Я… не прощу себе, если потеряю тебя так, Ге… ральт… Ге…

Резко клонит в сон, и в бессилии он закрывает глаза. Хлопают двери, кто-то испуганно вскрикивает – разум уже не разбирает голосов. Тёплые руки подхватывают его, тащат куда-то через гудящий шум. Мужской голос, низкий, до странного знакомый, отдаёт какие-то распоряжения, стараясь сдержать дрожь.

До тех пор, пока кто-то не возникает из ниоткуда и твёрдой хваткой не забирает его, прижимая к себе.

Кажется, тогда он и падает в темноту – или в свет, шут их теперь разберёшь. Голоса вокруг утихают, смешиваются с шорохами одежды и быстрыми, отрывистыми командами. Он почти не чувствует, как с него снимают доспехи, прежде чем…

–…Прошу, немедленно подготовьте как можно больше чистой воды!

Пятна, пятна… Во рту гадко и горько, и он пытается сплюнуть слюну, но не выходит – язык сух, как дубовая кора. Где-то вдали шумят бабьи вскрики, плещет по коже холодом; резко врывается отчётливо зябкий ветер, перебивая горящую внутри боль. В ушах грохочет россыпью взволнованных голосов, рвущихся на десятки тысяч слов – в отдельные, отрывистые фразы, тонущие в звоне склянок.

– Мастер Регис! Вина-то не надобно? Сноха-то моя, знахарка, как зубы драла, всем наливала…

– Ох-ох, святой Лебеда! Что ж-то будет с ним, Варнава-Базиль? Раны-то страшенные, никак медведя в лесу повстречал!

–…Понимаю ваше беспокойство, но не стоит мешать профессионалу. Мастер Регис обратится ко мне, если необходимо, и…

Ощущения возвращаются медленно, точечно, вспышками по покрытой испариной коже. С трудом он осознаёт, что лежит животом на чём-то жёстком. Кровать? Нет, что-то вроде… кушетки. Совсем как в лекарской пристройке к Регисовой лаборатории, здесь и пахнет так же. В нос ударяет едким духом спирта, воском свечей и травами – привычной смесью камфорного базилика, зверобоя и полыни. Что-то слабо укалывает голую спину, похожее на стежки иглы.

Иглы, раз за разом стягивающей края его раны с мастерством слишком знакомых рук.

– Ре…

– Ради всех богов, помолчи и не двигайся, – мгновенно заглушает его мягкий голос. – Повреждения и без того слишком обширные, чтобы их усугублять. Тебе безмерно повезло, что лошадь легко нашла дорогу домой, иначе заражение началось бы с минуты на минуту. Признаться, никогда не видел действие подобного рода токсинов. Даже боюсь предпола…

–…Регис, – выдыхает он, – Заканчивай… с паникой.

Едва уловимо за спиной слышится тихий, усталый вздох. Чего и следовало ожидать, невесело проносится в голове. Слишком уж хорошо знакома эта манера срываться на нервную болтовню… Хотя, если подумать, и нервничать здесь нечего. Спину щиплет жаром, но, прислушавшись к ощущениям, ничего особенного Геральт не находит. Обзаведётся царапиной на боку… и раной поглубже, на правой лопатке, где сейчас сшивает края тонкая нить.

Ерунда, и только. Тем удивительнее ощущать, как почти неуловимо подрагивают руки Региса, затягивающего последний узел. По коже проходится влажная ткань, стирая остатки засохшей крови, и вдруг со стороны двери раздаётся звонкий детский голосок.

– Вам, может, чевой ещё принести, мастер Регис? Тыщалистник-то уже запарили, – и совсем рядом слышится гулкий топот маленьких шагов. – Мамка сказала, смальца надо, помогает! Скажете, я мигом! И господину легче, и доброе дело…

– Всё в порядке, Мыслав, – тихо отзывается Регис. – Ценю твоё желание помочь, но не стоит беспокоиться. В любом случае жизни твоего господина ничего не угрожает. Передай мои благодарности остальным, будь любезен.

С трудом он разлепляет глаза, успев уловить край силуэта убегающего мальчишки. Кудрявая рыжая голова огнём светится в дверном проёме и исчезает, мелькнув в проблеске свинцово-серого – уже вечернего? – неба. На миг этот вид заставляет улыбнуться, приглушить боль; вспомнить далёкое, ещё до мутаций, детство, где его самого дразнили рыжим-бесстыжим.

Детство, в котором ещё не было Региса, и даже думать об этом кажется странным.

