И я потянулась к звонку для прислуги, с твердым намерением попросить проводить нашу гостью к выходу.

Дворецкий оказался в комнате почти сразу, как будто все это время караулил у дверей в ожидании распоряжений.

— Сандерс, проводите, пожалуйста, баронессу фон Шебен дер Зонне. Она уже уходит. — мы с баронессой в последний раз обменялись неприязненными взглядами.

— Теперь я вижу, что своей строптивостью и необузданностью вы не уступаете моему сыну! — бросила мне напоследок мать Рауля перед тем, как выйти из комнаты.

А я осталась обдумывать сказанное. Мне никак не удавалось увязать образ идеального джентльмена Рауля Файна и «строптивость и необузданность» его характера.

Тетушка вплыла в гостиную и удобно устроилась в кресле.

— Простите, тетушка, кажется я сделала глупость, — повинилась я.

До меня начало доходить, что именно я сделала: я попросту выгнала знатную даму из чужого дома, не уточнив, что по этому поводу думает хозяйка.

— Крайне неприятная женщина, — тетушка задумчиво побарабанила пальцами по подлокотнику. — Не беспокойся, я даже рада, что ты дала ей отпор. Вряд ли баронесса осмелится кому-то рассказать— это происшествие выставляет её саму в крайне неприглядном свете. Она и так еле дождалась, когда свет окончательно перестанет вспоминать историю её замужества, так что, думаю, не готова снова привлечь к себе внимание.

Я поняла, что тетушка в том настроении, когда её можно разговорить, и уже хотела задать вопрос, но тетушка меня опередила.

— Скажи мне, Милочка, тебе совершенно не нравится мистер Файн? Что же с ним не так, что ты решительно отказываешься от брака с ним?

Я растерялась — как можно было объяснить тетушке, что не так с мистером Файном? Я подозревала, что с точки зрения Мэйфера «не так» было именно со мной.

Тетушка, видимо, поняла, что не дождется от меня ответа и огорченно вздохнула.

— Мне действительно очень жаль, что Рауль не пришелся тебе по уму и сердцу. Вы ведь такая прекрасная пара, и, как мне казалось, вполне подходите друг другу. Признаться, мы с Фике считали, что дело совсем решенное, и даже позволили себе поделиться нашими надеждами кое с кем. Кто же знал, что как только это достигнет ушей нынешней баронессы, она осмелится явиться в мой дом и устроить сцену? Право, ни я, ни Фике не могли и предположить подобного.

— И что теперь? Что будет, когда станет ясно, что никакой помолвки не будет?

— Ничего. Если, конечно, ты никому не расскажешь, что ты ему отказала. — Тетушка явно колебалась некоторое время, но все же решилась. — Милочка, но я бы очень просила тебя не рассказывать никому о произошедшем.

Я горячо заверила тетушку, что и сам факт, и детали нашего объяснения с Раулем я буду хранить в тайне, и удовлетворенная тетушка отправилась к себе в комнату, напоследок еще раз сокрушенно сообщив, что ей действительно жаль, что такой умный, тонко чувствующий и достойный молодой человек оказался не тем, кто мне нужен.

Я тоже поднялась в свою комнату, чувствуя, как во мне все клокочет от гнева, который некуда и не на что было излить. Все эти мэйферские нормы приличия и неписанные правила душили меня. Не знаю, чтобы я сделала дома, на Изначальной, после подобного, но сейчас я с отчетливой ясностью понимала, что все, что мне остается — это в бессильном гневе метаться по комнате, до боли сжимая кулаки. Меньше всего я ожидала, что окажусь героиней какого-то дешевого фарса. Совершенно водевильное появление матери Рауля, её претензии, оскорбления и намеки — всё это выглядело дикостью даже для застрявшего в косплее Мэйфера. Решать, что делать или не делать взрослому, тридцатилетнему мужчине, давно живущему самостоятельно, являться к девушкам, которые кажутся потенциальной угрозой её планам — она это серьезно? Да даже если она «почтила визитом» только меня — то какого черта? Кто она такая, чтобы лезть в наши с Раулем отношения? И неважно, что этих отношений нет. И что она там несла про «Необузданность»? Она точно про своего младшего сына? Выглядит так, будто она в глаза не видела Рауля последние несколько лет — и не знает, что это слово к её сыну не применимо!

