Дракончик летел всё выше и дальше от Лондона, с каждой минутой всё яснее осознавая, что это не сон, и он в самом деле дышит, летит, существует. Что он снова живой.

Целых десять дней Гриша отдыхал в лесу за городом, лакомился желудями, веточками и листвой и оправлялся от заточения, и его крылья окрепли настолько, что с лёгкостью донесли дракончика до Австрии. После долгого полёта у драконов сильно пересыхает во рту. Всего за три часа их дыхание так нагревается от усердия, что начинает вскипать кровь! А от этого чешуйки становятся огненными, как нагретый южным солнцем песок. Поэтому Гриша приземлился прямо в воды Дуная, чтобы утолить жажду и искупаться.

Поплескавшись вволю, Гриша снова поднялся в воздух и быстро долетел до Вены. Как и писал дядя Якова, драконы обитали в роскошных отелях города. Солдаты поселили Гришу в номер отеля «Бристоль», и именно там у него состоялся первый разговор с другим драконом с тех пор, как он покинул лес.

– Я тебя не знаю, но запах как будто знакомый, – прогремел высокий дракон с горделивой осанкой. – Он причудливый, но отдаёт берегами реки Брег.

Брег – это одна из небольших речушек в глубине Шварцвальда, которая протекает у истоков Дуная, пересекаясь с другой рекой. Грише было приятно, что, несмотря на долгое заточение в чайнике, на нём остался аромат родного леса.

– Я вырос у этой реки, – продолжил важный дракон. – Полагаю, ты тоже.

– Да! – воскликнул Гриша. – Здравствуй. Моё полное имя – Беневоленция Гаудиум, но ты, пожалуйста, зови меня Гриша. И извини за странный запах. Я много лет находился под страшным заклятьем.

– Индомитус Игнис, – представился дракон. – Но все зовут меня «Катор».

Они поклонились друг другу и соприкоснулись хвостами – так здороваются драконы при первой встрече. Вне битвы драконы всегда ведут себя вежливо и воспитанно.

– Я тебя старше, но всего лет на семьдесят, – сообщил Катор.

Дело в том, что с возрастом кончик драконьего хвоста удлиняется – за тридцать три года набирается около дюйма, а хвост Катора оказался примерно на два дюйма длиннее, чем у Гриши.

– Может, поэтому мы не знакомы, – предположил Гриша.

– А ещё потому, что я совсем молодым отправился воевать в мир людей и почти не знал своих ровесников, – добавил Катор. – До сих пор я не проиграл ни одной битвы.

Если вам интересно, имя Катора, Индомитус Игнис, означает «яростный огонь». И Катор яростно сражался, делая честь своему имени. Ещё юным его избрали защитником четырёх заколдованных кошек. Катор напомнил Грише о дракончиках, которые хвастались победами в грядущих битвах. Только вот этот воодушевлённый, покрытый боевыми шрамами дракон с чёрным пятном на шее уже всего достиг и хвастался вполне заслуженно.

Катор взял на себя обязательство представить Гришу остальным драконам, живущим в городе. Не все они были родом из Шварцвальда, и Гриша оказался самым младшим из них. Он всем кланялся и отметил про себя, что драконы, воевавшие в Японии, предпочитали соприкасаться не хвостами, а передними левыми лапами. Все относились к Грише очень дружелюбно, несмотря на его необычный запах. Ему приятно было вернуться к сородичам, и он потихоньку привыкал к новой жизни в Вене.

Даже без рассказов Катора несложно было заметить, как сильно изменились оба мира. Драконы привносили частичку волшебства в мир людей, но теперь человечество не нуждалось ни в магии, ни в драконах.

Солдаты и горожане ели, разговаривали, думали и ходили быстрее, чем когда-либо. Не самые важные дела, на которые требовалось чересчур много времени, обычно откладывались на потом. Американские и британские солдаты отвечали за вопрос с беженцами в Европе и относились к драконам не как к собратьям по оружию, а как к досадной неприятности, тесно связанной с нудной бумажной волокитой.

