– Регис!

–…Прости, прости, – почти виновато обрывает мысль вампир. – В любом случае, это уже не имеет отношения к делу. Сейчас прежде всего нас должно волновать твоё самочувствие, dragul meu, и полноценный уход в том числе.

И внезапно прижимается губами ко лбу Геральта, в молчаливой попытке что-то донести. Многое, что он знает и сам, наклоняясь в кольцо объятий длинных рук. Странно, но всякий раз, когда его так обнимает Регис – худощавый, изящный Регис – Геральт невольно чувствует себя под какой-то незримой защитой. Так что и в этот раз он просто кладёт голову на плечо вампира, стараясь не тревожить раны; по крайней мере, его собственные.

Нет страха сильнее, чем хоронить того, кого любишь, признался ему Регис в один из первых таких дней. Тогда он наткнулся на очередное гнездо археспор, перетаскивая Регисовы пожитки с кладбища Мер-Лашез, и… Мало того, что ему влетело хуже, чем от Весемира – это была ерунда. Перевязав и обработав его раны, вампир, казалось бы, успокоился. Казалось бы.

Ровно до того момента, как не проснулся посреди ночи, разбудив Геральта глухим, сдавленным криком ужаса.

Конечно, от кошмара, многого из десятков, и пришлось что есть силы отвлекать его на глупые истории из юности. Правда, позже Геральт и сам невольно помрачнел, вспоминая, как его уже спасал Регис. Одно осознание того, что вампир не единожды видел его на грани жизни и смерти, как и он сам… Ох, он до сих пор запрещает себе думать про Стигга, лишь бы не поддаться порыву залить в пьянке то страшное, всё ещё не до конца пережитое отчаяние.

Одну-единственную мысль про смерть. Далёкую и такую близкую, всегда бегущую с ним наперегонки; второе острие его Предназначения. Смерть, от которой его раз за разом спасает Регис, будто в насмешку над самой сутью ведьмаков. Холера, да они оба, если подумать, сплошная насмешка над природой.

Чудовище, связанное с ведьмаком, и ведьмак, слишком часто обязанный жизнью чудовищу.

– Пойдём спать, – бормочет он в ткань Регисова балахона, – Устал, как собака.

Что ж, это правда: он и в самом деле устал от этого вечера, и теперь больше всего хочется просто провалиться в сон. Осторожно его поднимают на ноги, перебрасывая руку через худое плечо с мягкой, настойчивой заботой. С трудом они поднимаются наверх, и Регис осторожно усаживает его на кровать, стягивая остатки одежды. Тихо звенят какие-то склянки на тумбочке, и Геральт забирается под одеяло, устраиваясь на животе, чувствуя, как мгновенно начинает клонить в дремоту.

Кожу жжёт, но на это уже плевать. Думается всё равно о другом, пока он дожидается Региса из ванной. Так, что сразу поворачивает голову, слыша, как тот укладывается рядом, отодвинувшись к самому краю кровати. Чёрные глаза окидывают его взволнованным взглядом, будто и без того не изучили десятки раз.

– Всё со мной в порядке, – заметив это, шепчет Геральт, – Помирать не собираюсь. И благодаря тебе, между прочим.

– Скорее, благодаря невероятной удаче, – с усталым вздохом возражает Регис. – На которую я теперь крайне не рекомендую надеяться. Сомневаюсь, что в ближайшую неделю тебе удастся вернуться к контрактам. Постельный режим будет как минимум три дня, и с соблюдением всех ограничений, Геральт.

– Какой ужас, – сонно тянет он, – Сомнительного рода… лечебница. Послушать, так пациент тут завоет от тоски.

Тут же он фыркает сам, видя, как на нелепицу Регис едва дёргает уголком рта. Примерно так, как и должен выглядеть. Хочется стереть это тревожное выражение с его тонких черт – желательно на спокойное, а лучше бы на то, что с довольной, ехидной улыбкой. Но, видно, этим придётся заняться позже. В сон тянет уже так сильно, что он едва видит лицо Региса сквозь пелену тяжелеющих век.

– Только в случае, если пациент откажется соблюдать режим лечения, – парирует тот, – И, боюсь, конкретно этот пациент требует дополнительного внимания. По крайней мере, в отношении распорядка дня.

