Чайник свистел и нарушал гармоничную тишину. Не спеша болезненная рука погасила огонь, чайник стих. Но теперь тишину прерывали шлепки домашних тапочек, что скользили по полу. Когда же и они угомонились, мягкое цоканье горячей струи из гордо поднятого чайного носика заполонило кухню. Сухие травы поначалу поднялись вместе с жидкостью, но потом, когда стали впитывать влагу, оседали и вальяжно падали на дно. Вода окрашивалась в темно-коричневый цвет. Еле заметный пар тянулся к горбатому и перекошенному носу. Аромат давнишних трав заставил усталые глаза сомкнуться и предаться мечтам. Улыбка сама по себе растянулась по седому щетинистому лицу. Сухие треснутые губы едва касались края белой фарфоровой кружки; горячий чай не спеша проникал внутрь организма, согревая и горло, и живот, и легкие. Отставив кружку с чаем, сгорбленное тело уселось в кресло и наконец предалось тишине, которая, если бы была человеком, давно бы уже возмущалась за резкое и долгое обрывание своей гармонии. И все эти разговоры, общественные мероприятия казались такими далекими, такими шумными и не нужными вовсе… Хозяину этого мелкого, но уютного дома, увешанного в всяких растениях и коврах, не было дела до внешнего мира — он предпочел остаться с тишиной наедине. Только вот пришедшие не разделяли его желаний…
Громкие и нетерпеливые стуки в деревянную дверь снова прервали тишину. Мужчина сначала поморщился, не открывая глаз, а потом медленно поплелся к двери, что-то недовольно бухтя под нос. Когда дверь наконец распахнулась, мужчина застыл в немом шоке, округлив глаза на две фигуры, что напряженно смотрели на него в ответ.
— Кто ж вы будете, ребята? — первый подал голос мужчина. Он широко улыбнулся и отошел от прохода, зазывая рукой к себе домой. Гости молча прошли.
— Вы же ведь Соломон Легран? — спросила девушка, облаченная в доспехи.
— Он самый… а вы, поди, никак Стелла? И какой же дорóгой генерала Эдемской армии привело ко мне?
— У меня нет причин навещать вас. Вы же отставной?
— Да… — угрюмо протянул мужчина, — после междоусобицы я решил уйти, ибо вся эта война уже надоела мне.
— И поэтому вы решили переключиться на что-то более интересное? — спросил стоящий со Стеллой юноша.
— Что, простите? Как вас…
— Гавриил…
— Гавриил… — повторил Соломон, опустив задумчивый взгляд. И в момент он дрогнул — глаза его заблестели и задрожали; руки и ноги трясутся, как у пьяницы. Он отрицательно завертел головой. Гавриил усмехнулся и прищурился.
— Ты еще помнишь меня… отец, — грозно проговорил он, чуть наклонив голову так, что зеленые глаза его горели в полумраке и смотрели исподлобья. Соломон неуверенно подался назад.
— С… сынок… как же я рад, что ты пришел… — голос его преломился, а лицо исказилось в уродливой улыбке, исполненной отчаянием.
— А я-то как рад… — тихо сказал ангел.
Чаю не суждено было быть выпитым. Кружка вдребезги разбилась о пол, ведь стол отлетел к стене, как и многие предметы в доме. Гавриил ничего не делал, он стоял. Но давление его импульса заставило Соломона припасть к полу и корчиться от тяжести воздуха.
— Так рад меня видеть, что в ноги падаешь… — спокойно говорил рыжеволосый юноша. С одного пинка в живот стена дома потрескалась, а из рта Соломона хлынула кровища. Гавриил неспешно подошел к нему и опустился на корточки. Седые волосы натянулись на изуродованную шрамами и мозолями руку, которая грубо дернула волосы на себя. Соломон кряхтел и стонал, пуская слюни и слезы. Его руки делали какие-то попытки вырваться из хватки, но когда испуганные глаза встретились с совершенным холодом в юношеском взгляде, то все силы на сопротивление покинули тело мужчины. Он обессилено и шокировано глядел на сына.
— Ты хотя бы помнишь, сколько нас было?
— Т… ты один у меня был, сынок, — Соломон снова по-уродски улыбнулся, пуская нервный смешок, — только тебя одного и люби… — последние буквы он сдавленно выдохнул под удар.
