С утра, когда Регис с лёгкостью избавляет кровать от постельного белья, и, уже выходя из спальни, бросает ему широкий, многообещающий оскал клыков.
***
Нет, в чём Регис точно хорош, так это в запасах терпения.
Один-единственный разговор – вот и всё, что произошло, и не думая как-то меняться. Не то в ожидании нужного времени, не то ещё чего… Оба они отчего-то не спешат подступать к новой теме, возвращаясь к привычным ласкам. В конце концов, хватает и их, давая обоим возможность тонуть в друге; в сонных поцелуях и долгих объятиях, да и в других из приятных занятий.
Большей частью сводящихся к тому, чтобы застать вампира врасплох. Сделать всё, чтобы тот не выбрался из постели в утро любого из выходных, а изредка – в минуты чуда, не меньше – поймать его перед уходом в лекарское крыло. Уже одетого, тщательно собранного, в рабочем балахоне… На котором уж слишком легко рвутся пуговицы, и, поневоле чувствуя себя виноватым, Геральт втайне подшивает их сам.
Правда, ещё лучше этого вовсе нелепые мелочи: те, о которых ни под каким предлогом не должен узнать Лютик. Например, то, как по обыкновению Регис кормит его фруктами с рук, или то, как ласково он способен расчёсывать ему – ему, мать его, ведьмаку! – волосы после ванны. Сколько в этой заботе самого Региса, в его необъятном, непостижимо добром сердце, которое заслуживает и ответа. Простого, тихого счастья. От новых колб и мензурок для лаборатории до – о боги, Геральт, не стоило тратить подобную сумму! – здоровенного перегонного куба из офирской меди. Почти такого же, что когда-то был в Фэн Карне, но в разы больше, и нет зрелища приятнее, чем видеть, как округляются в восхищении антрацитовые глаза.
Словом, жизнь продолжает идти своим чередом, и разговор о боли на время уходит в сторону. Осень вступает в свои права, стирая краски в грязно-серую мазню; последние стаи птиц улетают на юг, и временами он долго смотрит им вслед, когда ухватывает свободные минуты между заказами. Вечера окончательно требуют растопки камина, и приходится разобраться с чисткой труб, прежде чем Корво Бьянко прогревается, как следует. Внезапно напоминая о том, что Геральт привык любить ещё с юности: тепло очага, к которому возвращаешься с холода после долгого пути, во всех его смыслах.
Тепло, которое рано или поздно должно перерасти в полноценное пламя, и совсем скоро для этого представляется удобный случай.
Уже в середине октября, в день, когда и дел особенно не обнаруживается. Разобравшись с закупками по хозяйству и парочкой мелких заказов, он возвращается домой в сумерках, зябких и туманных, стараясь не отвлекаться на мысли в голове. Хочется что есть силы позвать Региса в мыслях, но ещё больше – где-то найти его самому. Хорошо бы не слишком уставшего, поужинавшего и зарывшегося носом в книгу. Словом, Региса в приподнятом настроении, который сам просится на то, чтобы отвлечь его на более интересные вещи.
Примерно такого, что Геральт видит в спальне – и сразу расплывается в широкой, довольной улыбке.
– Вот ты где, – наконец произносит он и усаживается рядом.
– И тебе доброго вечера, мой дорогой, – тихо отзывается Регис, – Постой, я хотел бы сперва покончить с этой страницей.
Видеть его таким почему-то особенно греет сердце. Сосредоточенный и серьёзный, Регис читает какой-то научный труд с недюжинным интересом, при этом просто, без изысков скрестив ноги в домашних штанах. Быстро переодевшись, Геральт устраивается в кровати, забираясь под одеяло. Вечерний холод неприятно отзывается в костях, и он тянется к теплу вампира ближе, укладывая голову ему на плечо.
И сразу удивлённо поднимает брови, читая название тома.
– Psychopathia sexualis? Это что ещё такое?
– Лёгкое чтение, скажем, для того, чтобы поднять себе настроение перед сном, – коротко фыркает Регис. – Не представляешь, какие занятные мысли здесь высказываются. Удивительно, как автор вплёл посреди, казалось бы, научных фактов поразительную, совершеннейшую чушь.
– И какую же, – хмыкает Геральт, – Не расскажешь?
