Новая капля падает у самого паха, совсем близко к основанию члена. С резким уколом боли – и с такой волной возбуждения, что он позорно срывается на громкий, отрывистый стон. Мышцы вздрагивают, и, дьявол, как хочется сделать что-то, остановить эту муку… До тех пор, пока воск не падает на внутреннюю часть бедра, и кожу по-настоящему не опаляет огнём.

– Ёб тво… – сипит было Геральт – но сразу же умолкает.

Что-то внутри меняется, надламывается, и он что есть силы вслушивается в новое чувство. Похожее на… что-то, близкое к ярости перед боем, слишком яркое для привычного, расслабленно-сладкого возбуждения. Животное, необузданное. Мышцы начинают гудеть, как напряжённые струны, и внезапно он понимает: ему нравится эта боль.

Ему её мало.

– Ре… Что…

– О, мой дорогой, – конечно, замечает Регис, – Кажется, порог выработки адреналина у тебя разительно ниже, чем в норме. Впрочем, тем лучше для нас обоих, потому как…

Рывок, и мысли начинают смешиваться в голове; движение руки по коже становится сильным, почти болезненным. Воск капает на край его ягодицы, и он сбивается на глухой, звероподобный рык… Или не он, бес его разберёшь. Слух слабо улавливает:

–…Поразительно острые ощущения. Признаться, меня всегда восхищало… видеть тебя в таком проявлении, Геральт. Свободным от всяких…

–…Х-хо… лера!

Тело выкручивает волнами судорог, и кожа вспыхивает на грани ожога, наливаясь кровью. Одна за другой белые капли покрывают бёдра, от паха и до колен, в едином ритме с движением руки на члене. В такт с его резкими, рваными стонами… С силой он распахивает – а он и не понял, в какой момент зажмурил веки, но взгляд сразу же натыкается на Региса в его ногах.

Региса, сжигающего его рубинами алых глаз. Не прекращающего его ласкать, скользя пальцами по члену; самого – растрёпанного, с покрасневшими щеками, вопреки собранному виду. И – зараза, какое приятное открытие – с трудом скрывающего мелкую дрожь.

– Геральт, – заметив его взгляд, шепчет тот, – Мне… хотелось предложить тебе… небольшое дополнение. Ты… не будешь против?

Слова с трудом доходят до разума, и, кажется, целая вечность проходит, прежде чем Геральт выдыхает:

– Чего…

– То, что позволит… можно сказать, усилить остроту твоих ощущений, мой дорогой. Не более того.

Чёрт его знает, что там задумал Регис, видно, планируя довести его до беспамятства. Неторопливо вампир тянется к своей тумбочке, извлекая на свет… Твою же мать, стоит это увидеть, и Геральт даже успевает пожалеть о том, что на это подписался.

– Охренеть, – хрипит он, поражённый, – Это?

Небольшим дополнением это можно назвать разве что с очень сильного похмелья. Нет, Геральт уже видел подобные вещицы в руках вампира, и не один раз – но такой, дымно-чёрной, точно не видел. Чёрт, даже на глаз эта хреновина кажется немаленькой. По крайней мере, вширь, потому что смотрится с треть Регисовой ладони, и от одного вида по бёдрам пробегает предательская волна мурашек.

Перед тем, как вампир уже достаёт фиал с маслом – и медленно покрывает им уже изменённые пальцы. Кожа остывает, отпуская остатки боли, и Геральт расслабляется, делая глубокий вдох. Узкая ладонь касается его входа, и он кивает – и, не сдержавшись, стонет в одобрении.

– Поверить… не могу. Решил меня тра…

– В смысле физиологии возможно, – мурлычет Регис, смазывая его ягодицы, – Но не в смысле наших отношений, душа моя. Прошу, не относись к этому подобным образом. Я лишь хочу, чтобы ты испытал те чувства, что, кажется, смогли тебя впечатлить.

И нельзя не бросить ему кривоватую, расслабленную ухмылку. Тем более, руки Региса без того напоминают о чертовски приятных ласках; особенно в тот момент, когда внутрь проникает прохладный палец. Легко, спокойно – точно со знакомыми ощущениями.

Как и поцелуй, что крадёт его долгий, хриплый стон.

– Ещё… немного, – уверяет Регис, прибавляя второй палец, – Мне хотелось бы… убедиться, что… мм-м… ты не испытываешь боли… сверх меры.