— Нас было трое… Гавриил, Кастиил… Левиафан… Эти имена нам дала мать… ты помнишь, как ее звали?
— …
Удар не заставил долго ждать…
— Нашу мать звали Евангелина. Она была очень красивой… настолько красивой, что привлекла внимание только что вышедшего в отставку солдата. Они быстро сошлись, были прекрасными любовниками. Но когда Евангелина забеременела, солдат вдруг переменился — часто пропадал из дома, не давал денег, да и не общался с ней. Хотя Евангелина очень хотела детей… она видела свою жизнь только с ними, а ведь за спиной у нее только приют и несколько неофициальных работ — поверх всего она была окутана толстым слоем одиночества. И вот, казалось, что нашелся тот луч, что выведет ее из мрака, однако луч этот мигом погас, когда Евангелина застала солдата со шлюхой. Ладно если бы они трахались в отеле или где-то еще… но они трахались прямо в доме Евангелины, прямо в той постели, которую она разделила с солдатом, которую, как она думала, она будет делить только с ним… Но пик абсурда состоял в том, что в той же комнате лежали двое младенцев, рожденных от солдата, что сейчас трахает подзаборную суку в кровати своей жены. Евангелина была унижена и оскорблена. Но она не замечала этого… Даже увидев всю эту картину, она вела себя, как обычно. Она ласкового обращалась с ним… обхаживала и много раз говорила, что любит… но этот солдат лишь избивал ее и насиловал, когда его нервы сдавали. В конце концов он просто ушел… Евангелина осталась одна с двумя младенцами, без работы… без помощи… И когда в семье появился новый мужик, Евангелина надеялась, что жизнь наладиться. Она не любила его, но хотела отца детям… а дети страдали от нового хозяина дома. Он бил их, оскорблял и выгонял из дома. Когда же он подарил Евангелине еще одного ребенка, которого она назвала Левиафаном, мужик попытался убить своего сына… Но Евангелина помешала… она потеряла много крови и была сильно избита. Мужик ушел, и Евангелина осталась с тремя детьми одна… Она работала проституткой, чтобы дети не голодали, пыталась устроиться на работу, но из-за клейма солдатской шлюхи ее гнали все… Во время нападения демонов на деревню, в которой Евангелина решила обжиться, она погибла, а детей забрала Эдемская армия. Братья остались без матери… без отца… хотя оба из этих отцов были живы и оба знали о своих детях, но никто ни разу не подумал о своих детях…
Гавриил замолк. Он смотрел на Соломона звериными глазами. Мужчина стал заливаться слезами и соплями, громко шмыгая. Он дрожал, прикрывая лицо рукой.
— Г…Г… Гавриил, с…сынок, — еле выговорил он, — п…прости меня, прошу. Я совершил великий грех… и нет мне прощения!.. Но прошу, пощади старика — мне уже пару дней до смерти и осталось! Прошу… сынок… мальчик мо…
Удар!!!
Соломон свалился на пол и прикрывал разбитый нос. Гавриил встал и отошел назад. В руках его появился ангельский лук. Стрела стала ярко сверкать и испускать жар. Магический импульс порушил всё, что выдержало прошлый импульс. Соломон сжался в комок и неразборчиво вопил о прощении и просил не убивать… Но Гавриил не слушал его.
Стрела почти слетела с тетивы, но металлическая перчатка успела сжать два пальца, что натягивали лук. Юноша ощутил сильное дыхание Стеллы в свою спину.
— Хватит… ему достаточно… — тихо сказала она над ухом. Ее вторая рука потянула руку юноши вниз — лук пропал. Гавриил выдохнул, склонив голову.
— Будь на моем месте Левиафан — он бы убил тебя без колебаний. Радуйся, грязное животное, что тебе дали возможность дожить свое жалкое существование…
Стелла приобняла парня за плечо и повела к выходу, но сама остановилась на пороге, сказав последние слова через плечо:
— Надумаешь убить Гавриила или насолить его близким — я, генерал Эдемской армии, Архангел Стелла, убью тебя. Ежели надумаешь скрываться в Мидгарде[5] или Преисподнии, то за тобой выйдут сам генерал Маркус ван Блейд и Комитет Эрагона[6].
Архангел переступила порог. Дверь с грохотом захлопнулась. Тишина окончательно повисла в доме, но теперь она была не гармоничной, как желал Соломон, а пропитанной страхом и ужасом.
