— Да, — оттягиваю удавку на шее и снимаю через голову галстук, отвечая ей.

— Здравствуйте, это Михаил? — Незнакомый голос в трубке сразу настораживает.

— Да.

— Это отделение реанимации. — Пальцы замирают на верхней пуговице. — К нам поступила девушка и почему-то в ее телефоне записан только ваш номер, а документов никаких при себе нет. Вы знаете, кому принадлежит этот аппарат?

— Да, конечно. Что с ней?

— А вы кем ей приходитесь?

— Муж, — вру не задумываясь, потому что иначе мне ничего не расскажут. — Так что с ней?

— Она сейчас в отделении реанимации, она на операции. Врачи делают все возможное, чтобы спасти ее и ребенка. Травма серьезная, но опасности для ее жизни нет, с ребенком все сложнее. Срок очень маленький и риски для плода большие. Но времени ждать согласия не было.

— Подождите, с каким ребенком?

— Ну вероятно, с вашим, раз вы муж. Или вы не знали, что ваша жена на двенадцатой неделе беременности?

— Она же не может иметь детей…. — Тут мне хочется выдохнуть, потому что непонятно, как у девушки на операционном столе оказался этот телефон, но это точно не Лера.

— Может вы могли подъехать и точно сказать, ваша эта жена или нет? Нам нужны документы, чтобы ее оформить либо подавать сведения в полицию.

— Да, я сейчас приеду, конечно, но мне кажется, вы ошибаетесь.

Я быстро переодеваюсь в джинсы и удобную толстовку, натягиваю кроссовки и выхожу из квартиры. Пока спускаюсь, набираю еще раз Леру, но уже на ее личный мобильный. Снова молчит. Делаю еще несколько попыток найти ее и даже пишу смс, чтобы перезвонила и это срочно. Но сообщения так и остаются невесомыми битами.

Сажусь в автомобиль и набираю Алису. К черту сейчас ее обиды и претензии. Но она тоже не берет. Они сговорились, что-ли?! Куда делись обе?! Хотя нет, они вообще теперь разговаривать не будут. И у меня предчувствие, что мне придется их мирить. Если с Лерой все в порядке и это шутка или недоразумение, то возьму одну и силой привезу ко второй и заставлю помириться.

Бездушные гудки я скидываю и набираю Марка. Хоть он-то должен быть адекватным и не истерить.

— Да, Миш, здарова.

Хочется выдохнуть, что он тут и не обижен, как эти две индюшки.

— Привет, слушай, где твоя жена?

— Сидит вон, чай пьет, жалуется на тебя.

— Дай-ка ей телефон.

— Я не буду с ним говорить, лгун и обманщик, — слышу вдалеке ее голос.

— Алис, ну хватит уже. Может срочное что-то, — уговаривает Марк.

— Миш, что-то случилось? — слышу снова голос Марка. Надавать бы ей ремнем за то, что не слушается.

— А, черт с ней. Слушай, дай мне телефон Нины Ивановны. Ты же должен знать.

— А что с ней? — тут же переспрашивает.

— Не с ней. Мне надо Леру найти.

— Понятно, и правильно, не слушай никого, а делай так, как считаешь нужным. Я сейчас скину. — Марк в курсе и, кажется, на моей стороне.

Он отключается и через пару секунд у меня есть номер тети Алисы.

Пока набираю Нину Ивановну пытаюсь понять, как у той девушки оказался телефон Леры. Может, Орлова его оставила где-то, а кто-то подобрал и попал в аварию. Еще и беременная. Даже думать не хочется, что сейчас творится с той девушкой. А что будет, если потеряет ребенка?

— Да, — отвечает Нина Ивановна настороженно, прерывая мои мысли.

— Здравствуйте, Нина Ивановна, это Михаил. Скажите, а Лера дома?

— Нет, Леры пока нет, но она любит зайти в магазин или погулять, а что? — Ее голос кажется спокойным.

— А вы давно с ней говорили?

— Утром, за завтраком. Миша, что случилось?

— Нет, ничего, не волнуйтесь. Я забыл кое-что узнать у нее, а она не отвечает. — Я не хочу раньше времени волновать ее, поэтому, что пока ничего не понятно. — Ладно, если появится, пусть перезвонит, не могу дозвониться до нее.

Не звоню никому больше и еду прямиком в больницу. Я не включаю радио, чтобы не слушать и не нагнетать ненужное сейчас волнение. Не может такого быть, чтобы в мой день рождения такое произошло. Бред какой-то. Девушка беременна… Лера не может быть беременна. Она сама говорила. И, когда плакала, точно не врала. Поэтому вероятность того, что в больнице сейчас она, один процент. Даже меньше процента.