– Славный… малый, – с усилием замечает Геральт, – В подмастерьях… у тебя, что ли?

– Не припомню, чтобы разрешал тебе говорить, – почти недовольно отзывается Регис, ополаскивая тряпицу в тазу. – Прошу тебя, Геральт. Твоё состояние и так напугало половину работников до того, что они вызывались мне ассистировать. Будь добр, попробуй соблюдать покой хотя бы пару минут, прежде чем я вернусь.

И тут же исчезает без всяких объяснений, позволив наконец осмотреться. С усилием Геральт приподнимает голову, отмечая изменившуюся обстановку. Свою приёмную Регис обставил похоже на ту, что была в Диллингене: такие же белые, сейчас лиловые во мраке сумерек стены, аккуратно расставленные свечи и склянки и идеальная, почти стерильная чистота пола и высоких окон.

Была. Косые линии тусклого, болезненно-жёлтого света освещают доски пола, и внезапно под кушеткой он замечает брызги крови. Как и свою куртку, лежащую на одном из стульев – точнее, то, что от неё осталось. На спине виднеется внушительных размеров дыра, тёмная от бурых пятен, и внезапно он чувствует отклик боли под кожей, тянущей горячим зудом. Раздражающим, но привычным не хуже собственного имени.

Тем, что делает его собой, Геральтом из Ривии. Жить буду, устало заключает он, укладывая поудобнее голову. Как раз в тот миг, когда Регис воплощается снова за его спиной – и начинает осторожно его приподнимать.

– Ещё немного, и мы закончим, – уверяет тот, и, тяжело моргая, Геральт садится, ведомый теплом знакомых рук.

Голова кружится, и он снова закрывает глаза, почти не слушая, как что-то рядом стукает и шелестит; до тех пор, пока не чувствует первое прикосновение бинта. Уверенными мотками Регис охватывает его рёбра, осторожно закрепляя узлы, и сразу же переключается на спину.

– Надеюсь, не слишком давит, – тихо замечает он, – До утра стоит оставить повязку чуть более тугой, чем необходимо.

Скоро перевязывается и спина, и последние витки бинта затягиваются на его плече. Со вздохом Регис разворачивает его к себе, и он вяло поворачивает голову, находя взглядом дорогое до последней чёрточки лицо. Побледневший, в своём рабочем балахоне, испачканном пятнами крови, вампир поддерживает его за здоровый бок – и внезапно передаёт стакан с какой-то дымящейся зелёной жижей.

– Пожалуйста, выпей, Геральт. Не смею сомневаться в способностях твоих мутагенов, однако лучше убедиться, что кровотечение не вернётся. И, прошу, будь осторожен, – предупреждает он, – Я едва закончил с приготовлением этого отвара, и температура у него соответствующая.

И сосредоточенно сдувает жар губами прежде, чем передать отвар Геральту. Н-да, и лучше бы Региса беспокоил вкус этой дряни. Пойло оказывается не горячим, но вяжуще-горьким, и, отпив пару глотков, Геральт не может не скривиться, чувствуя, как в ответ тянет рану на спине.

– До дна, мой дорогой, какими бы ни были вкусовые качества этого средства.

– Только если… будет, чем это перебить, – слабо ухмыляется он, – Настойки у тебя… не найдётся?

– Искренне не понимаю, к чему ты…

–…Поцелуй тоже… сойдёт, кстати говоря.

Допить получается за три – нет, четыре мерзких глотка, и, отдав стакан, он замечает, как Регис закатывает глаза. Почти в знакомо спокойной манере и всё же – с треугольной морщинкой беспокойства над левой бровью. Той, что, конечно, не было в их юности: похоже, его, Геральта, личной заслуги.

– Судя по всему, твоё состояние уже улучшилось, раз у тебя есть силы на подобные шутки?

– Просто не хочу, чтобы ты кис, – хрипло отзывается Геральт, утирая губы. – Правда, Регис. Не такое переносил, сам знаешь. Да и навидался я здесь боровых, – он пытается было пожать плечами, но тут же морщится, чувствуя, как тянут бинты, – Думается мне, это что-то вроде местной диковинки.

Антрациты глаз округляются в осознании:

– Ах, вот в чём дело. Я подозревал, что ты столкнулся отнюдь не с группой мутировавших накеров. Столь редкий тип микотоксинов… Пожалуй, мне даже трудно его классифицировать. По запаху весьма близко к аспергиллам, однако…