— О. Так вот почему у него была такая великолепная осанка! Интересный способ. Хотелось бы мне посмотреть…

Рауль сжал меня ещё крепче и даже кажется рыкнул на ухо.

— Ты чего? Он же мой брат! Да, я бы посмотрела, сфотографировала, а потом шантажировала его всю оставшуюся жизнь. За все бы ему отомстила!

— Ты такая злопамятная мстительница? Страшно представить, что ждёт меня.

— Тебя я уже простила. Не могу сказать, что не припомню тебе этого больше никогда, но мстить не буду. Наверное.

Рауль тихо рассмеялся.

— Ты смеёшься. Это так удивительно. Мне казалось, что ты вообще не умеешь улыбаться…

— Поводов было не много. Теперь, думаю, будет больше.

— Да? Это почему же?

— Теперь у меня есть ты.

Смутная мысль о чем-то неприятном скользнула в глубине сознания, но руки Рауля, начавшие не просто обнимать меня, не дали ей не единого шанса.

— Что ты делаешь? — Говорить становилось все труднее.

— Я все ещё тебе должен. Помнишь? Самое время вернуть долг.

— Ты же сказал, что неделя…

— А ты сказала, что все в порядке. К тому же, есть разные способы…

Рауль повернул мою голову, чтобы удобнее было целовать, одна его рука осталась на моей груди, а другая скользнула по животу вниз… Через несколько минут целоваться стало невозможно, потому это я стонала и извивалась под его руками, а Рауль внезапно охрипшим голосом шептал мне на ухо:

— Давай, милая, отпусти себя, давай, я держу тебя…

И я отпустила. Больше всего это было похоже на прорыв плотины, только вместо тонн воды разлился жидкий горячий мёд, который затопил меня всю. Это было так прекрасно, что я даже на какой-то момент потеряла сознание. Во всяком случае, как Рауль вынимал меня из ванны, вытирал и нёс в постель, я не помню.

Очнулась я когда он стаскивал с меня чулки. Пренеприятнейшее чувство. Я с отвращением посмотрела на холодные и мокрые черно-белые комки. Слабости слабостями, но надо и меру знать… Рауль глядел на них чуть ли не с нежностью, и вместо того, чтобы отбросить их подальше, как это сделала бы я, аккуратно пристроил их на тумбочку возле кровати. Ту самую, на которой лежала книга. От такого святотатства — мокрые чулки рядом с книгой! — я негодующе взвизгнула, схватила книгу и прижала ее к себе. И только потом разглядела название.

— «Джейн Эйр»? Ты читаешь «Джейн Эйр»?! — У меня в голове это не укладывалось.

— Да. А что?

— Просто… — А почему собственно нет? Все же это классика мировой литературы.

— Ты указала ее как одну из любимых книг. Я хотел узнать тебя получше и решил прочесть. В школе я ее так и не прочитал.

— Почему?!

— Мы втроем ее принципиально не читали, предпочли неуд. Для нас она была слишком девчачьей.

— А сейчас? — Я затаив дыхание ждала ответа, все-таки речь шла об таких основополагающих в отношения вещах, как любимые книги.

— Она по-прежнему слишком девчачья. — Рауль улыбнулся моему недоумению. — Мальчики любят читать про действия, а не про мысли и разговоры.

— Там много действия… — Я растерялась, для меня нежная прелесть «Джейн Эйр» была очевидной, но я-то была девочкой.

— Много, но… Не такое. К тому же главный герой… На месте Джейн я бы бежал от него без оглядки.

— Почему?! Он так любит ее!

— Любит, но не уважает. Не считается с ее чувствами, манипулирует им, ещё и жену скрывает.

— Я как-то не рассматривала мистер Рочестера с такой точки зрения… Но ты прав, если бы я читала в таком возрасте у меня возникло бы много вопросов и к нему, и к Джейн…

— А сколько тебе было, когда ты прочла этот роман в первый раз?

— Лет в десять, как Джейн в начале повествования. Я даже немного была влюблена в мистера Рочестера. Кстати, мне казалось, что ты на него похож.

— Я?! Чем?

— Такой же мрачный и загадочный. Только красивее, конечно.

— Красивее?

— Конечно. Только не говори, что ты не знаешь, что красавец.

Рауль покраснел! Не залился краской, конечно, но на скулах отчётливо выступили красные пятна.