Паркуюсь на стоянке и иду в здание. Двери уже закрыты, поэтому я направляюсь в приемный покой и рассказываю, зачем приехал. Пока они узнают и уточняют, я надеваю бахилы, накидку, шапочку. Это все мне уже не нравится. Слишком все по-настоящему. Я иду в по ярко-освещенному прохладному коридору за медсестрой, вдыхая запах после кварцевания. Голубые стены, как облака.

Если до этого все казалось мне идиотским недоразумением, то чем ближе я приближался к отделению, тем все казалось реальней. Она ведь говорила, что шанс есть забеременеть. Миллионный. Но он есть. А если это он? Выигрывает же кто-то в лотерею. Угадывают же выигрышную комбинацию из восьми чисел?

Тело пробивает дрожь.

Помню это состояние. Но не хочу снова испытать. Видеть близкого человека и не в силах ничем помочь. Пусть мы не вместе, но вычеркнуть ее из своей жизни я уже не могу. Она там была и в свое время изменила судьбу.

Заходить внутрь мне нельзя, но можно посмотреть через идеально чистую стеклянную дверь. Уровень стерильности зашкаливает и я тут явно лишнее звено, но… это же не морг. Кто бы там не лежал, он жив. Иначе меня бы тут не было. Я цепляюсь за эту мысль, успокаивая себя.

Смотрю сквозь стекло, натыкаясь сначала на свое отражение, а потом уже взгляд проникает вглубь. Изображение плывет.

Бледная, как неживая. Как будто со всех капилляров разом спустили кровь. Она с кучей трубочек и подключенная к каким-то аппаратам, отсчитывающим равномерные стуки. Как приговор или обратный отсчет.

Еще утром улыбалась мне и поздравляла с днем рождения. Я же даже подарок ее не посмотрел. Идиот. Тот самый, который никто не поймет, кроме нас. Медсестра за спиной что-то спрашивает, а не могу сосредоточиться на ее голосе. В голове все переворачивается.

Как близко возле нас смерть. Я и забыл об этом уже. Стоит только представить, что этого человека может не стать. Как все меняется. Как он уже не кажется таким уж плохим. Что совсем и не хочется, чтобы он исчезал из твоей жизни.

Я прикрываю глаза и снова открываю, как будто это выдернет из сна и все окажется подсознательным страхом, что просочился в сновидения. Но четкий запах больницы и антисептиков не делают все проще.

Это Лера. А значит, она действительно…

— Как она? — Оборачиваюсь и смотрю в глаза девушке в белом халате. Понимаю, что обманывать ей не за чем. Им не привыкать говорить самые страшные прогнозы. Хоть и нет смысла оттягивать приговор.

— Состояние девушки стабилизировалось. Врачам удалось сохранить беременность, но как плод перенесет наркоз неизвестно. Угроза выкидыша до сих пор сохраняется. Но вы лучше поговорите с лечащим врачом, он вам больше расскажет. Вы принесли документы?

— Нет, я ехал с работы. Но это она. Орлова Валерия Олеговна.

— Хорошо, я запишу. Привезите, пожалуйста, завтра документы.

Я хочу спросить, чей это ребенок, но понимаю, что она не ответит на этот вопрос. Никто, кроме Леры не ответит.

Я смотрю еще раз на нее и не понимаю, как она смогла это скрыть. Почему не рассказала? Это ведь… три месяца… это может быть мой ребенок, а может и не мой.

После разговора с врачом я стягиваю больничную одежду и выхожу на улицу. Делаю глубокий вдох, пытаясь понять, что происходит. Она рассталась с Ваном, вернулась в Россию, съехала с квартиры и не живет с родителями. История с ремонтом скорее всего лажа. Если не обратилась за помощью к отцу, значит боится, что он сделает также, как тогда. А значит это не ребенок Шаолиня, иначе отец был бы только рад укреплению межрасовых связей.

Кручу в руках телефон и думаю, кому позвонить первым. Они узнают и все равно нужны ее документы. Если Алиса об этом знала и так себя вела, то боюсь, что она разочарует меня еще больше и, кажется, я когда-то ошибся в ней. Они же подруги, она не может не знать. С другой стороны, Алиса так была против наших отношений, что Лера вряд ли рискнула бы рассказать ей правду. Я набираю сразу Марка и жду, когда ответит.