Между делом он находит ладонью Регисово колено, легко его сжимая, и с тихим смешком вампир подвигает ногу, навстречу его прикосновению.
– О, с удовольствием. Вот, взгляни, – и изящный палец указывает на длинный абзац в книге. – «Мы знаем, однако, что пассивное бичевание представляет собой процесс, который путем механического раздражения седалищных нервов способен рефлекторно вызвать эрекцию. Таким эффектом бичевания пользуются истощённые развратники для поддержания своей упавшей половой способности, и эта извращённость встречается очень часто».
– Охо-хо! – вскидывает брови Геральт, – Так у меня, значит, в постели истощённый развратник! И чего ты раньше-то не предупредил? А, Регис?
Исподтишка он перемещает ладонь выше, сжимая длинное бедро, и смешок вампира обдаёт теплом его макушку.
– Я же говорю, весьма любопытный труд, – с улыбкой в голосе отзывается Регис. – Впрочем, здесь есть и довольно здравые заявления. «В состоянии сладострастного возбуждения всякое воздействие, оказываемое лицом, от которого исходит половое раздражение», – и он вдруг мягко касается подбородка Геральта, – «На лицо, служащее объектом возбуждения, является для последнего желанным, независимо от того, какого рода будет это воздействие».
И, наклонившись, легко его целует. Коротким, неуловимым поцелуем: указанием на то, кто здесь этот самый объект. Так, что в голове сразу начинает что-то меняться, окрашивая обыденный, расслабленный вечер в иные тона. Из тех, что подчёркивают все интересные места, которых можно касаться… в общем-то, не только руками.
Словом, недолго думая, Геральт углубляет поцелуй. Ладонь быстро находит прохладную Регисову щёку, оглаживая волоски бакенбард; поворачивая его голову поудобнее так, чтобы огладить край его челюсти. В висках слабо жжёт, и до слуха доносится лёгкий, едва ощутимый вздох – для любого, кто толком и не знает вампира, в отличие от Геральта.
Сам Геральт-то явно слышит в этом звуке первые нотки нетерпения, и от мысли об этом под рёбрами пробегает тёплая дрожь.
– Это… тоже о бичевании, что ли, – рассеянно произносит он в мыслях, – Или не только?
– Говоря в общем… мм-м… смысле, именно так. Но… Право, dragostea mea, – вдруг просит Регис, – Позволь мне… дочитать этот отрывок до конца. Уверен, тебе будет не менее интересно… его дослушать.
С трудом он разрывает поцелуй, снова склоняясь к книге. Деланно спокойный, если не замечать, как он облизывает припухшие губы, ища взглядом нужные строки. Благо, Геральту и без того есть чем заняться. Например, спуститься пальцами к воротнику рубашки и краю плеча – мимолётным, неосязаемым касанием.
– Без особой… натяжки, – читает слегка охрипшим голосом Регис, – Можно признать, что желание испытать со стороны партнера как можно более сильное воздействие приведет в случаях патологического усиления любовного пыла к влечению к ударам. Так как… боль, несомненно, представляет собой всегда готовое к услугам средство интенсивного физического воздействия.
И переводит взгляд – уже отчётливо алых глаз. Пальцы вздрагивают, и Геральт прищуривается, сжимая плечо сильнее. Под кожей начинает скрестись жар, щекотливо, вкрадчиво. В отклик упору на слове боль.
Случайному ли?
– Вот оно что, – наконец глухо произносит он. – В самом деле, недурное чтиво. Не знал, что такое изучают.
– Ты удивишься, но это так, и изучают… к слову, не только в теории.
Шорох, и Регис наклоняется к нему, целуя уже долго, почти томительно. Медленно забывается и разговор, и все лишние заботы. Чёрт, а они же не виделись целый день, и он, как полный болван, успел соскучиться – настолько, что кажется, что Региса несправедливо мало. Всё ещё сидящего с идиотской книжкой в руках, когда уже можно заняться чем-то получше.
Воплощением теории в практику, например.
– Так, может, – посылает в мысли он, проводя ладонью по груди вампира, – Проверим на деле?
В секунду книга летит на тумбочку, и Регис седлает его, обхватывая лицо ладонями – и целует, глубоко, жадно, тут же получая хватку рук на бёдрах в ответ. С силой Геральт обнимает его, проводя ладонями по спине; и не может не фыркнуть, когда слышит поражённый вздох.