– Всё… нормально. Ну же, Ре…

Бедром он вдруг чувствует член вампира – и не может не углубить поцелуй сам, не имея власти над иными ласками. Даже забавно: он ведь, на самом деле, может вырваться из этих пут, приложив усилия. Может попросту потребовать прекратить… Но – нет, выбирает продолжить, чего бы это ни стоило.

Лишь потому, что это Регис, и невозможно ему не доверять.

– Могу я…

– Быстрее, – рычит Геральт, и его наконец-то слышат.

Льётся масло, стекая по прозрачным краям; выглядя липкой, густой патокой. Не сводя с него взгляда, Регис касается стеклянной игрушкой его входа – и долго очерчивает кромку, давая привыкнуть к холодному, чужеродному ощущению. Чёрт, и как хочется его поцеловать… И вместе с тем – просто наблюдать за ним, полным сосредоточенности. Контроля, почти родного для самой его сути.

– Выдохни, любовь моя, – неожиданно просит он, и почти бессознательно Геральт подчиняется – и чувствует, как внутрь начинает погружаться антрацитово-чёрное стекло.

Тело отзывается дюжиной новых, странных чувств, но особенно – жжением мышц. Холера, привыкнуть оказывается непросто, и невольно он жмурится, отвлекаясь на то, как Регис целует его колено. Дюйм за дюймом игрушка погружается глубже, и против воли мышцы сжимаются, обхватывая холодные края…

До тех пор, пока глубоко внутри не вспыхивают сотни искр, и Геральт не вздрагивает в ответ, двигая бёдрами навстречу.

– Ре… Ох-х, э… то…

И забывает обо всём. Неторопливо Регис начинает двигать в нём стеклянной хренью, выверенными, мастерскими движениями. Скользит масло, и скоро стекло согревается, растягивая его изнутри; напористо, неумолимо и просто чертовски хорошо.

– Если всё… в порядке, душа моя, – шелестит мягкий голос, – Пожалуй, стоит вернуться…

К тому, ради чего всё это и было устроено: к боли. Кивок, и Регис снова берёт в руки свечу, теперь капая на его живот. В отзвук каждому из движений в глубине, в едином, неторопливом темпе. И – ох, дьявол – в самом деле… Заставляя меняться.

Плавиться, выгибаться в спине с отчаянными стонами мольбы. Даже неясно, требования чего: касаний, боли, движений стекла… Просто Региса, всего его, тепла его дыхания на коже. Пламени алых глаз, так ярко горящих в оранжевом, плавком свете свечи.

– Б-блять, Ре… гис…

– Мой дорогой, – бормочут тонкие губы, – Мой… дорогой Геральт. Никогда… я не мог подумать, что смогу видеть тебя… таким. Ты будишь… ох, желания, которые можно назвать опасными, и мне…

Так будь, хочется просипеть в ответ, будь опасным, дьявол тебя задери. Будь собой, каким бы ты ни был. И без того… изменил меня напрочь этой чертовщиной. Своими чарами или ещё… чем, но…

– Зд-де… – срывается вместо этого с губ, коротко, хрипло, – Не оста… Мм-х, Ре…

Влажно, бесстыдно хлюпает стеклянная игрушка, которой так много – и в то же время так мало. Капли падают хаотичнее, резче… Пламя дрожит, танцуя бликами на стенах, как дрожит и Регис, отчётливыми, несдержанными судорогами. Зараза, и видеть его таким… Знать, что он, Геральт, виной ему – такому… Разум плывет от вида совсем в бессознательную муть, и, кажется, не он вовсе стонет:

– Трахни… меня, ну же…

В тишине комнаты раздаётся короткий, судорожный вдох, и огромные, удивлённые глаза темнеют в тон лентам.

– Не… могу. Не… сейчас. Право, я… рассчитывал на иное, Геральт, и…

– Твою… мать, – почти зло выплёвывает он, – Рот. Бы… стрее!

Сам не ведая, как чудом доносит простую мысль, которая оборачивается… Боги, в тысячу раз лучше.

В секунду мелькает пламя, теперь освещая комнату с тумбочки. Зажмурившись, Регис сводит брови в резкой, мучительной гримасе – и быстро, несдержанно сдёргивает край брюк. Рывок, и вампир подвигается к нему, сам словно светясь, искрясь в бликах свечи; дрожа языком пламени, и, ох, сколько всего горит в радужках алых глаз.

И нельзя оставлять его без ласк в ответ. Торопливо, жадно Геральт обхватывает губами головку его члена – и начинает всасывать что есть силы, двигая головой. Вмиг распахивается очерченный рот, открывая кончики клыков. Избавляя Региса – их обоих – от всех условностей, игр, обрисованных узорами воска правил.