочку. Она плела венок и цветы уронила. Большие влажные глаза, будто она только что плакала. А может и плакала. Уже вечер, и стемнеет скоро, и в парке уже почти никого.