— О. Тебе никто не говорил?

— Я всегда считал свою внешность удовлетворительной.

— Удовлетворительной?! Боюсь представить, что ты сочтешь красивым.

— Тебя. Я сочту красивой тебя. Очень красивой. Самой красивой…

От этих слов я опять потеряла голову. Словно не было того разговора, не было долгих лет мучительного недовольства собой, не было неуверенности, ставшей моим вторым я… Словно мне пятнадцатилетней юноша, в которого я была влюблена, сказал «ты — красавица!» несмотря на дурацкое платье, еще более дурацкую шляпу, и фигуру девочки-подростка…

— Ох… — Только и смогла сказать я и в который раз за этот сумасшедший день потянулась за поцелуем.

А потом сначала я рассказывала Раулю какой он красивый, выцеловывая на его лице и теле причудливые узоры, а потом он возвращал мне сторицей, зайдя куда дальше, чем я. Лишь убедившись, что у меня ничего нигде не болит, ни кровит, и что я очень-очень хочу его и совсем-совсем готова, Рауль повернул меня на бок, лег позади и осторожно вошел в меня, замирая на каждом сантиметре. Только когда я очень настойчиво дала ему понять, что мне нравится, Рауль начал двигаться. В такой позе руки его были свободны, все повторилось, как было в ванной, только на этот раз всё было ярче, и горячее, и глубже, и… Не могу сказать точно, но на этот раз медовой волной нас накрыло одновременно, может разве, что Рауль продержался чуть дольше, чтобы увидеть, как я таю в его руках.

После этого я почти сразу уснула, но успела услышать, как он прошептал те три слова, о которых я мечтала с пятнадцати лет.

Первое, что я почувствовала при пробуждении — запах кофе. Как же я по нему соскучилась! Как же мне его хотелось!

Не открывая глаз, я потянулась к предмету своего вожделения. На моем пути было что-то большое, теплое и смеющиеся. Я недовольно фыркнула и проснулась окончательно. Рауль! Я в постели Рауля. Голая. Почти легла на него в попытке дотянуться до чашки кофе, которую он держал в вытянутой руке подальше от меня. На мгновение я замерла не зная, что делать — дальше тянутся за кофе или спрятаться под одеялом. Часть меня, отзывавшаяся на «Амели Дюбо», требовала немедленно спрятаться под одеяло, а лучше под кровать. Ей было очень стыдно. «Мила Лисицына» же уговаривала меня сесть на Рауля верхом, отвлечь его чем-нибудь и завладеть вожделенной чашкой. Она очень хотела кофе и, если быть совсем откровенной, отвлечь Рауля.

Победила дружба. Я сползла с Рауля под одеяло, но прижавшись к его боку жалобно попросила:

— Можно мне тоже кофе, пожалуйста.

И подкрепила свою просьбу взглядом, с которым умоляла маму отпустить меня и Соню в гости к Петьке и Пашке на Татуин. Рауль, в отличии от мамы, оказался очень податливым и тотчас же отдал мне свою чашку.

Я с наслаждением сделала первый за долгое время глоток. Кофе у Рауля был очень хорошим, хотя я бы добавила сливок. Стон удовольствия вырвался у меня мимовольно. Рауль как-то странно напрягся.

— Ты так любишь кофе? — Голос у него был хрипловатым, видимо, со сна.

— Люблю. Только мне его не давали.

— Не давали?

— Ага. На Мэйфере девушкам кофе не положен. Какао, горячий шоколад, чай всех видов, даже глинтвейн можно, а кофе — нет. Считается, что мы от него становимся необузданными и склонными к опрометчивым поступкам.

— Вот как? — Спросил весело Рауль и попытался отнять у меня чашку.

Я зарычала на него, одним глотком допила кофе и торжествующе перевернула чашку, показывая, что больше в ней ничего нет. Однако там оставалась одна капля, которая по закону подлости сорвалась с края и упала мне на грудь. Рауль проводил ее тяжелым взглядом. Я вздохнула и коварная капля поползла вниз.

Рауль со словами: «Это невозможно!» прижался губами к моей коже, ловя беглянку языком. От удовольствия, которое во мне вызвал этот порывистый жест и от губ Рауля, которые он не спешил от меня отрывать, я непроизвольно выгнулась и застонала.