Гнев кипел и требовал выхода. Схватив с каминной полки одну из безделушек, спонтанно купленных во время очередной прогулки, я с силой кинула ее об пол. К несчастью, это ничем не помогло — к злости добавилось и сожаление о сделанном, и чувство вины перед Прю, которая, услышав звук падения, прибежала в комнату с метёлкой и совком.

Устав от бесплодных метаний я устроилась с книгой у окна, но поняв, что раз за разом перечитываю одно и тоже предложение и не могу понять его смысл, закрыла и отложила книгу в сторону.

Чем дольше я думала о брошенных матерью Рауля словах, тем в большее замешательство приходила. Несмотря на наши регулярные встречи, на то, что нам так или иначе приходилось общаться, несмотря на ту, давнюю рыбалку, где мы играли в «Вопрос-ответ», и на памятное катание на лодке, мне пришлось признать, что я толком не знаю Рауля Файна. Словно я была знакома с двумя совершенно разными Раулями, один из которых — светский хлыщ без эмоций, строго следующий негласным правилам, холодный и отстраненный, и второй — живой и… неистовый? Но почему же тогда я почти всегда видела первого, и практически не знакома со вторым?

Хотя, если вспомнить разговор с матерью Рауля, это-то как раз неудивительно. Странно, скорее, что в результате материнской муштры и постоянного давления в Рауле Файне осталось хоть что-то человеческое. Тем обиднее теперь выглядело его предложение. Одно дело знать, что тебя счел удобной партией человек, вовсе не способный на какие-либо чувства, другое — когда ты понимаешь, что он даже не считает нужным чувствовать что-то к тебе. Робкую мысль, что, возможно, Рауль испытывает ко мне нечто большее, я отмела сразу — влюбленные, да даже просто заинтересованные в женщине мужчины ведут себя совершенно иначе — дома, на Изначальной я видела достаточно много счастливых пар.

Я дотянулась до бука, и сделала то, на что не могла решиться целых семь лет — открыла в личном облаке папку с фотографиями свадьбы Ксава. Мама и папа, Ксав и Моник — родные лица на фотографиях успокаивали, так что когда на экране оказалась девушка-подросток в розовом платье, я не откинула бук в ужасе, а долго рассматривала саму себя. Это действительно было ужасно — неудачный фасон платья совершенно не скрывал, а, скорее, даже подчеркивал мои угловатые подростковые колени и локти. Талия, оказавшаяся не на месте, и подол платья, едва закрывающий белье, добавляли к моему образу несуразности. Но венцом этого кошмара была та самая розовая шляпка, которая окончательно делала меня похожей на розового фламинго.

И тут я с ужасающей ясностью поняла, что Рауль в тот день семь лет назад был абсолютно прав. Да, он повел себя не как джентльмен, но это была нормальная, искренняя реакция раздраженного человека, которую сложно было ожидать от теперешнего Рауля. Я на свадебных фотографиях была отнюдь не прекрасной принцессой, как отложилось в моей памяти, а настоящим гадким утенком, и это розовое платье только подчеркивало мою нескладность. Нынешняя я не могла винить Рауля за то, что он назвал вещи своими именами. Разве только за резкость, с которой он отозвался обо мне за моей спиной. Но «кто подслушивает — рискует услышать о себе правду».

Решительно закрыв фотоальбом, я набрала Ксава. Тот ответил мгновенно, словно ждал моего звонка. Вид у него при этом был донельзя встревоженный.

— У тебя что-то случилось? — Забеспокоилась я.

— Нет, у меня все в порядке. — Немного растерялся брат. — С чего ты взяла? У нас все хорошо.

Я слегка удивилась, но решила, что раз Ксав не хочет рассказывать, то я не буду настаивать, и сменила тему.

— Ты помнишь то розовое платье, в котором я была у тебя на свадьбе?

— Разве такое забудешь! Мама тогда полдня уговаривала тебя надеть другое, но ты категорически отказывалась. А потом и вовсе устроила безобразную истерику.

— Правда? Совершенно не помню этого. Мне казалось, что у меня не было выбора.