Сами драконы не видели в себе ничего неприятного, но жизнь в Вене доставляла им заметные неудобства. Развитие парового двигателя, железных дорог и электрических лампочек печально сказалось на этих волшебных созданиях. Даже по ночам в городе горел свет, и жители вели себя так, будто солнце и не садилось. У драконов ужасно уставали глаза. Их чувствительные уши, привыкшие к шуму борьбы, не выдерживали звона современной жизни.

К их величайшему стыду, постоянное напряжение пагубно сказывалось на драконах, и время от времени они случайно выдыхали не воздух, а пламя. Отелю «Бристоль» приходилось частенько менять занавески в кафе. Наблюдая за тем, как солдаты в третий раз бросаются тушить занавески, Гриша поинтересовался у Катора, почему он и остальные драконы покинули родные леса.

– Сам я прилетел в Вену, когда Яков мне сказал, что здесь есть драконы, – объяснил Гриша. – А вы ушли из дома, где были в безопасности.

– Нас позвал голос, который внезапно разнёсся по лесу, – ответил Катор. – Он походил на шелест листьев и журчание ручья, и послание его было простым: либо мы немедленно улетаем в Вену, либо нам грозит жизнь на севере Сибири.

Сибирь занимает обширные земли, объятые льдом, холодом и морозом. Там драконы не только страдали бы от холода и голода, но и оказались бы изолированы от всего света. Скорее всего, они бы все погибли от истощения или обморожения. «Это куда хуже жалкого существования в фарфоровом чайнике, – подумал Гриша. – Хорошо, что меня этот странный голос не звал».

– Вот что удивительно, – продолжил Катор. – Голос всё подгонял нас, но в Вене нам никто не обрадовался.

Гриша посмотрел на обгоревшие остатки некогда изысканных занавесок и заметил:

– Знаешь, я могу понять людей, для которых мы лишь обуза.

Именно в ту минуту Катор рассказал Грише о том, что с тысяча восемьсот третьего года на свет не появилось ни одного дракона. Гриша не просто так оказался самым юным дракончиком в Вене, а было ему сто сорок с лишним лет.

– Наступил закат чудес, и наше время прошло, – объяснил Леннокс, самый древний из венских драконов, общепризнанный, хоть и негласный, предводитель. Чешуя у него сверкала серебром, что встречалось крайне редко, поскольку большинство драконов погибало на войне задолго до своего четырёхсотлетия.

Когда они с Гришей познакомились и впервые соприкоснулись хвостами, Леннокс вдохнул полной грудью, надеясь догадаться, откуда прибыл дракончик со столь причудливым запахом.

– Я сочувствую твоей тяжёлой доле, – сказал Леннокс. – Было время, я сражался бок о бок с твоим отцом. Он был очень молод, но я понимал, что это великий дракон.

К старости Леннокс растерял почти все свои силы, но голос его остался могучим и гулким, подобным грому и гудению военных труб, даже когда он говорил мерным шёпотом.

– Мы доживём наш век в этом чужом городе, – заключил он.

Грише не понравились его слова. Леннокс намекал на то, что все драконы умрут в Вене. А Грише хотелось снова побывать в родном лесу и попить воды из ручьёв у истоков Дуная.

– Мы сможем вернуться домой? – спросил он.

– У них есть ружья, – сухо намекнул Катор, кивая на солдат, которые за ними приглядывали.

– И они не постесняются применить их вне битвы, – добавил Леннокс. – Без их разрешения нельзя и лапой пошевелить.

Гриша не понимал, почему солдаты не скупы на угрозы и готовы в любой момент приставить ружьё к дракону в мирное время.

– Но мы же в отеле! – воскликнул Гриша. Однажды, когда он попытался выйти на улицу, солдат навёл на него дуло ружья, и Гришу это несказанно удивило. – Мы не хотим с ними сражаться, но они могут в нас выстрелить за малейшее неповиновение?

Катор отвёл дракончика обратно в номер и рассказал Грише о переменах, произошедших в лесу ещё до второй войны. Драконы пострадали не только от парового двигателя и железных дорог.

– Люди заполонили лес, но они не охотились, а срубали деревья! – объяснил Катор. – Много деревьев погибло, и из них построили дома и магазины.