И впервые за долгий, утомительный вечер слабо улыбается. Вымученной улыбкой того, кто пережил целый ураган чувств за короткий срок – и чувств вовсе не радостных. Хочется сморозить ещё какую-нибудь чепуху, скажем, про внимание. Снова попытаться выклянчить поцелуй… Холера, веки закрываются окончательно, и Геральт забывает про всё, что мог и не мог сказать.

– Засыпай, мой дорогой, – шепчет мягкий голос совсем рядом, – Надеюсь, снотворные качества раствора сработают в полной мере. Если тебя что-то будет беспокоить, прошу, не…

– Ни хрена… подобного, – зевнув, перебивает Геральт, – Спать будешь всю ночь. И не вздумай пить ту дрянь…

–…Хм, мне казалось, ты оценил исключительный вкус caffeum?

– Оценил. Как дерьмо. Спи.

Надо ли говорить, что его дар убеждения снова срабатывает. Сквозняк слабо шевелит краями простыней и Регисовыми волосами, и в прохладе вечера едва уловимо пахнет зверобоем и крапивным отваром. Устраиваясь поудобнее, вампир находит его ладонь под одеялом и мягко оглаживает костяшки пальцев. С осторожной, трепетной лаской, вдруг посылая в голову Геральту образ высокой женщины с длинными, тёмно-пепельными кудрями. Поющей тихую, едва слышную песнь; колыбельную. Колыбельную, которую не поют маленьким ведьмакам, но внезапно – поют маленьким вампирам. Напевную, удивительную мелодию на их родном языке.

Засыпай, милое дитя, струятся слова друг за другом, пусть сон даст сил тебе расти. Спи крепко, до самого утра, и не тревожься ни о чём. Слабо он чувствует странное, мирное чувство укачивания и ласку тонких рук… Незнакомую, но такую трогательную, что всё внутри сжимается в ответ. Пусть все твои кошмары растворятся без следа, поёт женский голос, пусть все чудища исчезнут из твоих снов, оставляя только покой. Спи, дитя, до самого утра, и не тревожься ни о чём.

– Так убаюкивала меня мать, – шёпотом подтверждает его догадки Регис, – И, надеюсь, так я смогу помочь и тебе, мой дорогой ведьмак.

И, конечно, он помогает, рождая в глубине души волны щекочущего тепла. Ощущение, что за его, Геральта, спиной всегда будет одно-единственное создание, заменяющее весь мир. Регис, способный отдать за него больше, чем жизнь, не требуя ничего взамен. Тот, кому надо бы сказать ещё кое-что, прежде чем он окончательно заснёт.

– Мм-м, Ре… гис, – бормочут против воли губы, – Не… исчезай. Ладно?

Последнее, что Геральт чувствует в ответ – то, как их пальцы переплетаются под одеялом, и боль в спине наконец-то слабнет, принося за собой темноту.

***

Так и начинается долгая неделя его вынужденного отдыха.

Именно отдыха, потому что раны затягиваются на нём, как обычно, за пару суток, и в остальном он только и делает, что ленится вволю. С первого же дня, когда вампир договаривается о замене с местным целителем – и начинает возиться с перевязками Геральта, попутно принося завтраки, обеды и ужины в постель. Отговаривать его, как быстро выясняется, бесполезно… да и не слишком хочется, и Геральт поддаётся, послушно выполняя все лечебные рекомендации. От порций эликсиров до бараньих отбивных и супов, а после – долгой, мирной дрёмы под боком у Региса, обычно читающего перед сном.

Почти всегда чего-то медицинского, но изредка и полноценных романов. Так Геральт слушает начало истории про какого-то моряка, которого упекли в тюрьму за клевету – прямо с собственной свадьбы. Кажется, книжка Регису нравится, а вот он засыпает, запутавшись в именах… И просыпается в тот момент, когда главный герой продумывает план побега, и вовсе не в одиночку.

–…Подожди. Откуда жрец-то взялся?

– О, – с готовностью отзывается Регис и листает с два десятка страниц назад. – Конкретно вот в этой главе, мой дорогой. Если тебе нужно напомнить, их знакомство произошло…

Роман про этого находчивого моряка они дочитывают до конца. Конца первого, мать его, тома, после которого следует том ещё больший, и трудно не понять окончательно, откуда взялся Регисов обширный словарный запас. Спустя три дня у Геральта уже голова идёт кругом от описаний балов и куртуазной чепухи, и внезапно он находит повод, на который можно отвлечься им обоим.